Ангел и скрипка

— На убой детей готовим, на убой, Родь, — качает головой Воронской, рассматривая выстраивающихся в шеренгу пацанов. Мелкие ещё совсем. Сам Валера в их возрасте о войне только байки от старших слушал да наивно мечтал и сам когда-нибудь отличиться. Не знал ещё, что с судьбой шутки плохи. — Успокойся, ну подготовим мы их, будут бойцы хоть куда, может и до Берлина дойдут, — хлопает Валеру по плечу Орлов, второй инструктор будущих снайперов Красной армии, и отходит в сторону. А Валера думает: "Сколько из этих юношей действительно дойдут до треклятого Берлина? А скольких из них похоронят в общих могилах так, что никто даже не узнает, что был когда-то такой человек и сражался за свою страну?" Новобранцы наконец формируются во что-то похожее на ровную шеренгу и постепенно затихают под грозными криками Орлова, решившего наконец начать формировать порядок. Валера просто стоит и наблюдает. Присматривается. Пытается понять, кто из этих юнцов справится с предстоящей нагрузкой, а кого лучше сразу отослать из снайперского лагеря. Взгляд Воронского цепляется за светлую макушку, и он внезапно не может отвести взор. Такая светлая бледная кожа, будто её ни разу в жизни не касались лучи палящего солнца. Пальцы тонкие-тонкие, гибкие невероятно, Валера сразу это подмечает. А ещё веснушки легкие, все щеки покрывающие. И глаза. Голубые, как само небо. Чистые, невозможные. С таких небес только ангелы спускаются. Да и сам юноша ангелочка напоминает. Только Воронской от себя это сравнение отгоняет: не для того они здесь собрались, чтобы о религии вспоминать. А для войны не сгодится этот пацан, слишком хрупкий. — Как звать? — говорит Валера не громко, но Орлов уже успел навести тишину, и новобранцы смотрят на одного из своих командиров непонимающе. А Воронской не обращает на них внимание, встречается взглядом со своим пока безымянным ангелом и ждёт ответа. — Антон. Антон Липов, товарищ капитан, — сначала робко, но быстро соориентировавшись, отвечает парнишка и Валера едва уловимо морщится: даже имя у ангела такое мягкое, нежное, совсем не вяжется у Воронского в голове связь между липками и войной. — Вы какими судьбами сюда, товарищ Липов? — сам не зная, почему, со всей возможной холодностью и строгостью спрашивает капитан. — Хочу служить своей стране, — не смущается показного запугивания юноша, и глаза у Антошки-ангела такие честные, что Валера теряется, не зная, что и ответить. — Чем в жизни занимался? — только и выдавливает он, впрочем, не имея сил отвести взгляд от этого лика. На лице юноши после вопроса свободно отражается его удивление и непонимание, Валере даже смешно от того, как легко читать этого парнишку, но он сдерживается, видя, как Антон справляется с собственным недоумением. — Музыкой, — в итоге с мягкой улыбкой выговаривает Липов, а потом сверкает нежными сапфирами глаз и добавляет, — на скрипке я играю. Валера наконец качает головой и отходит, оставляя шеренгу юношей на Родиона. А самого его не отпускают слова Липова. Музыка. Воронской в детстве тоже мечтал играть музыку, но отец сказал: "Не мужское это дело, Валь, оставь бабам, тебе страну надо защищать". И Валера пошёл в армию. Валера дослужился до капитана, прошёл Финскую и теперь готовит молодняк. Никогда в своей жизни Валера не сомневался в выбранном пути, а сейчас, сейчас внезапно захотелось представить, как сложилась бы его жизнь вдали от ужасов войны. Может и он стал бы таким же чистым и невинным, как этот ангелок, а не грубым, зачерствевшим снайпером? ~ — Липов, честное слово, ты так не то что из винтовки ни в кого не попадешь, тебе пулемёт дай, и то никого не заденешь! — ругается Воронской на незадачливого стрелка, а сам готов биться головой об стену, ведь решил же зачем-то дать парню шанс показать себя, не прогнал сразу, как некоторых. — Простите, товарищ капитан, — бормочет себе под нос юноша, а взгляд чистых глаз себе на мысы сапогов направляет. Валера только головой качает. — Извиняться будешь перед теми, кого не сможешь прикрыть, кому не сможешь обеспечить поддержку, а на меня можешь не растрачивать свою вежливость, — устало ворчит Воронской, подходя и забирая винтовку из рук Антона. Липов только кивает головушкой своей светлой, как китайский болванчик и Валера морщится: не идёт такая печаль лику его ангелочка. Да только как это исправить? — Вот ты как с инструментом своим обычно обращаешься? — неожиданно даже для себя заговаривает капитан. Антон сперва смотрит непонимающе, но, видимо, ловит в тёмных глазах напротив нужный намёк: — Со скрипкой я всегда нежно, ласково, она же как живая, с ней по-другому никак, — воодушевленно отзывается он. Валере внезапно до жути хочется услышать игру Липова, он не сомневается, что с таким отношением человек плохо играть не может, а уж его ангел и подавно. Но он душит в себе этот порыв и вместо этого перехватывает оружие удобнее. — И с винтовкой так же. Любой инструмент, что музыкальный, что оружие, у них душа есть, нужно понять её, тогда инструмент сам тебе в руки ляжет, — говорит Воронской, а сам нежно по стволу проводит. Проводит, а потом резко вскидывает и, едва прицелившись, на выдохе спускает курок. Попадает в сотню. Даже подходить не нужно, чтобы проверить: Воронской один из лучших. Липов только восторженно глазами-сапфирами сияет, да чуть ли не с открытым ртом наблюдает за действиями профессионала. И с благовением принимает оружие обратно. Валера хмыкает, видя, что произвёл впечатление на мальца. Почему-то этот сияющий взгляд теплом согревает давно погибшее для чувств сердце. — Тренируйся и всё получится, боец, — Воронской хлопает Антона по плечу и оставляет его заниматься, делая вид, что не услышал тихое "спасибо", произнесенное у него за спиной. ~ — Валер, скоро выпускать наших птенцов будем, надо дожать, а то поговаривают, обстановка всё напряженнее, как бы их сразу в горячую точку потом не кинули, — вечером говорит Орлов, скидывая гимнастёрку на кровать и потягиваясь. Валера смотрит на него со своей койки и сердце, только недавно отжившее под улыбками одного ангела, невольно сжимается: — Неужели уже скоро? — Ага, время уже. А ты и браться за это дело не хотел, теперь отпускать жаль, правда? — ухмыляется Родион, но Валере не до смеха. Валера пытается понять, куда пролетело это треклятое время? И куда катится их несчастный мир. — Пойду прогуляюсь, — вместо ответа бормочет Воронской и накидывает на себя недавно выстиранную и ещё чуть влажную на швах рубаху. Самое то для уверенно вступающего в свои права лета с его невыносимой жарой. Орлов провожает его недоумённым взглядом, но молчит, за что Валера ему благодарен. На улице душно, противно, дышать совсем нечем. Солнце только-только ушло за горизонт, но ещё светло, а земля не отдала всё накопленное за день тепло. Валера идёт от здания администрации, где распложена комната инструкторов, к казармам. Он не то чтобы надеется кого-то увидеть, просто ноги сами несут в привычном направлении. — Товарищ капитан, — внезапно раздаётся из-за соседнего куста знакомый голос и Воронской тормозит, оглядываясь в удивлении. Из импровизированной засады выползает Липов с зажженой сигаретой в зубах. Валера мысленно даёт себе подзатыльник: такого дилетанта в маскировке, как Липов, не заметить — позор на пока ещё вроде даже не седую голову Воронского. — Ты чего тут делаешь? — вместо этого шипит он на подопечного, отбирая несчастную сигарету и сам затягиваясь, прежде чем потушить её о землю мысом сапога. Антон смотрит недовольно, но не возмущается: знает, что за курение Воронской может и наряд вне очереди дать и три ведра картошки заставить чистить, а раз пока спокойно, то лучше и зверя не будить. Всё же, Валерий Семёнович страшен в гневе. — А вы сами тут что делаете? — вместо этого спрашивает Липов. И вроде вопрос дерзкий, но задан с такой наивной простотой и чистым любопытством, что даже ругаться нет желания. Вместо этого Валера хмурится для проформы: — Может как раз таких как ты шалопаев-курильщиков тут ловлю? Антон смотрит недоверчиво, потом легко качает головой и ждёт другого ответа. Воронской и сам понимает, что нет, не для того он совершенно вышел на улицу. Вздыхает тяжело. — Скоро выпуститесь, вернётесь к обычной жизни, — говорит он, и взгляд в небо направляет, лишь бы на Липова не смотреть. Сложно. — Ходят слухи, что война будет, — тихо возражает Антон. — Слухи это слухи, — отмахивается Валера, а в груди всё равно тяжело так, давит. — А если войны не будет, вы это, приезжайте к нам в Липецк, я вам на скрипке сыграю, — говорит неожиданно Антон, и Валера удивлённо переводит на него взгляд. Липов светится от пришедшей на ум идеи так, что света хватит на пол Москвы, и это вызывает у Воронского улыбку, впервые за этот вечер. — А если всё же будет, потом, после сыграешь? — спрашивает он, подхватывая настрой, чувствуя, как бьётся в груди его живое сердце. — Непременно сыграю, для вас всё, что угодно, — смеётся Антон, и смех у него как нежный перезвон колокольчиков, лучшая музыка для сердца Воронского. Но скрипку тот всё равно ждать будет обязательно. ~ Война всё же наступила. Внезапно так, прямо в лето ворвавшись, своими кровавыми лапами ломая только начавшиеся жизни. Группа Воронского едва успела выпуститься, как многих призвали на фронт, и он тоже не остался в стороне. Сейчас Валера сидит возле костра, ковыряет несчастную банку тушёнки и думает, думает о том, что происходит вокруг. Вокруг — война, вокруг — ад, вокруг — горе, смерти и потери. Внезапно плеча касается чья-то тёплая рука, и на душе в одно мгновение становится чуть легче. — Товарищ капитан, — восклицает знакомый звонкий голос, и Валера, честно, ушам своим не верит. — Липов! — оборачивается он и не может справиться с лезущей на лицо улыбкой, — Ты откуда тут? Антон сияет, как начищенный рубль, в своей свежей гимнастёрке, выправленной пилотке и новеньких погонах. В глазах всё та же небесная чистота, а на лице лик непорочного ангела. — Меня сюда перенаправили, начальство сказало, тут снайперов не хватает, вот меня и определили. Там ещё несколько таких же, как я, молодых, но не из наших, прибыло, — рапортует он совсем не по форме, но Валеру это сейчас беспокоит меньше всего. Он рад, просто рад видеть этого ребёнка, рад, что он теперь будет под его крылом, а значит под его защитой. На войне понятие безопасность совершенно абстрактно и невозможно, но Валере вера всё равно греет сердце. — Зови своих, располагайтесь у костра, ночи-то прохладные, — распоряжается всё же Воронской и с улыбкой наблюдает за тем, как наводят суету вокруг юные снайперы. Дети, которых война со всей своей суровостью очень скоро заставит повзрослеть. ~ Бой идёт, Валера думает лишь о боли. Больно. Дышать больно. Двигаться больно. Боль прошивает насквозь, как и та несчастная пуля, что пробила ему грудную клетку. Кажется, это было его последнее сражение. Кажется, он больше не сможет подняться. Кажется, смерть хватается за его несчастное горло. — Капитан! — кричит кто-то, и Валера хочет зашипеть на неосторожного юнца, что пробирается сейчас к своему командиру: ведь и к себе сейчас внимание привлечёт, попадётся на тот же крючок и сгинет малой. Но сил не хватает. Сил нет даже на нормальный вдох и Валере остаётся только отчаянно хрипеть своей дырявой грудью и отплёвывать скапливающуюся во рту кровь. — Товарищ капитан! — перед взором раненого начинает маячить светлая макушка. Валеру тянет улыбнуться родному образу. Он чувствует, как Липов беспомощно хватается за плечи своего командира, как он пытается зажать платком рану, как он хлопает его по щекам, чтобы только не засыпал. Антон рядом, его ангел рядом, и Валере неважно всё остальное. Нет, он всё ещё чувствует боль, он всё ещё не может нормально вздохнуть, но он хватается за запястье юноши и сжимает его своими слабеющими пальцами. От этого смерть не перестаёт дышать ему в затылок, но Валера наслаждается последним теплом, которое дарит ему его несчастный рыдающий ангел. — Валерий Семёнович, я же обещал сыграть вам на скрипке, — сквозь всхлипы выдаёт Антон, всё ещё отчаянно пытаясь сделать для раненого хоть что-то, хотя и начинает понимать, что это бесполезно. — Сыграешь, обязательно сыграешь, — из последних сил хрипит Валера и всё-таки улыбается. Улыбается своему ангелу и отпускает его руку. Он не боится окутывающей его тьмы, ведь последнее, что он видит перед собой — самое светлое существо в мире. Над телом капитана ещё долго плачет его разбитый ангел. ~ Небо ясное, голубое. Солнце светит, согревая землю. Тепло. Деревья с травой перешептываются лёгким шелестом на ветру, а птицы вторят им своим чарующим щебетанием. Лето 1945 года. Война окончена, и в этом лесу больше не проливается ничья кровь. Над общей солдатской могилой, где шёл когда-то ожесточенный бой, где лежат теперь защитники Родины, стоит мужчина со светлыми волосами, но пустыми голубыми глазами. Его вид всё ещё смутно напоминает ангела, но ангела падшего, ангела измазавшего свои крылья в крови врага, ангела испытавшего горе и боль. Однако музыка, музыка ангела всё ещё прекрасна. Она льётся по лесу, сплетаясь с трелью соловья и шелестом листвы. Она гармонична, как сами небеса. Над могилой Валеры Воронского играет ангельская скрипка.