Смерть чем плоха? Уходишь, а то, что любил, остается.

Юнхо сразу меняется в лице, выражая вселенскую ненависть и негодование, ему достаточно гортанно зарычать, поджимая сына к груди, как к его участку сползаются остальные волки их стаи, а через чужие плечи просачивается пухлый силуэт жены, непонимающе оглядывающий трёх гостей у их сада. Круг почти невозможно разорвать, волков много, все в основном мужчины, оставившие дом, детей и жен в пределах своих хаток, оберегая те своими спинами, улавливая запах и каждый звук. Парни кажутся Нане знакомыми, а ожог на чужом кончике носа подогревает разум, позволяя вспомнить визит полугодовалой давности. Девушка глупо подпрыгивает от счастья, стоит возле насупившегося супруга и громко, с волнением высказывает, совсем не зная, что же за обстановка вокруг и не догадываясь, что только что сказал тот дружелюбный вампир с краю. - Прошу прощения, Ваша Рука в порядке? Если Вы помните, то мы встречались ранее в госпитале. Нана радушно улыбается, поглаживая мужа по густым волосам, словно оглаживая загривок взбушевавшейся попусту собаки, от чего Чон старший давится слюной, злясь, прорыкивая на нежные действия женской руки, буквально приказывая убрать ту, что женщина и делает, уже более напуганно осознавая ситуацию. Ее мозг окатывает холодной водой, она только сейчас оглядывается, слышит чужой рычащий гомон, вновь переводит взгляд на парней, вспоминая недавний разговор, собирая частички пазла в голове, понимает, что перед ней как раз те, действительно существующие, вампиры и ее благоверный зол в бесконечной прогрессии из-за ее выходок, от того послушно садится за чужой спиной, скрываясь из виду, совсем не цепляясь и не трогая чужую одежду, чего муж ждёт, вскипая сильнее. - Да, благодарю за беспокойство. У Вас удивительно хорошая память. Младой вампир вертит ранее сломанной кистью, показывая, что та прекрасно функционирует, легонько улыбается, выходя из транса, но внутри буквально вскипает от паники. Помнит ли женщина его имя? Знает ли, что он живёт достаточно долго? догадалась ли о его родственных связях и происхождении? Или всё таки помнит только его внешний вид и фальшивое имя, данное ему буквально за секунду до входа в маленькое помещение, ударяющее в нос запахом спирта и чехоточных больных. Эта зараза не берёт его, но уйма девиц, носящихся из стороны в сторону, почему-то не боялись оказывать помощь, слоняясь и утоляя чужую боль наркотическими веществами. - Вы должны уйти. Думаю, что разум Ваш со временем осознает тот факт, что условия, предоставленные Вами так любезно, являются самым банальным шантажом. Безусловно Волки ценят свою семью, но неужели вы думаете, что... Но Джинсоль, слишком серьёзную для своих лет, перебивает сам Сон, осторожно прячущий девчушку за спиной, его голос звучит размеренно, перерастая в глупую насмешку, что так и плещет с язвительностью в одной таре, выплёскиваясь, обжигая. - Не уж то Вы думаете, что моя стая, принявшая девчушку в свои ряды, резко решит, что она нам менее важна и любима, что мы решимся отдать ее взамен на благополучие всех остальных? Простите, но нет. С того самого момента, как Вы подбросили нам ее бездыханное тельце, оставляя на верную погибель, она поступила в наши ряды и теперь мы оберегаем ее, ведь она такой же щенок, считай, что это мой щенок, раз вы отобрали у нее всех родных и знакомых своими смрадящими фразами. Вы ни о чём не думали, решив уталить свой голод, вырывая ее из реальности, а теперь она верно делает, игнорируя Ваши мучения. Я повторю в последний раз, Вам запрещено трогать моего щенка, трогать жён, детей и волков моей стаи. Я понятно всё разжевал? Минги выглядит грозно, уверенно, от чего сердце Юной Леди обливается чем-то горячим, защищённым, не смотря на то, что пару секунд назад она была ужасно напуганна, боясь того, что взамен на ее жизнь вампиры отберут что-то ценное у того, кто приютил ее, кормил, одевал и заботился. Оборотни живут не богато, скорее даже бедно, но они каждый божий день выделяли ей тарелку со вкусным содержимым, усаживали за высокий деревянный стол и кормили, даже когда она сама не могла поднять и ложки. Добродушные и любимые, ведь они действительно являются для нее чем-то, заменяющим утерянную семью. Но средний вампир заливисто и истерично хохочет, срывая с ветвей красный, спелый плод, сжимая тот в руках до хруста, позволяя соку скатываться по широким ладоням, явно намекая, что он не согласен. Хон наконец вырывается, накидывая на голову черный плащ, уберегающий его от палящего, крупного и румяного тело в голубом небе. Мужчина подрывается к девушке, хватает ту за руки, молит, почти падая на колени в умолении, напоминая совсем глупого и юного щенка в моменты гона. - Милая Джинсоль, подумайте ещё какое-то время, я влюблён, безмерно влюблён в Вас Чужие губы пересохли, а парнишка кажется ещё более бледным, чем в моменты их последней встречи, он явно болен и если не физически, то морально. Мертвецки холодные руки сейчас кажутся шершавыми, волосы, выпадающие под малейшее освещение секутся, а обожжённый нос и вовсе кажется смешным. Девушке совсем его не жалко, он смешит ее, придурчиво переминаясь с ноги на ногу, препадая на одно колено. Минги следит, готовый оттаскивать незванного гостя, рыча, начиная своеобразный оркестр из разных голосов, от самого низкого, раздающегося у лица, до подростково ломающегося, прерывающегося, высокого, пренадлежащего Тэхо. - Вам нужно идти, Ваши родные обеспокоены. Идите, пока Вас ждёт хоть кто-то. Девичьи глаза выглядят холодно, словно стеклянные, на фоне чужих, живых, влюблённых, пренадлежащих мертвецу. Голос колит, ранит, сквозя зимней пургой, пока голова, на истончённой и робкой шее, слегка наклоняется, позволяя светлым локонам слегка развиваться на лёгком ветру. Она выглядит как олицетворение безразличия, что ломает парня напротив. Он корчится, желает свернуть хрупкую шею, как зелёную, деревянную веточку, но сдерживается, смаргивая алые глаза, молит, как безумный, предлагая самое сокровенное, едва слышно, боясь ответа, как солнечного света. - Я могу дать Вам бесконечную жизнь. Я обращу Вас, Моя Леди, если Вы только кивнёте, то мы проведём обряд уже совсем скоро, при полной луне. - Какой прок? Хотели бы сделать из меня омерзительное животное, сходящее с ума, лишь бы испить кровь ещё живого создания? Прощу прощения, но я не намерена делать сиё омерзительное действо. девушка наконец вырывает руки, словно режась сотней мелких ножей от шершавых ладоней и цепких пальцев, оставляющих синяки на бледных кистях. Девшучка тычет пальцев в чужой и обгорелый нос, показывая свою незаинтересованность, а после ж добавляет едва слышно, словно контрольным выстрелом из карманного револьвера. - Чем хороша бесконечная жизнь, когда все вокруг смертны? Существовать и видеть, как рождается, растёт, старится и умирает тот или иной человек? Влюбляться, кружиться, а после ждать, когда тело в руках холодеет? Существовать только от того, что кто-то живой будет спонсировать мою жажду своей кровью? Прощу прощения, но это не вечная жизнь - это самое отвратительное наказание. Видеть, как возводят здания, как они населяются чем-то живым, обваливаются, чинятся, меняют содержимое, а после сносятся, полностью гнилые и обветшалые. Вечная жизнь? Это вечная мука, сопровождаемая скрыванием от прекрасного и тёплого солнца, включающая жажду, безумие и жалость к себе, которую я не испытываю. Вы отобрали у меня всё, просто от того, что решили, что Вам будет так легче. Вы спросили хотела бы ли я больше никогда не увидеть понимание в глазах отца? Может я не хотела просыпаться в своей комнате и жить своей жизнью? Ни слова, а сейчас вы предлагаете мне очередную муку, живущую не сотню, не две и не три, безмерное количество нескончаемых и одинаковых дней. Это безумство на которое я не согласна. Покиньте пределы стаи и никогда не возвращайтесь, будьте добры и уважительны к моему ответу. Девушка выравнивается, поправляет растрёпанные волосы, провожая стеклянным взглядом чужие, широко раскрытые, напуганные, потерявшие всё. Мужчина перед ней встаёт, действительно уходит, умалчивая только то, что родился подобным бессметным отпрыском, умалчивая и то, что сам хотел бы чувствовать, как по его венам что-то течёт, неконтролируемо бьётся за его жизнеспособность. Хотел бы прижимать, чувствовать, понимать, что он розовеет, теплеет, чувствует боль, замечает, как из новенькой ранки струится что-то алое, что нужно остановить, перебинтовать и ухаживать, образуя новенькую полосу на бархатной коже. Хонджун предложил то, что имеет, никогда не думая, что какая-то девчушка просто разрушит все вампирские ценности столь насмешлива, ломая все устои и стереотипы, заставляя плестись, потерпев поражение. Его ломит, ломает, но даже самые крупные дары не дают этой несносной девице принять его огромные чувства, что запихиваются куда-то в потёмки души, пока силуэты скрываются за деревьями, переходя на быстрый шаг, заменяемый бегом - От н-них очень п-плохо пахнет Заключает Тэхо, наконец зажимая маленький нос, державшись со смешным рыком всё это время, однако Юнхо только гладит ребёнка, упуская того в сторону Минги, разворачиваясь в стороны жены уже более зло, замечая повинно надутые губы, да тишину, не свойственную женщине. Волки расходятся, бормочат что-то о запахе, омерзительных лицах и столь несусветной наглости, возвращаясь к своим делам - Ты не права. Строго и низко бормочет глава семьи, получая виноватый кивок. Его супруга даже не смотрит на него, до сиих пор помнит то рычание, направленное в ее адрес, боится, хотя обычно ей хватало просто погладить мужчину, что бы тот успокоился, но не сейчас, сейчас легкие и любящие касания разозлили его ещё больше и дама примерно понимает почему, но ее резко проснувшийся мозг изначально об этом не подумал, начиная расспросы по поводу своей же работы. И Чону стоило бы замолчать, выдохнуть и успокоиться, но он по какой-то причине всё ещё злиться, держит Нану за руку, ждёт ответа, но сжимает чужую кисть, когда особа слишком долго молчит. - Я знаю-знаю, дома имею права делать всё, что хочу и говорить, всё, что хочу, на работе так же, при стае держаться за твоей спиной, либо не выходить из дома, молчать, не сжимай так сильно, больно же, Юю. Однако кисть на чужой руке не разжимается, мужчина казалось давит сильнее, на самом деле этого вовсе не делая, ему стоит объяснить снова, что в его стае жена должна оставаться тихой, вовсе не интимно наглаживая его по голове при всех, тем более тогда, когда на их территории находится враг, далеко не один. Грубость пугает госпожу Чон, она наконец поднимает взгляд, пересекаясь с чужим, строгим, ругающим, а после и вовсе резко ломается, начиная хныкать, пряча лицо в свободной ладони, помня и то, что при всех этого делать тоже не должна. Юнхо тяжко вздыхает, подтягивает к своей груди женщину, позволяет спрятаться, молча, выпуская руку, поглаживая по содрагающейся спине, замечая, как ребёнок слезает с рук Минги, бежит в его сторону, шлёпает маленькими кулачками по отцовской руке, бурчит, виня родителя в том, что обидел второго, но глава семью только фыркает, ловя ребёнка в такие же медвежьи объятия, подмечая, что и младший расплакался от негодования и Юнхо отнёс бы их в хатки, да больная нога не позволяет ему такой вольности. - У вас ужасные устои. Почему это она не может взять и погладить своего мужа? Олдридж разворачивается к Минги, устав смотреть на содрагающуюся женскую спину, подмечая, что Чон старший ласково трётся щекой о чужую макушку, баюкает, извиняется, едва слышно шепча. - ааай, как же объяснить то тебе. Смотри, Юн - это самый крупный волк стаи, на которого равняются многие щенки, а значит у него должна быть идеальная семья и дети, что бы он был примером для подражания, однако он выбрал себе спутницу не из нашего клана и не из чужих, а просто пошёл в город, нашёл и спустя время притащил сюда простого человека, что если и сможет выносить крупный плод, родить его, то не факт, что принесёт в стаю волка, он полукровка и мы честно не ждали, что Тэхо сможет обратиться и найти компромисс со своим волком внутри, понимаешь? Полукровки обычно, если и становятся волком, то с ума сходят, закрывая всё людское в глубине себя, так иногда и волки в мир тьмы уходят, о Мати Луна, но и такое бывает, увы. Она приведена в клан, от того должна быть послушной, имею введу только при стае, дома, как ты знаешь, она его и тряпкой огреть может и Юнхо это безмерно любит, любит ее вольничество, да и сейчас, ругая, он не сделал ей ровным счётом ничего, одна фраза, а она расплакалась Минги чешет затылок, кивает сам себе, отмечая, что его друг слишком мягок, сейчас сгибаясь в три погибели, что бы легонько поймать чужое заплаканное лицо, покрывая нос мелкими поцелуями, извиняющимися и ласковыми, пока Джинсоль удивлённо ахает, возмущаясь - Что за доисторические устои. Она ведь привела щенка в стаю, разве ее не должны любить и уважать? Почему нельзя было уйти в хатки и начинать переговоры там? Что а показушность? У Наны ведь на руке синяки останутся - Ох, в этом плане не стоит винить волка, ты можешь отвесить мне пощёчину и синяк на моей щеке заживёт очень быстро, то, что Юнхо зафиксировал ее, поймал за руку, привлекая к себе внимание и не позволяя уйти от разговора - это нормально, сейчас он хорошо контролирует свою силу, а вот когда она была беременна, то и правда ходила с синяками просто от того, что он не понимал, как лучше коснуться. Контролировать силу не всегда получается очень удачно, иногда волк, чаще всего молодой, просто может коснуться, оставляя синяки и царапины. Мы грешны этим, не умеем правильно прикасаться. И стая любит ее, она послушна и примерна, все любят Тэхо, так что не стоит попусту ругаться. А вот хатки, ох, он бы унёс, если бы не был так зол и если бы не нога Сон отвечает размеренно, следя за лучшим другом, пытаясь объяснить тоже самое новому человеку, умалчивая то, что Чон перед ним должен быть вожаком, как только самый старый волк, по совместительству отец Юнхо, уйдёт на тот свет, что близится слишком уж быстро. Юно от того и держит женщину дома, прячет, оберегает, шляясь с сыном и той по всем местам деревни и города, просто от того, что брак его мог быть более плодовитым, более удачным и если уж с плодовитостью он может что-то сделать, упросить жену на второго, а то и третьего ребёнка, то вот с удачностью ничего не поделает. Ему предлагали уйму волчиц, но сердце никак не откликалось, были и обеспеченные, и здоровые, крупные, что бы помёт получился крупным, но он просто выбрал дурнушку, которую встретил на рынке, покупающей яблоки вместе с такой же хохотушкой, идущих с госпиталя, держа в руках открахмаленные белоснежные халатики. Он и не понимает, как каждый раз ойкая от прикосновений девушка согласилась гулять с ним, целоваться, потом неловко смеясь от того, что старший прикусил ее губу, а то и вовсе оставил синяк на шее, прижимая, не знает почему та, совсем маленькая, согласилась на его бредни, обоснованные только банальным "хочу", принося в свет маленький комочек, растущий так стремительно. А Нана до сиих пор хохочет, целует, учит, бурча в ответ, говорит, если Юнхо прикасается слишком сильно, лечит, любит, попусту любит, слушается, заглядывает в глаза, как ребёнок, искренне плачет и рассказывает всё молчаливому мужчине, позволяя перевязать судьбы узами с самым простеньким обручальным кольцом. - И всё равно это перебор и бред. Джинсоль привлекает внимание, наклоняется с корзинке с травой, унося ту к указанному ранее месту, а после уже более серьёзно и строго добавляет - И кто у нас обед готовить будет? Мы тут сейчас дополем, потом искупаемся и должны пообедать, так кто? Женщина отлипает от крупной груди, выглядывает из-за плеча, хлюпая носом, а после кивает, совсем тихо, молчаливо поднимаясь и уходя в хатки. Пока сын снова стукает мелким кулачком отца по груди, уходя купаться сразу же, отказываясь полоть, когда мужчина тяжко вздыхает, приподнимается с мелкой корзинкой, убирая ту к ранее поставленным, ухрамывая за ребёнком, дующимся, стремительно застрявшем у калитки, ведущей к озерцу - Полно на сегодня. - Я возьму полотенца, встретимся у водной глади, давай-давай, дорогая, хоть в одежде, но окунись, слишком жарко что бы находиться хоть где-то и не беспокойся, вечером посмотришь как Нана его полотенцем бить будет.