Тридцать минут

Нам не привыкать идти на верную смерть, правда? Райден спрашивает это у Шина одними глазами и больше не смотрит ни на кого. Ни на девчонок, ни на притихшего Сео, ни особенно на Грету, погрузившуюся в объяснение деталей плана. Зачем им такой подробный план - это поездка в один конец, из которой невозможно вернуться. Впрочем, так же они думали несколько лет назад, отправляясь на своё первое последнее задание. Никто больше не замечает, но уголки губ Шина на мгновение вздрагивают в улыбке. Больная ты скотина, хочется усмехнуться Райдену, потому что даже о вещах, которые солдаты Союза упоминают чуть ли не шёпотом, командир их отряда смертников не думает вообще. Он мысленно уже на поле боя, слился с машиной, стал в очередной раз воплощением гибели, окутанной грохотом выстрелов и лязгом металла. И глаза у него осознанно-пустые. Райден неоднократно видел Шина сразу после того, как открывалась кабина. Казалось, не человек - какая-то иная сущность, далёкая от понимания, от жизни и особенно от смерти. Вот уж кто точно в любой битве голову не сложит, смерть свою правую руку обходит стороной, даже если кажется, что вот-вот вцепится в горло. Шинигами. Кто ещё может из раза в раз вести людей за собой прямиком в широко открытую пасть ада и возвращаться? С виду невредимым, но Райден знает, что каждая потеря остаётся усталой тенью в уголках красных глаз, ставшей более резкой складкой у губ, стёршимися пальцами, которыми он выцарапывает очередное имя на запачканном грязью и копотью металле. Отдохни хоть немного, хочется сказать Шину, отобрать у него безразличие к собственной смерти и позволить пожить нормальным человеком... да только не получится. Они все пытались жить как нормальные люди. Зов поля боя не затихает ни на секунду. Особенно у одного из них. Помоги. Мне страшно. Я так больше не могу. Помогите! Райден иногда думает, что сошёл бы с ума немедленно, услышав эти крики по-настоящему, а не пытаясь их себе представить. Он чувствует себя трусливым эгоистом, но в глубине души радуется, что среди сотен голосов нет ни одного знакомого. Шин подтвердил, когда Курене однажды вздумалось спросить, и больше к этой теме не возвращались. Безжизненное лицо человека, который находится где угодно, но только не здесь, способно заставить понервничать сильнее любой проклятой железки легиона. Райден эти голоса ненавидит - они крадут у него Шина в те моменты, которые должны принадлежать только двоим. А в поцелуе рядом с ними ещё множество замученных и испуганных душ, во сне руки, способные подчинить себе любую машину, сжимают до треска ткань простыни. Тёмные волосы липнут к мокрому от пота лбу, с сухих губ срывается едва слышный хрип; Райден знает, что больше таким Шина никто не видит, и вместо того, чтобы вцепиться в штурвал и разнести "Легион" на мелкие кусочки, медленно гладит кончиками пальцев тыльную сторону напряжённой ладони. Выбить им отдельную комнату оказалось проще, чем могло подуматься, но отдельной она в итоге так и не была. Райден никогда не говорил вслух того, что всё время вертелось на кончике языка. Во-первых, тогда им бы пришлось что-то с этим делать. Во-вторых, Шинею не нужен ещё один человек, который будет смотреть на него большими влюблёнными глазами, ему нужен помощник, правая рука, способная перехватить штурвал, если потребуется, и удержаться в бою. Это он принять может, а Райден может это дать. Чувства только всё портят. Уж это оба, знающие о голосе, непрерывно звавшем Шинея из глубин железа и шестерней, знают точно. Когда последнее слово Греты камнем повисает в воздухе и со свистом падает вниз, пути назад не остаётся. С несущегося вперёд на бешеной скорости истребителя уже не спрыгнешь, решив в последний момент вернуться в безопасность. Отсюда только вперёд. Райден прекрасно понимает, что безопасности отсидеться бы не смог. Это неправильно, трусливо, это слишком в духе белых свиней... ну, может, только большинства из них. Интересно, как там майор? Думать об этом они все себе запретили. Наверняка мертва. Новости неутешительные, машины не отступают и не устают, круша людей на своём пути, и, может, их команда тоже удостоится упоминания. Тридцать минут до вылета. Целая жизнь. Шиней смотрит немного удивлённо, когда его хватают за запястье и тащат в тёмный угол; Райден приметил это место по чистой случайности и не намеревался им пользоваться. Но когда до смерти остаётся всего - целых - полчаса, можно забыть обо всех своих планах. У Шинея губы колкие и обветренные, мышцы под ладонями твёрдые до судорог, кожа под зубами дрожит и остро пахнет азартом. Райден жмурится, льнёт ближе, позволяет раз, хотя бы раз поверить в то, что остального мира не существует, никто не заберёт у него этого человека, безжалостно вырвав прямо из рук. Шелест одежды оседает на грани слуха, неровности стены упираются в спину, в широко распахнутых глазах можно утонуть с головой, не желая выплывать, окружившая их груза металла гудит и вибрирует, чтобы совсем скоро отправиться в последний полёт. Райден держится зубами за обнажённое плечо, дышит горячим запахом и за пару шагов до смерти чувствует себя как никогда живым. Хорошо, думает он, по привычке поправляя сбившийся светлый шарф, что "Легиону" не получить его сознание. Запоздалые признания с того света - не то, чего Шиней заслуживает.