Маска

      В древнем красивом замке давным-давно жил Прекрасный принц. Народ так его любил, что ни один день принца не проходил без подарков. Люди боготворили его, и каждый его день был похож на сказку. Это длилось многие годы, до тех пор пока принц не вырос и не стал королём.       На четвëртый год его правления, когда пошëл третий десяток, на королевство обрушилась страшная беда. Мор начался со скота. Сначала стали погибать птицы, затем свиньи, а после люди.       Подданные роптали, но ни один врач, которого нанимал король, не мог одолеть болезнь.       Стоило человеку заболеть, как он тут же начинал плясать до тех пор, пока не умирал. Этот танец не был похож ни на вальс, ни на польку, ни на полонез. Люди плясали и плясали. Руки их высыхали, щëки оголяли скулы, глаза закатывались, а изо ртов капала слюна, пенящаяся и желтоватая.       Король оставался спокоен, он вместе с самыми близкими соратниками и придворным лекарем заперся в огороженном широким рвом и высокой стеной замке.       Придворные набивали желудки, слушали музыкантов, исполнявших для них произведения самых модных композиторов последних лет, пили вина из королевского погреба и развлекались. О развлечениях задумываться не приходилось, по наставлению придворного лекаря король приказал привести актëров, трубадуров, музыкантов и художников - всех тех, кто мог бы скрасить досуг ожидающих конца мора людей.       В королевском дворце места хватало всем, помимо девяти главных залов, в которых проходили маскарады, было огромное количество комнат, в которых люди, уставшие от еды и питья, смеха и веселья отдыхали.       В отличие от тех, привычных нам всем, дворцов, этот дворец не был построен подобно прямой галерее. Напротив, все его залы , заворачиваясь вправо, медленно спускались вниз, к самому центру дворца аккуратной пëстрой анфиладой.       Каждый гость, только попав в эти роскошные помещения, заваленные золотом и цветной слюдой, удивлялся их варварскому богатству и странным надписям на потолке первой, шестой, седьмой и восьмой комнат. В девятую не спускался никто.       Каждая комната, наполненная своим собственным светом, отличалась от предыдущей: первая, голубая с синими витражами, совершенно не походила на вторую, красную-красную с нежно-розовыми окошками и кружевной драпировкой, дальше были зелëные, жëлтые, фиолетовые комнаты, а самая последняя, девятая, была выкрашена в чëрный цвет и свет проникал в не лишь сквозь кроваво-красное окно. В этой комнате сидел доктор, пытавшийся понять, как же остановить распространение болезни.       Он выходил из комнаты раз в полчаса и спешил сообщить гостям о своих успехах. В это время вакханалии останавливались, и даже музыканты, повинуясь его тихому, вкрадчивому голосу переставали играть. Кавалеры так и застывали, не решаясь пригласить своих дам на танец, а король важно кивал и отправлял лекаря обратно, думать.       Тогда бал возобновлялся снова и длился до тех пор, пока через полчаса доктор не приходил вновь. Это празднество, наполненное варварским весельем, дикой радостью могло бы отпугнуть кого-то из людей, не знающих короля и его специфических вкусов, но приближенные подданные лишь отрицательно качали головой, не понимая, как можно не восхищаться тонким вкусом его Величества.       Доктор склонялся над тетрадью, записывал туда что-то, а затем поджигал травы и водил ими вдоль мышиных носов. Мыши дëргались, ослабевали и умирали.       Веселье в залах продолжалось. Дамы кружились в медленном вальсе вместе с кавалерами. В ступке топтались смеси чего-то сладкого с чем-то очень кислым.       Бал-маскарад становился всë сказочней и сказочней. Маски чертей, ведьм, болотниц и юродивых некрасивые и нелепые покрывали лица женщин и мужчин. Каждая маска, обличающая недостатки и уродства будто прирастала к лицу и не желала отлипать, когда люди расходились по комнатам.       Все это казалось порождением какого-то безумного, горячечного бреда. Многое здесь было красиво, многое - безнравственно, многое - попросту странно, иное наводило ужас, а часто встречалось и то, что вызывало невольное отвращение.       По всем девяти комнатам, постукивая железными шпорами, в огромных количествах разгуливали видения и сны. Они - эти видения, - корчась и извиваясь, мелькали то тут, то там, в каждой новой комнате меняя свой цвет, и чудилось, будто дикие звуки оркестра - всего лишь эхо их шагов.       А по временам из залы, обтянутой черным бархатом, доносились чьи-то шаги. И тогда на миг все замирало и цепенело - все, кроме этих шагов, даже фантастические существа прирастали к своим местам. Но вот топот смолкал - он слышался всего лишь мгновение, - и тотчас же веселый, чуть приглушенный смех снова наполнял анфиладу, и снова гремела музыка, снова оживали видения, и еще смешнее прежнего кривлялись повсюду маски, принимая оттенки многоцветных стекол, сквозь которые луна струила свои лучи. Она смеялась и, казалось, плясала вместе с беснующимися, улыбаясь им кровавой улыбкой.       Только в комнату, находившуюся в западном конце галереи, не решался теперь вступить ни один из ряженых: близилась полночь, и багряные лучи света уже сплошным потоком лились сквозь кроваво-красные стекла, отчего чернота траурных занавесей казалась особенно жуткой. Тому, чья нога ступала на траурный ковер, в звоне часов слышались погребальные колокола, и сердце его при этом звуке сжималось еще сильнее, чем у тех, кто предавался веселью в дальнем конце анфилады.       В остальных комнатах лихорадочно пульсировала жизнь, переползая и мешаясь в странном танце. Празднество бурлило, когда из чëрной комнаты послышались шаги. Первый. Второй. Третий. Четвёртый. Пятый. Шестой. Седьмой. Восьмой. Девятый. Десятый. Одиннадцатый. Двенадцатый.       В голубой комнате началась возня. Люди, расступаясь, пропускали пляшущего мужчину, с ног до головы покрытого чëрными шëлковыми отрезами ткани. Его локти выгибались, ноги отстуктвали какой-то непонятный ритм, грудная клетка ходила ходуном, а шея запрокидывалась в левую сторону, казалось, на левое ухо ему о чëм-то нашëптывал дьявол. На лице его, в перекошенном от ужаса выражении застыла маска трупа. Люди стали перешëптываться: этот смельчак зашëл столь далеко, что его шутка, ощущающаяся сейчас лишней и неуместной, лишь испортила людям настроение. Конечно, в этом пресытившемся обществе подобное не вызвало бы никаких негативных реакций, лишь бурные овации, если бы появившийся не дерзнул предать своей маске сходство с лицами тех, кто погиб из-за Плясок.       Разъярённый король, враз посеревший лицом, затрясся от ужаса и отвращения. Ряженный продолжал плясать, а люди расступались перед ним, как деревья перед путником, ищущим дорогу в родную деревню. -Кто посмел! Кто посмел совершить эту дьявольскую шутку! -вскричал король. -Сорвите с него чëртову маску, полюбуемся чья голова украсит утром пики дворцовой стены.       Он рванул вслед за пляшущим нарушителем спокойствия и собрался было сорвать с его лица маску, как встретился глазами с белëлыми стеклянными глазами на выточенном будто из дерева скуластом лице.       Завизжав, король бросился вниз по лестнице, но было уже поздно: ноги несли его в пляс, как и десятки других людей. Они плясали и иссыхали, кожа, не скрываемая больше слетевшими масками, высыхала и трескалась, обтягивающие черепа, руки выворачивались под странными углами до тех пор, пока они не падали с открытыми глазами на искривлëнных ужасом лицах, глядя в потолок.       Доктор зашëл в комнату и поправил белые шëлковые перчатки, накрахмаленное жабо немного сбилось за то время, пока он поднимался с девятого круга на первый. Подняв за руку нарушителя дворцового спокойствия, он закружился с ним в вальсе, поддерживая подëргивающееся тело за талию: -Благодарю, милый друг- прошептал он трупу на ухо.- Ты сослужил мне достойную службу.       В одиночестве выйдя за пределы дворца, он облил деревянные двери маслом и поджëг их, оставляя горящие тела наблюдать incontinenza и bestialitade. Malizia так и осталась непознанной, тлея на потолке чëрной комнаты.