Мысли из западни

            «Кружка красного цвета, открытая пачка молока, цветочный горшок, стоящий на столе у самой стены, упаковка печенья, забытый пакет с мусором, который нужно было выбросить ещё пару дней назад, тёмные следы, от подтёков, возле раковины. Каждый день я вижу одну и ту же картину, одни и те же образы вращаются вокруг меня в сотый раз. Бесконечное количество мыслей окутывают каждый уголок сознания, без какого-либо на то разрешения. Оно и не требуется, ведь это всего лишь Я сам. Даже вещи вокруг, тени на поверхностях комнаты, рассеивающийся свет от уличного фонаря, звук капающей из крана воды — моё окружение. Я — мысли, слова, Я — действия. Оглядываю пространство, в котором нахожусь, останавливая взгляд на сгустке света, обрамлённого куполом заржавевшего метала. Иронично, соотносить себя с тем, чем ты не являешься, но никто не сможет мне запретить об этом подумать, даже я сам.»                               ***             Проснувшись, я взглянул на часы — два часа ночи. Провёл руками по лицу, пытаясь согнать надоедливое чувство, возникающее каждый раз после пробуждения. Неожиданно колющие ощущения в груди усилились. Я знал, что с моим здоровьем не всё в порядке, но по воле случаев и моего собственного не желания, не пытался решить возникшую проблему. Вероятнее всего — сердце. Важный орган, наверное самый главный, но бессмысленно пытаться восстановить то, что итак в конечном счёте разрушится. Да, так и есть — я сам себе не слишком важен, но так я живу. Оправдание? — вопрос не из лёгких. Мне не слишком хочется на него отвечать, учитывая тот факт, что вопросы себе задаю, так же я сам. Это не изменится — уверен в этом.             Учащённое сердцебиение, отдавало в ушах гулкими, тяжёлыми ударами. Я ощущал каждый стук, пересчитывая их, раз за разом. Закрыл глаза. Вокруг темнота — почти нечего не слышно, лишь грохот собственного сердца разрывал грудную клетку. Я сжал в руках края одеяла, надеясь, что это хоть как-то поможет усмирить нарастающую тревогу. Сделал глубокий вдох, задержав дыхание на несколько секунд, резко выдохнул, вновь открыл глаза. Я сидел на разложенном матрасе, в полупустой комнате, ожидая сам не зная чего. Боль в груди ещё ощущалась слишком отчётливо, но уже не так сильно, по прошествии пары минут.             Я встал с матраса, сделал ещё пару глубоких вдохов и выдохов. Подошёл к окну, полностью его открыл. Сбившийся в комнате воздух медленно смешивался с прохладой весенней ночи. Свет уличного фонаря освещал почти половину комнаты, отчего стены покрывались тёмными узорами странных форм. Я огляделся. Всё та же рассеянная темнота и тишина; даже стука своего сердца уже не слышу. Боль в груди постепенно отступила, но чувство тревоги не покидало. Оно просто не желало меня покидать. Я вглядывался в даль, пристально, будто пытаясь что-то отыскать. Я смотрел на протяжённую линию, выстроенных друг за другом домов, наблюдая как свет в окнах, то загорается, то вновь погасает. Видимо, кому-то тоже не спится.             Я долго стоял у открытого окна. Из-за прохладного воздуха по телу прошла дрожь. Продолжал всматриваться в неразборчивые ночные краски, во вспышки света фар, проезжающих вдалеке машин, вглубь собственных, запутанных мыслей. Взглянул на часы — оказывается прошло только пол часа после моего пробуждения, но я понимал, что больше не усну.             Включил настольную лампу, стоявшую на маленьком журнальном столике в дальнем, левом углу комнаты. Сразу заметил как вскружилась, поднявшаяся с поверхности стола пыль — маленькие серые частички взлетали, опускались, растворяясь в пространстве. Нажал на кнопку электрического чайника — в нём оставалось немного воды. Помещение наполнилось громким жужжащим звуком. Взяв свою единственную кружку, положил в неё заварку. Чайник выключился, испуская клубы прозрачного пара. Залил в кружку кипяток и сел на пол возле стола.             Мысли в голове путались, и я не мог понять какова была этому причина. Ворошил в руке этикетку от чайного пакетика — привычка, возникшая у меня уже очень давно. Это действие успокаивало. Оно не избавляло разум от тревоги и мне не становилось от него легче, но я, будто бы возвращался обратно в реальность. Безумная мелочь, совершенно не имеющая значения. Кто бы мог подумать, что к этому возрасту я приду в подобное состояние; честно скажу — я это подозревал. В какой момент всё пошло совсем не, так как должно было пойти? — но ведь сложившиеся обстоятельства лишь один из возможных сценариев; лишь один, из множества вариантов жизненных ситуаций. Возможно, что вся последовательность событий — неотъемлемая часть чего-то нового и безграничного — Я брежу; ещё один глубокий вдох.             Отпив из кружки, я почувствовал как нёбо закололо — всё-таки, чай ещё слишком горячий. Я поставил кружку обратно на стол, закрыл глаза и по какой-то неведомой мне причине подсознание, из множества всего, что хранилось у меня в памяти, выловило рассеянный, почти забытый, образ. Из юношества. Ещё сейчас я далеко не стар, всего лишь средний возраст — тридцать шесть лет. Но тогда, в мои 19, окружающий мир ощущался совершенно иначе. Всё было совсем другим: взгляды, ощущения, люди.             Она сидела рядом со мной, подогнув колени к груди, укрытая лёгким шерстяным одеялом, свисающим со спины. Её взгляд продолжал оставаться опущенным. Комната в полумраке, облачала обнажённые участки кожи серебристыми оттенками. Казалось, дотронься до неё сейчас, хоть пальцем, и она сразу же разобьётся, как Фарфоровая статуэтка. Обхватив себя руками вокруг коленей, рассматривала, то появляющиеся, то исчезающие тени, возникающие от света фар, проезжавших мимо машин. Она была глубоко поглощена своими мыслями, и на общем фоне, смотрелась неестественно. Отречённо.             Я не знал о чём она думала в этот момент. Я лежал рядом и смотрел на неё снизу вверх. Длинные чёрные волосы спускались вниз, вдоль плеч с маленькими бугорками выпирающих костей. Нос, с небольшой горбинкой покрылся световыми бликами. Глаза чуть впалые, большие. Губы тонковатые, но правильной, красивой формы. По общепринятым стандартам — совсем не красавица. Но стоило с ней заговорить — хотя бы раз — и, наверное, каждый понимал для себя что-то своё. Совершенно необъяснимое явление — тянуться к человеку, неосознанно и неоправданно. Но никто из нас нечего не требовал друг от друга — знали, что наступит момент когда мы встретимся в последний раз; возможно, мы об этом даже не будем знать.       — Сегодня тихая ночь.       — И правда… — мне не оставалось нечего, кроме как согласиться со сказанными словами; звуков, действительно, почти не было слышно.       — Я думаю, что это не просто так. Иногда тишина помогает ощутить, насколько ты правдив с самим собой. — она повернула голову в мою сторону; волосы продолжали скрывать часть её лица. — Ты часто лжёшь?       — Каждый день.       — И себе тоже? — взгляд, поблескивающих глаз оставался безучастным.       — Я не задумывался об этом. Но скорее всего, себе я тоже лгу. Часто и много.                          Я лёг на спину, перевёл взгляд вверх. Потолок в темноте ночи, со слегка потрескавшейся краской, напоминал дно высохшего водоёма — протяни руку и вода польётся прямо на тебя. Даже мне было странно переворачивать в своей голове такие сравнения. Но они возникали сами по себе, и я не старался их искоренять. Каждый раз думал о чём-то совершенно бессвязном и сплетённом воедино, одновременно — каждый раз, когда рядом находилась она. Но так же не имел, какого-либо желания что-то менять в этих моментах — всё, несомненно, происходило, так как должно было. Хоть я и чувствовал, что вокруг царит удушливая атмосфера безразличия, спокойствия и тоски, я продолжал вглядываться в искажавшиеся силуэты теней; в контуры её фигуры.       — Значит, ты думаешь, что любые слова и действия можно выдать за правду? — она продолжала смотреть на меня.       — Если честно, о подобном я задумываюсь не так часто. Наверное, это не самый лучший показатель меня самого. Но я не очень хочу видеть в себе то, чего не было во мне изначально. Я знаю, что лгу каждый день. Совесть, за это, меня совсем не гнетёт. Но выдавать за правду то, что, итак, может оказаться правдой, как-то… слишком глупо.       — Очевидно, ты…ранен. Тебе сейчас больно. По-моему, ты о чём-то вспомнил, но тебе совсем этого не хотелось. В такой момент ты солжёшь самому себе, что всё в порядке? — она отвернула голову; теперь я видел лишь её затылок.       — Не могу знать ответа на вопросы, о которых не задумываюсь. И… — я помедлил с продолжением фразы и перевёл взгляд на, переливающиеся полотно её длинных волос. — почему ты вдруг спросила меня об этом?       — Я просто подумала, что… Всё это не правда.       — «Всё… неправда?» Я не совсем понимаю о чём ты пытаешься мне сказать.                    — Образы, виды, предметы и даже сами люди… Они не настоящие. Они… забыли каково быть «настоящими». Или даже просто «быть».       — Обманывают себя? — я удивился собственному вопросу.       — Да. Лгут каждый день окружающим, но в первую очередь самим себе.       — И ты считаешь это неправильным?       — Просто… это всё слишком нечестно.             Она уткнулась лбом в сведённые друг к другу колени. Теперь её лица, вовсе, не было видно. Шерстяное одеяло медленно сползло вниз по спине, обнажая худую женскую спину. Слегка спутанные чёрные волосы стали напоминать ряды тонкой паутины. Я протянул руку вперёд, чтобы дотронуться до этого образа — мне так сильно захотелось это сделать. Но, отчего-то, остановился за пару сантиметров от соприкосновения кожи с кожей. Положил руку на грудь, тяжело выдохнул. Меня, неожиданно, взволновал весь наш диалог. Он показался мне странным. Ложь? — да, я часто и много ею пользуюсь. Но почему я не задумывался об этом ранее? Почему она решила завести этот разговор именно сегодня? — именно сейчас. У неё на это точно есть свои причины. Я знаю, что нечего просто так она не говорит и не делает, поэтому и в этот раз происходящее — то, что ей было необходимо.