Осознание

Представьте на секунду, что всё, чем вы живете — не имеет смысла. Оно всё бессмысленно, вы можете ничего и не делать. Вы можете стать комнатным растением. Как фикус стать единым целым со своим горшком, в котором вам комфортно, да и зачем его покидать, коли уж там комфортно? Вы теряете смысл своей жизни, вы теряете свою жизнь. А точно ли это ваша жизнь и вы ей распоряжаетесь? Возможно жизнь вам даровали, но судьбу отняли как конфетку у ребёнка. Не вы будете её определять. А ведь я всё ещё помню этот день, когда осознание проникло сквозь мой разум, впиталось в мои мысли и въелось в черепную коробку, как фикус впитывает воду… Или как рубашки впитывают кровь. Конни — маленькая девочка. Она была как будто лучиком света, невинности и искренности. Эта крошка была сгустком светлой энергии и доброй ауры. Она была так воодушевлена, что у неё появятся её личные родители. Они бы уделяли ей всё своё внимание, им бы не приходилось разрываться между ещё кучей воспитанников. Её личные мама и папа. Она уже рассказала остальным ребятам, что вечером её заберёт новая семья, а ребятишки уже завидовали ей, но Конни убеждала их, что попросит новую маму взять друзей с собой. Ведь новая мама обязательно будет доброй, может она купит её фломастеры. Маленькая малышка Конни была очень рада, что наконец-то она обретёт новых маму и папу, но ей было тоскливо, будто бы она уже уехала. Малышка не хотела прощаться со своими братиками и сестричками, а главное с Мамой Изабеллой. Матушка стала для неё уже родной. Белла следила за всем приютом: Она стирала огромное количество вещей и Конни все ещё помнила эти белые простыни, белые рубашки, белые скатерти; она рассказывала нам сказки перед сном; она кормила и поила нас, и именно она мазала раны и ссадины йодом. Конни помнила белые скатерти, а я помнил её белые закатившиеся глаза. Конни стояла напротив меня и показывала свой новый наряд. На ней были простенькие ботинки со шнурками завязанными в бантик. Под них она надела аккуратные белые гольфы, которые пахли отбеливателем и окантовка была выполнена кружевными рюшами. Простая юбка в складку немного выше колен, замечательный пиджак и даже бантик на блузке, который подчёркивала жилетка под низом. Было видно, что девочка явно старалась выглядеть на все сто. Шелли даже подарила ей две свои одинаковые резинки и мама заплела Конни два хвостика. Она вертелась перед зеркалом, я сидел на полу облокотившись на тумбу, пока кроха позировала. — Рэй, ну и чего ты молчишь? Ты ведь знаешь насколько это важно, я даже сама шнурки завязала! Конни возмутилась, но это вышло слишком мило. Она поправила шляпку на своей голове и недовольно сложила руки на груди. Конни явно была настроена серьёзно. А я словно вышел из транса, наверное, я просто был рад за этого ангелочка и погрузился в свои мысли. Я улыбнулся уголками губ и прикрыл глаза. — Конни, ты отлично выглядишь, зря ты так… Я не успел даже сформировать свои дальнейшие мысли как девчонка накинулась на меня и обняла своими ручонками за шею. Я был в каком-то смятении. Она молчала и просто прилипла ко мне на ровном месте, как будто пиявка. Но вдруг девчонка отстранилась и стала вытирать щеку. Мне стало неловко вдвойне. Она минуту назад довольная вертелась у зеркала, а теперь вдруг горько и безмолвно плачет. Я хотел спросить, но она меня опередила, ответив: — Я не хочу уезжать, Рэй. — Почему? Я думаю, что ты заслуживаешь самую лучшую семью. Ты очень светлый ребёнок, Конни. Я уверен, что тебя примут и полюбят. Но Конни не унималась, наоборот. После моих слов в ней будто что-то ёкнуло и кажется, будто это что-то взорвалось в ней и вырвалось наружу. — Ты не понимаешь, Рэй, я просто переживаю, что остальных ребят никто не заберёт, а что если вы вовсе забудете про меня… А вы тоже моя семья! Я с вами живу уже очень-очень долго. И я не смогу вас забыть. Как же Фил, Шелли… А ты? А ещё Эмма и Н-норман и.и… Мама! Тут голос девочки сорвался и она вновь всхлипнула. Она будет просто скучать и это естественно. Моё сердце сжалось, а я погрузился в свои мысли, которые вновь меня затягивали. Одна навязчивая мысль никак не давала мне покоя. Почему многих детей забирают в раннем детстве. А мне уже 12, но я по-прежнему тут. Неужели я недостаточно умён или недостаточно красив, иначе почему меня ещё не забрали приёмные родители? А Эмму или Нормана, почему они тоже всё ещё здесь? Мои мысли прервались скрипом двери и звонким голосом, который молотком застучал по перепонкам. — Конни-ии… Тебя уже ждёт мама в холле! — Воскликнула Эмма, она будто выглядывала из дверного косяка. Зато я отчётливо видел её огненно-рыжую макушку и огромные зелёные глазенки. —Как, уже?! — Конни растерянно захлопала ресницами и посмотрела на меня. Я же просто пожал плечами и взяв её за руку повел вниз. Её ноги будто стали ватными и она спускалась так, будто их не чувствует. Я вывел девчонку вниз, там нас уже встречала мама с керосиновым фонарем и привычными часами похожими на медальон. — Конни, ты готова? Мама прищурила глаза и натянула на своё лицо улыбку. Эта улыбка была будто бы чужеродной, будто бы её приклеили или слепили из пластилина. Она была кривой и ужасно наигранной. Я до сих пор не понимаю, как не заметил этого сразу. Почему эта улыбка казалась такой родной? Конни положительно помахала головой, но было видно, что девочка ещё не осознала всю суть происходящего. Физически она была собрана и готова, но морально она ещё была ошарашена. На жест девчушки Изабелла удовлетворительно махнула головой и отворила двери. Девочка сделала пару шагов в сторону свободы, но развернувшись на пятках она посильнее сжала своего плюшевого зайца и поджав губы осматривала провожающих, будто бы мысленно посылая им прощальные сигналы. — Мы будем скучать по тебе, Конни. Я надеюсь, что ты действительно обретёшь свой дом. Сказала Эмма с надеждой и какой-то тоской. Рыжуля развела руки в стороны и выпустив из рук зайца, Конни бросилась в объятия. На этот раз обошлось без слез. Я понимал, что тоже буду скучать по ней и нашёл в себе силы выдавить из себя жалкое: — Присылай нам письма, мы будем их читать все вместе. —Обязательно! Если бы вы только знали, сколько раз за свои 12 лет я слышал это от разных ребят. Я постоянно слышал: «Конечно, обязательно буду!» Но ни одно из писем так и не пришло. Это был уже не первый звоночек. И вот Конни уходит, ребята машут ей ручкой и мама наказывает нам не покидать приют. Оставляет меня, Эмму, Нормана, Дона, Анну и Гильду за старших. Мы заперлись и направились разгонять младших по койкам. Я накрылся одеялом с головой. Всё же слова девочки засели в моей голове конкретно и не давали мне покоя. Въелись как кровь в белую ткань, которая уже запеклась. Действительно, что со мной не так, может я какой-то бракованный? Я оглядел комнату вокруг себя и увидел как под одеялом что-то светится. Вероятно это Норман вновь читал свои книжки. Свои заумные книжки. Иногда мне кажется, что в нём ничего живого нет и всё пространство его черепной коробки забито формулами и датами. Чувствам и эмоциям в них не место. Хотя я видел как он проявлял неоднозначные знаки внимание к Эмме, я правда считал, что это всё — наигранно. Он самому себе пытается доказать, что он живой. — Мне свет от фонаря твоего мешает спать. — Закрой глаза и не будет мешать. — Кратко бросил Норман где-то под одеялом, будто сказал самому себе. — Ты сам ещё не устал читать свои книжки без сюжета? Это же сплошные формулы да числовые выражения. Ты хотя бы раз пытался читать что-то чувственное, что-то живое? Фэнтези например. Там есть то, что можно почерпнуть и при этом интересно. — Фэнтези это то, что я нигде не смогу применить. Рей, объясни мне сам, зачем мне тратить своё время на картинки в книжках или ненужный сюжет, если здесь уже заранее готовая, обработанная информация и знания? — Так и скажи, что ты просто выделываешься перед мамой. Обстановка между ребятами накалялась. Младшие уже дремали, а некоторые были в глубоком сне, поэтому даже не слышали скандала. В воздухе витали повышенные тона, но при этом ребята говорили шёпотом. Надрывчатый шёпот иначе говоря. Норман нахмурил брови и целиком вылез из одеяла. Не посмотрев на спящих окружающих его детей он весьма громко и показательно захлопнул свою книжку кинув на кровать. Книжонка отскочила от матраса и шлепнулась на пол с характерным шлепком, в углу комнаты кто-то завертелся на своей кровати. Ребята проигнорировали колебания воздуха и шорохи. Норман с громким протяжным вздохом встал с кровати, каркас заскрипел. Он подошёл почти вплотную к Рею, и вскинув уголки бровей к переносице презрительно произнёс: — А что если да, переживаешь? — На его лице нарисовалась улыбка полная язвительности, даже в голосе звучали нотки издевательства. — Бесишь. — Не удержался Рей, который скривил губы, плотно сжимая челюсти. — Завидуешь. — Вынес свой вердикт Норман, довольно ухмыляясь. — Ты не понимаешь, книги — живые. Ты всю свою жизнь живёшь по шаблонам и ведёшь себя как самый душный человек. Ты свою жизнь строишь только на полученных знаниях, ты не чувствуешь всех тонкостей этого мира, ты не умеешь замечать прекрасного, максимум, что для тебя прекрасно так это строение инфузории туфельки. Уж поистине интересно, да? — Саркастично вывел Рей в конце концов. — Ты тоже не понимаешь, я умею испытывать чувства и эмоции, и я вижу тонкости этого мира! — Ты видишь только устройство этого мира. И максимум, к чему ты делаешь жалкие попытки чувств — Эмма. И вероятно ты просто пытаешься изобразить из себя живого человека, а не искусственный интеллект. — Только не говори, что ты ревнуешь. Но знаешь, Рей, как я могу чувствовать все тонкости этого мира, если я ни разу не был за пределами ворот и этого приюта? Нас держат тут как крыс в клетке зоомагазина и забирают по одному. Как ты думаешь, для чего все эти тесты на интеллект? Они специально их проводят, чтобы понять, кто из определённой группы сверстников самый умный, а потом его забирает новая семья. Это же логично. А ты, просто завидуешь, что я всегда обходил тебя по баллам, всегда. И меня заберут отсюда первым, нужно просто ждать, когда кому-то понадобиться ребёнок именно того возраста, которого я достигну. Ты просто завидуешь, признай это, Рей, что я превосхожу тебя. Даже мама всегда относилась ко мне с большим уважением и любовью. А ты и дальше ходи по лесу и читай свои воодушевлённые книжки, пока я не буду терять время. Однажды, я смогу рассмотреть этот мир во всей его красе. Норман не давал мне ответить, стоило мне заикнуться чтобы хоть что-то сказать, он тут же перебивал меня. И за весь его поток слов во мне накопилось немало агрессии. Кажется, будто бы я взорвался, меня буквально распирали невысказанные мысли. — Допустим я завидую твоему интеллекту и меня бесят те самые парочку недостающих баллов до твоего уровня, но у меня есть то, чего всё равно никогда не будет у тебя. Я человек, а ты ходячая энциклопедия. Ты будто бы ненастоящий, твой смысл жизни — очередная похвала, а не свобода. Даже Эмма… — Ребят, а что происходит? — Раздалось где-то из угла комнаты, там, где изначально были какие-то шорохи. Показалась рыжая макушка. — Все в порядке, Эмма. Я плотно сжал губы и быстрым шагом покинул комнату. Я резво спустился вниз и стал ходить между комнатами и коридорами медленным и размеренным шагом. Какие-то странные отголоски и флешбеки лезли в мою голову, которые перемешивались с навязчивыми мыслями. Они конкретно встряли в моей головушке. Действительно, может Норман и прав? Может я просто зря теряю время, может я зря пытаюсь доказать ему что-либо? Это его выбор, он имеет право жить так, как захочет, думать так, как захочет и делать то, что захочет. И ему явно не сдались мои нравоучения. Но мне его жаль, Норман раньше был общительнее и коммуникабельнее, а сейчас сидит спиной прижавшись к дереву и читает очередную познавательную книжку. Я даже не знаю откуда столько места в его голове. Мне нужно много времени, чтобы в моей голове усвоился сюжет чего-либо. Хоть я и перечитал, кажется, почти всю библиотеку Грейс Филда, но я слишком долго переосмысливаю. Иногда мне кажется, будто бы мы поменялись с ним местами. Не знаю, что с ним произошло и почему он так изменился. Забавно наблюдать его жалкие попытки взаимодействия с Эммой, раньше они общались лучше, но очевидно, что его чувства не угасли. Он просто будто разучился их выражать. Как будто птица без крыльев пытается вспомнить как летать, жалкие попытки переломанного белого ворона. Я прошёл до холла, фонарь в моих руках осветил помещение и на полу я встретил зайца. Белый и ужасно знакомый. Это оказался плюшевый зверь Конни, она всегда засыпала с ним и почти не расставалась. Я поднялся наверх и попытался разбудить Эмму, но она совсем не реагировала на мои толчки. Я думаю, что она бы поддержала идею принести его маме, перехватить их. Им осталось немного до ворот, исходя из пройденного времени. И возможно у нас ещё есть шансы нагнать их до отправки Конни. Тут шорох достался не из той стороны, от которой я ожидал внимания. Обернувшись я увидел как на меня в ответ недопонимающе смотрели пара сонных светлых глаз. — Рей, это что?.. — Это заяц Конни. Ты же и сам прекрасно видишь. Я думаю, что Конни ещё не успели отправить, мама всегда говорила, что ребят забирают в 21:00, у нас есть ещё 26 минут, чтобы добежать до ворот или нагнать их по пути. Норман ты… — Можешь и не продолжать, если ты так боишься пойти один, я могу составить тебе компанию. Это была любимая и единственная игрушка Конни, она напоминала бы ей о нас. И мы всё же решились принести её крохе. Мы бежали с Норманом почти без передышки, я слышал только шум травы от нашего бега, звуки каких-то насекомых и рваное дыхание платинового ублюдка рядом со мной. Думаю, что мама бы наругала меня за такие слова. Нецензурная лексика это неправильно. Но цвет его волос и вправду был холодным, и даже от света тёплого фонаря в его руке, отлив волос даже не пах чём-то тёплым. Словно идеально белый снег, фарфоровый белый, так бы я назвал цвет его волос. — Стой, Рей, мне кажется, будто моё сердце сейчас уйдет в пятки… Прошу, давай передохнëм. Норман обернулся на Рея, взгляд был умоляющим о пощаде. — Слабак, — Я улыбнулся демонстрируя все 32 своих зуба. Это была не попытка его оскорбить, а скорее подстегнуть. Я никогда не упущу такую возможность. И всё же, чувство какой-то вины меня гложило, кажется, будто я хватанул лишка и наговорил ненужного, погорячился скажем так, — Знаешь, Норман, я бы хотел извиниться, за то, что наехал практически на ровном месте. —Всё в порядке, Рей, я тоже переборщил. Я видел как мама неоднократно обходила тебя стороной и всё равно надавил на это.ффффф — Да, ты тот ещё мудак, Норман, но должен отметить, что ты умный мудак. — Стараюсь не уступать тебе. Знаешь, мне иногда кажется, что мы с тобой разные, но склад ума у нас схож. Мы два чёртовых гения, Рей. Просто я скорее флегматик, чем холерик. Характеры у нас расходятся. — Я бы не сказал, что я холерик… — Амбивертный холерик, которого иногда посещают гениальные мысли и их ты не доводишь до конца? Я думаю, что с твоим складом ума ты бы мог сотворить что-то воистину гениальное. Но каждую свою мысль ты постоянно игнорируешь. Тебе не хватает стратегии. Но знаешь, те недостающие баллы по IQ тесту ты восполняешь своей личностью. — Зачем мне стратегия, если пока что никакая из моих мыслей не является стоящей? Как только появится та самая, я продумаю её до мельчайших деталей. Я способен на это. А ты тогда походишь на флегматика-мизантропа-проблематика. —Тогда уж не мизантроп, а интроверт. Но знаешь, я всё равно люблю вас всех. Вы с Эммой несёте для меня огромное значение. Даже после того, как я погрузился в себя и книги, вы оставляете меня в реальности. — Мы тоже ценим тебя, Норман и твой ум. Дальше мы шли в тишине и каждый думал о своём. Я продолжал обрабатывать мысль о том, почему Изабелла меня избегает. Куча догадок лезла в мою голову. Возможно я правда завидую, хоть стараюсь и не признавать этого, но ведь Норман действительно вундеркинд, даже похлеще меня. А он говорит, что я гениальнее его. Или же мы просто стоим друг друга. Восполняем и перекрываем недостатки друг друга. А дальше мы понимаем, что уже дошли до ворот. И они открыты. Свобода в 10 метрах от нас. Мы переглядываемся и стараемся тихонько прошмыгнуть, чтобы нас не увидела Изабелла и как бы невзначай подкинуть чертового зайца, без которой Конни однозначно будет одиноко. Мы заглядываем за кирпичную арку ворот. Вот она, свобода. Оттуда пахнет свободой, оттуда пахнет реальностью и жестокостью. Повозка… Что-то накрытое огромным полотном серой плотной ткани. Мы переглядываемся, Норман кивает словно одобряя мои действия. Возможно тут сидит Конни. По туннелю словно веет сквозняком, холодным осенним сквозняком, мерзким и изнуряющим. А дальше было то, что навсегда отпечаталось на мне и моей психике, на моих дальнейших мыслях словно оставляло печать, как на документах. Я уверен, это нечто ещё долго будет мне сниться и жизнь будет казаться мне сном. Самым неординарным сном и самым вечным. Самым-самым. Я готов выколоть себе глаза, чтобы забыть закатившиеся глаза Конни на её коже цвета глины со дна. Её рот слегка приоткрыт, словно она ловит последние глотки кислорода. Её волосы неопрятно раскиданы, хвосты ослабли и резинки почти сползли. Она лежала в нехарактерной позе для человека, на горе чужих трупов и костей. Юное тело Конни было пронизано как бусина на нитку на красивый ярко-красный цветок. Он был скорее алым, чем красным. Как кровь, он будто бы впитал её кровь. Мы услышали чужие шаги и шмыгнули под повозку, иных укрытий мы не нашли, нас тут не должно быть. Моё сердце буквально заходилось бешеным темпом, я закрыл свой рот ладонью, аналогично сделал Норман. Голос мамы… Изабеллы, женщины, которой мы доверяли больше всех. Женщины, которая была для нас словно родной, для всех, кроме меня. — Это товар ещё не высшего качества, но уверяю, что я скоро вас порадую. Она говорила так, словно для неё это было обыденностью. Неужели она говорила о Конни? Что в её понимании «Товар»… мы? Я не хотел верить в свои мысли и услышанное, я искренне надеялся, что я сейчас проснусь и что всё происходящее — иллюзия. Я не успел переосмыслить всё, мне хватило бросить лишь краткий взгляд на Конни, чтобы он навсегда сохранился в моей памяти скриншотом. Кажется каждый раз, когда я буду закрывать глаза — я буду видеть её. Она была действительно ужасно бледной, из неё будто выпили все соки. Как можно было убить что-то настолько живое и жизнерадостное? Сейчас, единственное живое, что было в Конни — это цветок в её солнечном сплетении. Солнышко… Я посмотрел на сжавшегося Нормана, по щекам которого текли слезы, будто он потерял всё и это всё было зря. Было очевидно — он сдался.