***
Прошла всего неделя после того, как ты прибыли в «Welcome home», и ты, наконец, перевезла последние вещи в свой новый дом. Все новые соседи любезно пожертвовали своим временем, чтобы помочь тебе в той или иной мере, и ты была переполнена благодарностью. В тот последний день ты была более чем способна завершить оставшуюся часть переезда самостоятельно, но твоя ближайшая соседка — возбудимая Джули Джойфул — вызвалась помочь с последней горсткой деликатных вещей. Поначалу ты не была уверена — Джули — милая девушка, с ней невероятно весело, но она такая энергичная, что ты опасалась за сохранность своих вещей. Но добрых двадцать минут позволили ей помочь с наименее хрупкой частью из твоих коробок, а также развеяли все твои опасения: Джули двигается с грацией балерины, и вскоре вы вдвоем собрали все коробки в гостиной Жёлто-оранжевый солнечный свет лился в окно, струясь в сумраке и заливая деревянные половицы ярким сиянием. Ты опускаешь момент подъема тяжестей, чтобы посмотреть в окошко. Через лужайку ты можешь разглядеть парочку своих соседей, играющих в какую-то игру. При ближайшем рассмотрении ты понимаешь, что это Уолли и Барнаби. Первый смеется и подбрасывает второму разноцветные мячи. Ты наблюдала, как Дарлинг взмахнул рукой и бросил несколько мячей на удивительно дальнее расстояние, позволив большой пятнистой собаке помчаться туда, чтобы подобрать их. Уолли уперся руками в бедра, словно измученный напряжением. Он повернулся и встретился с тобой взглядом. Лицо Уолли расплылось в широкой ухмылке, и он сердечно помахал тебе рукой. Чувствуя себя ужасно смущенной, ты помахала в ответ, пытаясь не обращать внимания на болезненное сжатие своего сердца. Вы и Уолли знакомы всего неделю, и всё же ты совершенно очарована всем, что он делает. Тебя кто-то потянул за руку, вернув в настоящее — это Джули. Она хлопает своими длинными ресницами, на ее лице понимающая улыбка. — Он тебе нра-а-а-авится, — поддразнила она тебя, напевая. — Что?! Ты схватила Джули за плечи и оттащила от окна, как будто Уолли каким-то образом мог слышать вас обеих сквозь стекло. — Нет! Я не знаю, откуда у тебя появилась такая идея… — Все в порядке, милая. Не нужно отнекиваться. Твоё лицо будто горело. Ты всегда была осторожной, стараясь, чтобы твои сокровенные мысли и чувства оставались как можно глубже, таким образом обеспечив твою безопасность. Но «Welcome home» породил своего рода эмоциональную честность, с которой ты была совершенно незнакома. Все такие буйные, всегда носят свои сердца на рукавах — некоторые даже буквально, как и многие ваши новые соседи носили наряды, вышитые милыми маленькими сердечками! Хранить тайны в «Welcome home» было неправильно… Даже тайная влюбленность в глупого маленького художника, чья улыбка озарила тебя изнутри, должна была быть раскрыта. Итак, ты сдаёшься. — Как ты узнала? Джули хихикает. Она роется в кармане платья и достает маргаритку. — Я много знаю о цветах, — начала она, вертя стебель между пальцами. — Какие виды растут на разных лугах; сколько солнца, воды и любви им нужно, чтобы вырасти. Они показывают это своими лепестками и тем, как они склоняются. На самом деле, цветы и люди очень похожи. — Когда ты прибыла, ты выглядела… Поникшей. Как будто тебя слишком долго держали вдали от солнца. Я видела это, но не хотела расспрашивать. Я думаю, что все остальные тоже могли бы… И мы все хотели помочь новому другу, который потерял свой цвет. — Вы все были так милы со мной… — сказала ты в знак благодарности. Джули кивнула. — Конечно да! И это работало, недолго. Но для цветка в конце его дней даже свежая почва, большое количество солнца и воды мало что могут сделать. Твои лепестки, казалось, увяли навсегда. И это нормально. Я просто хотела, чтобы ты была счастлива — как бы это ни выглядело для тебя. Ты сглотнула. — Ты много видишь и знаешь для садовника. — Когда ты ухаживаешь за цветами, ты учишься прислушиваться к их потребностям, — с улыбкой ответила Джули. — Возможно, у тебя будет когда-нибудь цветок, у которого есть все на свете… Но он все равно свернется и уклонется от света. Она прижала ромашку к твоей ладони. — Уолли возвращает цвет твоим лепестками, — наконец сказала Джули. — И сделай себе одолжение. Не прячься от своего солнца.***
Очередной рывок Уолли выводит тебя из воспоминаний. Ты глубоко вдыхаешь, столкнувшись с этой новой реальностью, когда марионетка держит тебя, а его пальцы приятно теплые и пушистые. — Закрой глаза, — мягко говорит Уолли. Услышав подобное от любого другого человека, ты бы насторожилась, но для Уолли ты немедленно подчиняешься. Ты медленно чувствуешь, как руки Дарлинга скользят вниз по твоим рукам. Он переплетает свои пальцы с твоими и крепко сжимает их, так крепко, что ты чувствуешь, как пульсирует твоя кровь от давления. Твой слух, теперь более чувствительный, когда орган зрения не работает, улавливает отдаленную болтовню ваших соседей, а также дружелюбные звуки природы. Твоя кожа покалывает, будучи скользкой от пота, вызванного жарой и нервами. — У меня есть вопрос, — говорит Уолли удивительно спокойным и мягким голосом. — Да? — Почему ты ешь? — Э-э… — что это был за вопрос? Уолли, по общему признанию, склонен задавать вопросы, которые мог бы придумать только действительно странный ум, но этот настолько сбивает с толку, что ты совершенно запутываешься. — …Значит, я не умру? — Ха-ха-ха-ха! — уникальный сбивчивый смех Уолли почти заставляет тебя открыть глаза. — Ты такая забаная. Ладно. Ты знаешь, почему я ем? На этот раз тебе потребуется немного больше времени, чтобы ответить. Достаточно простой вопрос, наверняка, с точно таким же ответом… Но голос Уолли приобрел дразнящий, знающий оттенок — звук, который, как ты знаешь, издаёт Дарлингу, когда тот готовит кульминацию. Вопрос должен быть с подвохом. Итак, ты ломаешь голову, пытаясь вспомнить, сколько раз вы видели, как Уолли ел: где он находился, что ел. Будучи с закрытыми глазами к тебе наконец приходит странное осознание. — Я… Я не думаю, что когда-либо видела, как ты ешь. Мягкий смешок от Уолли. — Это верно. Такого не было. Уолли сжимает твою руку крепче. Как ни странно, слабый статический шум оживает, по-видимому, изнутри твоего черепа. Ты двигаешься, пытаясь найти источник, но марионетка удерживает тебя на месте. По мере нарастания шума звуки, исходящие от ваших друзей, затихают и замирают где-то позади. Как будто вас посадили в невидимый поезд, и вы неуклонно движетесь по рельсам, вдали от всех знакомых звуков вашего района, но ты не чувствуешь грохота рельсов и не слышишь свист ветра. — Но… Может, тебе стоит. От слов Уолли температура заметно падает, а руки покрываются мурашками. Ты вздрагиваешь, желая открыть глаза, но обнаруживаешь, что не можешь: веки кажутся невероятно тяжелыми. Ты застряла на месте, прижатая к траве (которую ты больше не чувствуешь), а этот жужжащий звук усиливается на децибелы, противное, ровное ползание, которое оставляет твой мозг в море шума. — Открой свои глаза. Ты делаешь это. И ты не можешь понять, что видишь. Неба больше нет. Дерево исчезло. Луга нет. Каждая деталь уютного пейзажа «Welcome home» испарилась, не оставив после себя ничего, кроме полутоновой пустоты, которая то появляется, то исчезает, как телевизионные помехи. Даже ужасный жужжащий звук резко стихает, оставляя в ушах только далекий шум невидимого прилива. Уолли по-прежнему сидит перед тобой, его руки сжимают твои, но он словно сидит вообще ни на чем: каким-то образом поддерживается подушкой пустоты. Как будто текстура мира выпала из реальности. Охваченная головокружением, ты крепче сжимаешь руки Уолли. — Что происходит?! — Не волнуйся, — отвечает Уолли. — Ты в безопасности. — Здесь ничего нет… — шепчешь ты. — Где все? — Дома, — говорит Дарлинг, — они не могут нас видеть прямо сейчас. Они пока не готовы, — его улыбка становится застенчивой. — Но я думаю, что готова ты. Смотри. Уолли протягивает руку и шуршит в твоем рюкзаке. Твоё сердце падает куда-то вниз: хоть ты и можешь видеть руки Уолли перед собой, ты каким-то образом все еще чувствуешь, как обе его руки держат тебя, удерживая на месте. Ты пытаешься посмотреть вниз и понять эту невозможную вещь, но взгляд прикован к лицу Уолли. Ты можешь только в ужасе смотреть, как он достает твою шоколадку и впивается в нее взглядом. Без предупреждения глаза Уолли распахиваются, тяжелые веки отодвигаются, открывая полный размер его больших черных зрачков. Его взгляд неуклонно скользит по плитке шоколада, сфокусированная напряженность вырывается из глаз, словно лазер. Почему-то, когда он смотрит, следы от укусов появляются на шоколаде, как будто какой-то гигантский невидимый человек откусывает огромные куски и от самой плитки и от обертки. Через несколько секунд шоколад полностью исчез. Паника сжимает грудь, и ты начинаешь учащенно дышать. Мир качается, а ты боишься, что тебя на самом деле стошнит. Уолли моргает, его веки снова наполовину прикрывают зрачки, и он с беспокойством смотрит на тебя. Когда ваши взгляды встречаются, твоя грудь содрогается от паники: ужас, который ты никогда не испытывала раньше, угрожает вырваться из твоего тела и поглотить тебя целиком. — Что произошло?! — О, не бойся, — отвечает Уолли ласковым голосом. — Таким образом я питаюсь. — Как ты это делаешь? — ты задыхаешься, пока говоришь. — Не знаю. Я всегда так ел, — Уолли склоняет голову в знак сочувствия. — Прости, если испугал тебя. Обычно я ем только тогда, когда другие моргают. Таким образом, я не прерываю их. Мне не хочется быть грубым. Ты глубоковдыхвешь воздух, — Уолли, это… Невозможно, — выдавливаешь ты. — Я хочу уйти. Я хочу пойти домой… Ты не можешь… Уолли слегка качает головой из стороны в сторону, но его глаза, кажется, остаются неподвижными, прикованными к центру лица. Как бы ты ни старалась двигаться, эти невероятные глаза остаются прямо перед тобой, всегда на одном и том же расстоянии, никогда не отводя взгляда и никогда не моргая. Боковым зрением ты замечаешь, как рука Уолли тянется к твоему лицу. Он обхватывает твою щеку. Ощущение трех рук, принадлежащих двурукому человеку, на своем теле вызывает приступ тошноты в горле. Уолли гладит тебя по коже большим пальцем. — Ты так хорошо меня понимаешь, — вдруг говорит Уолли. — Ты видишь меня, не так ли? — Я не понимаю, — ещё одна волна головокружения поднимается вверх, отдавливая твои глазные яблоки. Ощущение такое же, как давление аллергии, возникающее в день с высоким содержанием пыльцы, но ты больше не чувствуешь запаха луговых цветов. Ты снова тщетно пытаешься оторвать взгляд от Уолли, но не можешь — и тебе становится все труднее и труднее держать глаза открытыми. Большой палец Уолли останавливается, упираясь в впадину твоей щеки. — Я люблю своих друзей, но они видят только одну часть меня. Часть, которую они хотят видеть. Но ты… — Его большой палец тянется к краю твоей губы. — …ты видишь меня всего. Тебя будто разделили надвое. Твой мозг, логическая его часть, кричит, чтобы ты делала что угодно — двигалась, кричала, бежала так быстро, как только можешь, в кошмарную пустоту и молила о помощи. Но другая часть тебя — твоё предательски, эмоциональное сердце — тушит убегающий огонь страха опьяняющим прикосновением Уолли. Ты ловишь себя на том, что наклоняешься к его руке, наслаждаясь тем, как идеально его ладонь обхватывает твою щёку, и легким пушком его большого пальца, дразнящего твою губу. — Я знаю, — шепчешь ты. Внезапно твоё тело расслабляется, и ты наклоняешься вперед. Ты чувствуешь себя очень усталой. Паника, охватившая тело всего несколько мгновений назад, теперь подавлена, превращена в тонкий слой пыли под тяжестью невероятных черных глаз Уолли. Теперь твоя нервная система — не что иное, как последствие: ощущение того, что химические вещества «бей или беги» оседают в кровотоке, делая тебя слабым и вялым. Теперь глаза Уолли не являются источником ужаса. Это одеяло, под которым хочется свернуться клубочком и никогда не просыпаться. — Знаешь, я думаю, что ты особенная, — говорит Уолли. — То, что я чувствую, когда я рядом с тобой… Отличается от того, что я чувствую рядом с другими. Ты самая лучшая. Слова Уолли оседают в твоей голове, как во сне. Ты смотришь с тяжелыми и опустошенными глазами, как Уолли подносит руки к груди и пальцами формирует форму сердца. Ты больше не боишься физических противоречий, когда Уолли держит тебя за руку, когда выражает свою привязанность. Кажется, в этой реальности Уолли может иметь столько рук, сколько захочет. Но следующий вопрос Уолли тебя ошеломляет: — Как ты думаешь, если бы наши друзья увидели меня в таком виде… Они бы убежали? Слова Дарлинга становится все труднее воспринимать. Мир вокруг него туннелирует. Хотя ты уверена, что не двигаешься, сидишь на какой-то неподвижной, лишенной текстуры подушке, глаза Уолли увеличиваются, все больше вторгаясь в твоё ограниченное поле зрения. Чем дольше смотришь, тем больше склер Уолли поглощают его расширяющиеся зрачки. Эти взорванные, черные как пустота лужи, кажется, приходят с собственной гравитацией, и ты соскальзываешь в их непостижимое притяжение, готовая быть разбросанной, растянутой и разорванной на части их физикой. — О, Уолли, — пытаешься ты сказать, но твой язык ослабевает, и его имя произносится как «Вааааааллиииии». — Мы любим тебя очень сильно. Ты не сможешь заставить нас убежать. Уолли улыбается, и ты думаешь, что это самая печальная вещь, которую ты когда-либо видела. — Как бы я хотел, чтобы это было правдой. Внезапно глаза Уолли чуть-чуть смещаются влево. Эффект подобен вскрытию барокамеры. На мгновение ты освобождаешься от его взгляда, и твой мозг и тело борются как одно целое, свободно падая и готовясь разбиться о землю гипнотическим рывком. Однако Уолли осознает свою ошибку и хватает тебя за плечо — ещё одна невозможная рука — и заставляет снова посмотреть ему в глаза. — Тссс. Не напрягайся. Чем больше ты сопротивляешься, тем хуже ты себя чувствуешь. Ты быстро моргаешь, пытаясь переориентироваться в пространстве. Прикосновение марионетки снова приземляет тебя, удерживая в этом несуществующем пространстве. Ты пытаешься ответить, но твой рот теперь открыт, челюсть бесполезна. Слюна скапливается лужицей у тебя под языком, но Уолли все еще держит большой палец на краю твоей губы, успокаивающе водя по твоей коже круговыми движениями. — У нас мало времени, — говорит Дарлинг. — Но… Спасибо тебе за это. Ты не представляешь, как я тебя ценю. Теплый румянец его одобрения пробегает по твоему безразличному телу. Твои мышцы сокращаются, дофамин и серотонин покрывают внутренности и заставляют твои пальцы — все еще сцепленные с пальцами Уолли — внезапно сокращаться. Ты напрягаешь свой рот, чтобы он был готов к речи, подпитываемый его словами, его прикосновениями и чистой парадоксальностью его существа, и так отчаянно пытаешься сказать: «Уолли, я люблю тебя…». Но затем он отводит взгляд. Заклинанию приходит конец. Подобно переключению на другой телевизионный канал, мир вокруг вас возвращается на свои места одним ярким прыжком. Все цвета, звуки и запахи вашего района снова входят в твои чувства одним огромным взрывом, и его сила почти сбивает тебя с ног. Уолли, который все еще держит тебя за руки, как и прежде, держит неподвижно, сжимая твои руки вместе, как будто он скорее умрет, чем отпустит. — Эй, вы двое! Отводя взгляд от Уолли, чувствуешь себя срывающим пластырь. Твой взгляд останавливается на Джули, которая бежит по небольшому склону луга, сжимая в одной руке хот-дог, а в другой — какой-то напиток. — Эдди хотел, чтобы я сообщила вам, что мы собираемся, — щебечет Джули. — Похоже, надвигается гроза, — она переводит глаза на твои руки, все еще переплетенные с руками Уолли, и ухмыляется. — Я… что-то прерываю? — Просто старая добрая забава, — отвечает Уолли бесстрастным и нежным голосом. Способность к словам определённо покинула тебя. Ты снова смотришь на Уолли, отчаянно ища что-то сверхъестественное в темноте его глаз. Дарлинг выглядит нормальным — настолько нормальным, насколько может быть нормальной маленькая желтая марионетка, — и его глаза снова стали полуприкрытыми, сонно выглядящими. Ему требуется пара толчков ногой, чтобы вернуть тебя на землю. Уолли отпускает твои руки, и ты чувствуешь, как кровь пульсирует в промежутках между пальцами. Ты пытаешься встать, но ноги слабы и шатаются, как будто ты только что пробежала марафон, сидя на одном месте. Ты бы снова рухнула на землю, но Уолли ловит тебя прежде, чем ты упадёшь. Он поднимает тебя и обхватывает твоей рукой. — Просто голодна, — говорит Уолли с улыбкой. — Давай-ка отведём тебя домой. Джули ведет вас вниз по небольшой набережной, а Уолли поддерживает твои робкие, неуверенные шаги. Вскоре вы достигаете своих соседей, занятых уборкой остатков вашего пикника. Увидев тебя, они все толпятся вокруг, спрашивая, в порядке ли ты. Барнаби замечает, что вы ужасно бледны, и Салли предлагает принести вам выпить. Однако Уолли прогоняет их, увещевая их по-семейному. Он заверяет их, что у тебя только что случился небольшой обморок, и тебе просто нужно немного отдохнуть. Теперь, свободные от остальных, Джули, Уолли и ты направляетесь домой — и ты благодарна, что это совсем недалеко. Когда ты, наконец, оказываешься на своём крыльце, тебе хочется упасть на ступеньки, но Уолли удерживает тебя в вертикальном положении: твердое, успокаивающее присутствие рядом. — Ты должен сказать нам, если такое произойдёт снова, хорошо? — просит Джули, глядя на тебя с беспокойством в глазах. — Хорошо, — говоришь ты, слабо кивая. — Спасибо. Поправляйся скорее, ладно? Джули бросает на вас с Уолли последний взгляд. Решив, что тя будешь более чем в порядке под присмотром Уолли, она прощается и убегает, чтобы помочь остальным вашим соседям. — Ха-ха-ха, — смеется Уолли. — Джули — хороший друг. Мне повезло, что она есть в моей жизни. Ты искоса смотришь на Уолли. Он ловит этот взгляд и кивает. — Я чувствую то же самое по отношению к тебе, — говорит он. Вопрос подразумевается в его голосе — легкая дрожь на краю его слов. — Уолли… Я не очень понимаю, что сегодня произошло, — говоришь ты, — но… я знаю, это не меняет того, как сильно ты мне нравишься. Луч, падающий на лицо Уолли, такой широкий, что почти раскалывается надвое. — Спасибо, — шепчет он. Ты не можешь не улыбнуться в ответ. — Спасибо, что ты был уязвим со мной. Уолли отпускает твою руку и поворачивается к тебе должным образом. Он поднимает ладонь, а затем колеблется, его глаза скользят туда-сюда между твоими, как будто обдумывая вопрос. Наконец, Уолли наклоняется и нежно целует тебя в щеку. Ты резко вдыхаешь, твои руки безвольно висят по бокам, а пальцы сгибаются в вопросительную форму. Его рот мягкий и пушистый, а отпечаток его губ вызывает сладковато-жареное чувство, пронзающее всё тело. Когда Уолли отстраняется, его желтая кожа вокруг щек покрывается розовой пылью. — Всегда знай, — мягко говорит он, — что я очень тебя люблю. Затем он уходит. Ты наблюдаешь в ошеломленной тишине, как спина Уолли отступает вдаль, прокладывая себе путь, чтобы присоединиться к толпе других соседей. Легкий гул вдалеке заставляет поднять глаза: на краю «Welcome home» сгущаются грозовые тучи, обещающие дождь. Ты нежно касаешься щеки, на которой все ещё остаётся тепло чужих губ, и улыбаешься. Затем ты уединяешься в безопасности своего дома… С воспоминанием о поцелуе Уолли, до сих играющим в твоём сознании, и статикой, все еще жужжащей в пальцах.