Искала

Если задержать дыхание, на секунд так пятнадцать, но только если перед этим глубоко-глубоко вдохнуть, то можно почувствовать, как внутри всё замирает — запах мороза, от такого в носу щиплет. В такие морозные ночи — небо совсем другое, даже ночь становится совсем другая, будто сама ночь оберегает тебя. Для Леона всё одно, для него не имеет смысла какая-то там ночь, это знаете ли, проблема сильных-находчивых-и-боже-это-Леон. Попробуй к таким подступиться. Вот поэтому Леон Кеннеди — чертовски отстойный вариант. Из него не самый лучший рыцарь, женщины бегут от него, как с тонущего корабля. Лет шесть назад, когда он был ещё совсем новичком, у всех них — может и был шанс. У Эшли — нет даже надежды. Эшли Грэм хмыкает про себя, она могла бы быть самой очаровательной Мэри Сью, с ангельским личиком, голосом и самой-самой-самой умной, но её не особо любят, за что? За то, что она самая крутая малышка Америки, конечно. Эшли раздражённо разглядывает прыщ, выскочивший над бровью. Эшли Грэм не идеальна, до отвратительного не идеальна, у неё даже не выходит быть серой мышью. Эшли Грэм временами забывает, насколько её голос может быть громким, замолкает только под шиканье, когда все оглядываются и тихо хихикают. Вообще-то, сегодня они встретились случайно, Леон в сопровождающем эскорте отца. Встречи с ним вызывают только панику и ком в груди. Эшли называет это — лю-бо-вь. Папа рассказывал ей о любви, он говорил, что это сложно, временами странно, но приятно. Папа никогда не врёт. Мама говорит, что любовь бывает разной, иногда бывает не взаимной, иногда от неё ломает всё тело, а что-то внутри сжимается в спазме. Только с сердцем у неё что-то неладное, будто инфаркт-тахикардия. Это неприятно, хочется схватить Леона Кеннеди за лацканы пиджака и кричать-кричать: Леон, пожалуйста, умоляю, обрати на меня внимание; я прошу тебя, скажи что-то язвительное, глупое, просто поговори со мной. — А, Орлёнок, не слишком легко оделась для такой погодки? — улыбка Леона — оскал, вот-вот сцапает глупышку Эшли, — как дела? Давненько не виделись. Эшли Грэм не тешит себя надеждами, конечно, он уже обо всём знает. Вот теперь и мучает её, будто говоря: беги-беги-беги, Орлёнок, вспоминай былое. — Мне тепло, — Эшли упрямо поджала губы и сильнее укуталась в свою лёгкую куртку, весной не должно быть так холодно, — у меня всё хорошо, как твои дела? Только вот на тёмном небе — совершенно светлые тучи. Завтра будет снег. Леону всё равно на снег, на тучи, на тёмное небо, на холод, на творящийся в мире бардак. А на Эшли? Ну, почти. — По тебе видно, — Леон молча накинул на неё свой пиджак, оставшись в одной рубашке. Эшли так и не успела начать свой поток отрицания, успела только жалкое: «Леон, не…», как кто-то из агентов дал команду заходить. Последнее, что услышала Эшли: — Бывай, Эшли Грэм, пиджак вернёшь когда-нибудь потом, — и снова дурацкая ухмылка. Эшли кричит ему вслед, зарываясь носом в край пиджака: — Чтобы его забрать, тебе придётся выжить. У умных девочек свои тараканы, у них грудь рвёт, будто затянули слишком много дыма. У меня рак грудной клетки? Это невроз? А может сердце? Лицо Эшли делает намеренно расслабленное и отстранённое, только в голове у неё полное непонимание. *** Если спросить Эшли, как долго это продолжается, то она никогда не ответит, дело не в её нежелании говорить, а в простом незнании. Всё началось до возвращения, насколько задолго? Эшли не имеет понятия, Он был с ней будто всегда. Она росла в попытках угнаться, перегнать, а потом добиться внимания. Он пророс, даже до сетчатки глаз, отпечатался, будто на самой лучшей из камер. Он в лёгких, которые больше не хотят дышать. Дышать - это скучно? Эшли может поспорить. Его имя всегда произносится с придыханием, меж «Леон» и «Кеннеди» всегда нотка отчаяния, будто проигрыш в партии фортепиано. Эшли Грэм думает: Папа говорит: ты стала странной, может ты хочешь о чем-то рассказать? Кажется я влюбилась. Что в этом плохого? Он никогда не взглянет на меня. А потом появляется Томас — новенький агент, папа говорит, что он чересчур взбалмошен, вечно спорит с руководством и зачесывает волосы назад. Он улыбается Эшли в кабинете отца, подмигивает, пока она краснея прикрывает лицо. Он высокий — выше Леона, темноволосый и едва старше её самой. Он зовет Эшли выпить кофе в пятницу вечером. И Эшли справедливо даёт ему шанс, ничего ведь не изменится от одной встречи? Может Леон Кеннеди наконец покинет её сердце, как паразит засевший внутри. Перед колледжем она долго красится, надевает самое милое и простое платье, долго крутится перед зеркалом и теперь точно-точно уверена, что она самая лучшая. Так бывает со всеми очень хорошими девочками. Синдром чертовых отличниц. Только в пятницу, в обед, когда Эшли уже успела прихорошиться, и взволновано сидела на парах, ей приходит короткое: «Прости, срочное задание на месяц, надеюсь ты не обиделась?» Она отвечает лаконичное «нет». И Томас вылетает из её головы раз и навсегда. Вечером она кутается в пиджак Леона и давит в его воротнике слёзы. Почему Леон? Пиджак она ему так никогда и не отдаст. *** В следующий раз они встречаются с Леоном, когда в стране снова какие-то проблемы. В её сторону он даже не смотрит, ей уже знаком такой Леон — острый, как лезвие его военного ножа. Он был таким, когда спасал её, он не нежничал и не носился с ней, но оберегал и готов был защищать ценой своей жизни. Но обычно ему были интереснее ящики, старые сундуки с побрякушками и количество найденных пуль. В их особняке снова парочка спецагентов, отец отдаёт каждому из них чёткие команды и они также выверено отдают ему честь. Ей только снова глядеть на него с надеждой, умолять о капле внимания. Принцессы себя так не ведут. У них всегда всё взаимно. Леон Кеннеди кидает на неё один единственный взгляд, коротко кивая. Эшли только ютится в самом углу кабинета, нервно крутя телефон в руках. В этот раз ей даже не до Леона. Её снова кинули. В этот раз это было действительно неприятно. Эшли почти разочарована. Самуэль — её однокурсник, с ним они общались в интернете, недели две, и, кажется, появился минимальный шанс выкинуть Леона из головы. Они должны были поужинать в ресторане пару дней назад, но утром выяснилось, что Самуэль зачем-то уехал за день до этого в Нью-Йорк и там сломал ногу. А ещё потерял телефон, и у него нет выхода в сеть. И конечно всё это перед их свиданием. Эшли раздраженно цокает, отбрасывая телефон в дальний угол диванчика. Кажется, это дело рук отца. *** С Леоном они встречаются через недели две, на кухне, когда неловко кивают друг-другу и ждут, когда Миссис Коулс наконец доварит им кофе. Эшли старательно разглядывает свои руки, стараясь не пялиться на Леона в упор. — Как делишки, Орлёнок? — сердце подаёт сигналы бедствия — Леон слишком близко. Вдох-выдох – Эшли старательно собрала всё своё самообладание в кулак. Не будь тряпкой, ему такие не нравятся. Будь достойной его. Ты уже видела идеал его женщины — Ада Вонг, разве так сложно повторить? Сложно. — Всё прекрасно, Леон. Как твои дела? Слышала, что твоя последняя миссия прошла успешно, поздравляю, — она звучала как напыщенная соплячка, — это правда здорово, все очень волновались, надеюсь, что с тобой всё хорошо, — теперь она звучала как влюблённая соплячка. Эшли молча сцепила руки на столе и уставилась на них. Отлично. Просто замечательно. Ты всё испортила, показала из себя холодную принцессу? — Всё сложилось удачно, зря переживала, как видишь — жив и здоров, — Леон ухмыльнулся, — может выпьем кофе? Сердце пропустило удар. Эшли смущённо кивнула головой, кажется она сходит с ума. — Может отдохнёшь немного? Возьмёшь пару выходных? Выглядишь уставшим, — смущенно закусив губу, она почувствовала себя полноценной дурой. — Ты знаешь, что сейчас не лучшее время брать выходные, но спасибо за беспокойство. Не лучшее. Отец уходит в отставку. Когда он уйдет окончательно — никакого Леона в их доме. Больше им не встретиться никогда. Леон навечно застынет на фотографиях и в памяти. Мысли от этого бегут в панике, так страшно ей не было даже в Испании. — Ты будешь заходить к нам в гости? — Эшли знает, что не будет, но пообещает, что забежит на ужин. — Конечно буду, — Леон ободряюще сжимает её плечо, и Эшли хочет ему верить, господи-боже, как она сейчас хочет ему поверить. Леон приобнимает её и треплет по волосам. Приятно, — Зато с тобой всё точно будет хорошо, за это я могу больше не волноваться. Эшли слышит в его голосе улыбку и может поклясться, что это прощание. Окончательное. Больше никакого Леона. В его объятиях сердце замирает, а воздух застревает в лёгких, так хочется разрыдаться, хочется упасть на колени и умолять никогда-никогда не оставлять её. — Мы ведь больше никогда не встретимся, да? Леон только фыркает ей на ухо, утаскивая с кармана телефон. Ловкие пальцы быстро забивают комбинацию цифр. Эшли пораженно выдыхает. Номер. Это его номер. Эшли выучит эти цифры, как молитву. Неверующе рассматривая вернувшийся к ней телефон, она умоляет себя не разрыдаться. Только носом утыкается в ключицу. От Леона пахнет табаком, свежим кофе, порошком, чем-то, чем пахнет один Леон. — Теперь веришь? Эшли обнимает его, как никогда прежде. Она уже знает, что они больше никогда не встретятся. Она старается запомнить каждый миг, каждый вдох-выдох. Хочется удушить его в своих объятиях, но не отпустить. — Верю. — Пиши, если заскучаешь, — добавляет он, — конечно, — Леон глухо смеётся в самое ухо, будто не веря, что по нему кто-то может скучать. За окном дождь сменяет алый закат, а Эшли только кивает-кивает, как китайская игрушка кошки. *** Батиста плохо говорит на английском, иногда его сложно понять, но очаровательно улыбается и целует ей руку при первой встрече. Папа говорит, что французы умеют охмурять, особенно молоденьких глупышек, как Эшли. Мама говорит, что они весьма обходительны и милы, особенно Батиста, такой славный парень. Они знакомятся, когда Эшли возращает домой на выходные. В Массачусетсе её душит скука, постоянная усталость и кошмары, дома с этим попроще. Мир обретает тона, когда она встречает Его. Батиста — сын французского посла, очаровывает не наглостью и резкостью, а своей нарочитой лёгкостью, змеиной плавностью. Субботний благотворительный вечер они проводят вместе, танцуя только друг с другом, а под конец скрываются на балконе. От скромности Батиста щеки покрываются румянцем, а от его бархатного mon chéri Эшли хочется закрыться волосами. Но он всё ещё не… Нельзя. Только не он. — Скажи, мы сможем увидеться завтра? К примеру погулять? Или может выпить кофе? — Эшли доверчиво жмётся к его плечу, он ведь не уйдет от неё? Ночью, перед сном, она молится о ещё одном шансе. Ей так хочется, хотя бы на секунду побыть любимой, даже если не Им. Но Леона Кеннеди не вывести из неё и месяцем молчания. Она молится за него каждый день: молится, чтобы он был жив, молится, чтобы он добрался до базы, молится, чтобы его улыбка была ярче, чем обычно. Мысли о нем не покидают ни на секунду, это похоже на заражение. *** Вечер явно не задался, как и день, Эшли почувствовала это, как только встала с кровати утром. Так бывает: открываешь глаза и сразу понимаешь, что день будет полным провалом. Утром на её телефоне одно непрочитанное. «Как поживаешь, Орлёнок?» Сердце пикирует вниз, кажется она задыхается, а глаза застилают слёзы. Леон-Леон-Леон, это Леон, Леон который молчал целый месяц. Эшли зажимает себе ладошкой рот, чтобы-ни-звука. «Привет, у меня всё хорошо. Как поживаешь ты?) Надеюсь, что с тобой всё хорошо))» Он не ответил утром, не ответил и днём, ответа нет и вечером. Даже свечи подрагивают от каждого её тяжёлого вздоха. — Тебе это не нравится, — Батиста серьёзно смотрит ей в глаза, чуть отпивая вино он продолжает, — Мне кажется, что тебя что-то, ммм, как это сказать? Беспокоить? — Беспокоит. — Да, именно, — Батиста, как всегда солнечно улыбнулся и Эшли не может соврать. — Есть пару пустяков, не бери в голову. Он и не берёт. Вот что отличает их всех от Леона Кеннеди. Он ничего не забывает, всё в его голове разобрано по полочкам, и это пугает, но и завораживает тоже. Вечер с Батиста заканчивается поцелуем — неприятным, весьма посредственно для первого поцелуя. И он тоже пропадает, без объяснений или причин. Пуф, и Батисто Фернансе — как небывало в её жизни. *** Леон отвечает только через пару дней, ночью, когда Эшли печально валяется на кровати и строчит занудный реферат. Её соседка — Триша, спит уже как пару часов, Эшли остаётся только завистливо поглядывать на неё. Леон как всегда лаконичен, ничего лишнего: «Недавно вернулся, и вполне себе здоров. Что думаешь на счёт того, чтобы сходить куда-нибудь сейчас?» Эшли закусывает губу. В кампусе — комендантский час, и если её поймают — ей влетит, и все усугубится её статусом. Она сбежит, определено точно сбежит. За окном середина апреля, ветер мягкий-мягкий, и так до мерзкого хорошо, будто ковыряешь корочку от старой ранки. «Время — час ночи, Леон, ты веришь в то, что меня отпустят? И я в колледже, к твоему сведению» «Жди в комнате, и окно открой». Эшли испуганно заметалась по комнате: прибраться-прихорошиться-сменить пижаму. Когда в комнату вваливается тёмная фигура, она едва успевает пискнуть. Леон, это Леон. Сердце замирает, ладони противно потеют. — Что ты забыл в Массачусетсе? Леон, просто пожимает крепкими плечами. Будто ничего удивительного в этом, просто Эшли глупая. — Мимо проезжал, — отвечает Леон также безалаберно, — куда хочешь пойти? Эшли ломает изнутри, Триша называет это эмоциональными качелями, говорит, что Эшли загнала себя в эмоциональный апокалипсис, но Триша спит. Деточкам как Эшли не сдались советы. Они только, закусывают губу (не сексуально, а как-то слишком по-детски, будто ребёнок, решающий: ослушаться ли им наказа матери), неожиданно, будто даже для самой себя — кивает и краснеет. — Мы можем просто покататься? Любая поездка без строгого присмотра водителя — будоражит кровь не хуже отцовского вина. Сердце щемит от восторга, щеки сводит в улыбке. Это почти свидание. Противоядий от Леона ещё не изобрели, только пулю в лоб, чтоб наверняка. — А ты хочешь? Быстро-быстро кивает. Если их поймают — будет плохо, почти скандально плохо, но с Леоном Кеннеди забывается всё. С ним не страшно: разочарованное молчание отца, или вскрики матери за закрытыми дверями. Он как глоток свободного воздуха, где всё пропитано формальностями, но Леон обнимает её, и это как теплый ветерок ласкающий лицо. Вылазят они по пожарной лестнице в конце коридора. Она скрипит от старости, пачкает руки ржавчиной и воняет железом. После Испании, она ненавидит железо, холод и скрип. Побег оказывается полностью успешным, даже Триша продолжает мирно сопеть в подушку. — Всё в порядке? — руки у Леона прохладные, и на руке ощущается, как глоток прохладного лимонада в летний зной. Эшли горит пламенем, которое не потушить дождём, слезами, снегом и даже песком. Эшли думает: остановись, пожалуйста, остановись, ты убиваешь меня. — Всё отлично, а с тобой? — огонь не остановить жалобами, молитвами, он сжигает целые города. Эшли двигается за ним медленными шажками, как мышка, укрытая в тени, в случае чего только пикнуть и успеет. В машине у Леона пахнет табаком, хорошим одеколоном и весной. В машине у Леона: тихо играет радио, кажется, что что-то из рок-н-ролла, может Битлы, а может и Элвис. Только Эшли неловко глядит в окно, стараясь рассмотреть в отражении Леона: песочные волосы, ледяной отлив глаз и точёный профиль. — Как дела в колледже? Сильно нагружают? — тихо спрашивает он. — Ничегошеньки не изменилось с момента твоего выпуска, — тихо фыркает Эшли, — поговаривают, что вы с Адой были вместе на последнем задании? — голос у неё ровный-ровный, все силы бросает, чтобы не звучать как ревнивая жёнушка. Опять шлялся где-то? Опять эта Ада? Только Эшли понимает, для Леона Ада, это как Леон для Эшли. С этим ничего не поделать. — Пересеклись, не самая приятная встреча, — протянул он, прищёлкнув языком, — а у тебя, что новенького? Слышал, что у тебя что-то с сыном Французского посла, — голос Леона, что кислота, жжет на живую. — Плохо слышал, — резко отвечает она, — всё как со всеми, мы не общаемся, — Эшли стыдливо опускает глаза. Леону Кеннеди не забрать её поцелуй. Он как пират, только за сокровищами и охотится. То там заберёт добровольно отданный поцелуй, вот там целую душу, а вон там только ночь из жизни. Эшли отдаёт ему душу и ночь, отдаёт всю себя. Ему это кажется и не нужно. — Не расстраивайся, тебе всего-то двадцать лет, знаешь сколько у тебя ещё будет таких как он? — говорит он негромко, будто шепчет заклятья, — Только не влюбляйся. Так и Эшли заклял, чтоб только на него и глядела. Ни вздоха на других — ни выдоха, только о нем одном и думала. И не влюбится ведь, всё не то, сердце не замирает, а голова до противного трезва. — Я не расстроилась, даже немного рада, — признаётся она, — есть кое-кто, кто мне нравится, — от признания становится даже немного легче. Глаза от окна до Леона бегают, ждут реакции. Он не подводит, тихо фыркая себе под нос. Он всё знает, от того и играется с ней, как кошка с мышкой. В глазах, что ледяной берег — недоверие. — И кто же? — спросил Леон, забавляясь. Леону не загадать загадок, отгадывает их на раз-два, Леону не доверить и имени. От чего ему так нравится мучить её? — Это государственная тайна, специальный агент Леон Кеннеди, — отвечает она с напускным кокетством. — А я думал, что тебе нравятся рыцари, а не политики. Сердце пропускает удар, пока Леон заворачивает куда-то на просёлочную дорогу. Где-то за окном слышится звук цикад, слышишь? Они оба молчали, не дышали, боялись спугнуть. Цик-цик-цик. — Ты как всегда прав. Признание льётся за признанием. Эшли упрямо жмурится, чтоб не видеть насмешки, только уши не закрыть. Леон останавливает машину в тени деревьев, будто жизнь его ничему не учит, молча откидывается на водительском сиденье, взглядом упираясь в потолок. — Мне вот нравятся принцессы, не все, конечно, они дамы с характером, чуть что — голову с плеч. — в голосе слышится улыбка, — как думаешь, одна принцесса позволит за ней приударить? И Эшли готова разрыдаться от счастья, будто все её молитвы окупились в паре предложений. Эшли выдыхает тихое «Ах», слова упорно не идут в голову, всё лишнее, она молча берёт Леона за руку, и совсем тихо у самого его уха: — Говоришь как дед, — шепчет она, — думаю, она не против. — Эшли, прежде чем соглашаться, обдумай всё это, хорошо? — руку он подносит к губам, быстро целуя, — Я не самый приятный партнёр. Эшли качает головой, Леон такой глупый, она мечтала о нем столько времени, а теперь он тут, рядом. Его губы на её руке, а ей зачем-то нужно думать. Впервые без фальши и формальности. Здесь только Эшли и Леон, без контекста, статуса и чего-то ещё. Сердце от того сжимается в тугой кокон, где хранится вся её любовь. — Мы можем просто попробовать, — умоляет она, — Леон, зачем ты говоришь о себе плохо? Глубокий вдох. — Раз. Я говорю клишированными фразочками из боевиков восьмидесятых, — Леон загибает указательный палец, — Два. Большую часть года я нахожусь вне дома. Три. Тебе быстро надоест моё отсутствие и молчание во время выполнения заданий. — Ерунда, — шепчет она, губы подрагивают, — если тебе есть к кому возвращаться, ты будешь возвращаться. Упрямая. Леон только языком прищелкивает. — Всё равно обдумай, если ты захочешь, то мы можем сделать вид, что ниче… — Нет-нет, не говори так, Леон, — умоляюще тянет она. Руки у Эшли влажные от волнения, счастья и восторга, быстро обтирая их об джинсовую юбку, Эшли почти хнычет. Руки к его лицу она тянет неловко, не глядя ему в глаза, щеки сжимает: едва-едва ощутимо. Леон Кеннеди улыбается в её руках, оглаживает небольшие ладони, всматриваясь ей в лицо, будто наглядеться не может. Эшли кажется, что это всё небылицы, как та галлюцинация в замке. — Расскажешь мне о себе? — голос у него, что лава, сжигает все сомнения, ни шанса сбежать. — Ты такой обходительный, Леон Кеннеди, могу сказать, даже старомодно обходительный, — смеётся она ему на ухо, — мне нравится. Сыграем в игру, рассказываем друг другу по одному факту. — Что поделать, я уже не молод, принцесса, — Леон нежно перехватывает её руки, ласково целуя каждую. Эшли совсем млеет. Леон хуже любого змея, гипнотизирует, даже не глядя в глаза. — Мой любимый цвет — желтый, — тихо говорит она. — Синий, или серый, — он действительно задумывается; синий и серый нравятся ему своей незаметностью — безопасные цвета, — понятия не имею, пусть будет черный. Эшли Грэм звонко-звонко смеётся, как колокольчик. Из Эшли не лучший Орлёнок, она похожа на одуванчик, который появляется ранней весной. — Ничегошеньки другого я и не ожидала. Мне нравятся животные, — тише, — я люблю собак, но кошек люблю больше. — Собаки, однозначно собаки, — тянет он. — Из музыки мне редко нравится что-то одно, я люблю разную музыку в разных жанрах. Леон только фыркает. Это напоминает анкету для лучших подружек в дурацких журналах. Какой бойз бэнд круче? Заполни анкету, и узнай, какой парень подходит тебе больше. Эшли ведь и понятия не имеет, как нужно строить отношения, как поддержать диалог и не свалиться в передозе ощущений. — Нас с Адой ничего не связывает, — сразу обозначает он, с этим лучше не тянуть. Уголки губ Эшли, невольно приподнимаются, а она сама старательно пытается скрыться за волосами. — Я хотела заменить тебя на кого-то, поэтому хотела сходить на свидание уже хоть с кем-то, — тихо признаётся она. — Не вышло, как видишь, — мягко смеётся ей на ухо, — и у меня не вышло, — заключает он. Возвращаются они только утром, сразу на пары. Они проговорили целую ночь и встретили рассвет в забегаловке на обочине. На последок она отпечатывает на его губах лёгкий поцелуй и выскальзывает в залитый солнечным светом двор.