Один вечер из жизни гения

— Спасибо, всем спасибо, вы самые ахуенные!..

И всё, на что-то большее Андрея не хватило. Все уже давно утекли со сцены и поспешили отдыхать, один только он шатается как неприкаянный. Сил не осталось даже на то, чтобы дойти до места общего сбора, поэтому, когда навстречу буквально вылетает радостный Балу, Князев лишь отмахивается от его призывов к веселью, ссылаясь на адскую усталость. Определённо, это слишком, особенно если придётся упасть и отрубиться в коридоре, перед этим не обпившись и не обкурившись. Зачастую концерты не забирали столько сил, но сегодня, видимо, особый случай — за аншлаг в зале, сопровождающийся полнейшей вакханалией, пришлось заплатить собственным нормальным самочувствием. И здоровой головой, снова начались мигрени, превращающие мозг в одну сплошную жижу. Он и шагу не успевает сделать как тут же в него на полном ходу врезается Горшок. Непонятно, куда спешит, зачем спешит, но сразу видно, как оживляется его раскрасневшееся лицо, когда он видит Князева. И Андрей рад бы ответить тем же, если бы не валился с ног. Поэтому он лишь кивает воодушевлённому товарищу, когда тот уже оказывается на ничтожно маленьком расстоянии и тут же принимается увлечённо о чём-то рассказывать, и, бросив сухое «извини», возобновляет свой путь, чувствуя, как спину буравит чужой недоумевающий взгляд. Он всегда рад уделить Михе время, как-никак, это не хер с горы, но бывают в жизни огорчения и, мать их, мигрени. Князь понимает, что потом, как легче станет, сразу же пойдёт к своему товарищу и обязательно проведёт с ним время, надеясь при этом, что Горшенёв отнесётся к его состоянию со всем пониманием. В гримёрку он вваливается абсолютно без сил, даже дверь за собой не закрывает. И, мама-анархия, комната находится просто в ужасном состоянии. Успели перекутить здесь, думает Князев, про себя называя ребят «чертилами». Это было в порядке вещей — облюбовать всё помещение, вплоть до самых укромных его уголочков, поэтому с одной стороны его не удивляло состояние, в котором прибывала гримёрка, а с другой стороны даже волосы на руках дыбом встали. Андрей лишь вздыхает, устало качая головой. Это выше его сил, но что ж теперь сделать? Разбирать беспорядок он не собирается, для такого есть персонал, поэтому молодой человек просто падает на небольшой диванчик, растягиваясь на нём, едва спина чувствует мягкую поверхность. Свинец в мышцах постепенно растворяется, даже кости будто перестают трещать и скрипеть, а голова и не бумает прекращать мучать своего обладателя, направляя неприятные импульсы в виски. Нет ни анальгина, ни любого другого обезболивающего, ничего. Да что там лекарств, даже водой не пахнет. Ну, приплыли. Князь вздыхает и прикрывает глаза ладонью, чувствуя, как жёлтый свет от лампочки только всё ухудшает. Хорошо, что он не решился присоединиться к остальным во время их праздника жизни, иначе бы точно обмер, а то и сорвался на кого-то ненароком. Там-то пьянка, небось, кутёж до сих пор идёт полным ходом, всё помещение в табачном дыму, парни друг друга подкалывают, ржут, Анфиса домогается до бедного Миши... Определённо, хотя бы из-за последней не стоит уделять этому мероприятию время. Андрей болезненно хмурится и морщит нос, закидывая ноги в грубых ботинках на диванный подлокотник. Вот о ком думать не хочется, так это об Анфисе. Вульгарная, противная и дешёвая шалашовка, всё Горшку в ширинку лезет и щебет, мол, ты будешь великим и бессмертным. Иногда Князева тошнит от такого поведения, от всей этой фанатичной натянутости и готовности раздвинуть ноги перед своим идолом в любом месте, в любое время и при любых обстоятельствах. Казалось бы, чего в этой жизни не увидишь? Но нет, сюрпризов всегда вагон и маленькая тележка. Самым противным во всём этом тихом ужасе является то, что Миха и не против — всё сам к сахарным устам тянется, бёдра поглаживает этой потаскухе и ничего не стесняется, даже Андрея, который в такие моменты еле сдерживается, чтобы не отвернуться. Оно и понятно, надо же поддерживать имидж в глазах товарищей, но с другой стороны — они же состоят в каких-никаких, но отношениях аж со времён училища. Если бы все об этом знали, то и вопросов бы не было, но всё же, Князев чувствовал себя паршиво, когда его Горшка, который и сам свои права на своего товарища заявляет, обхаживают какие-то дамы не самой приятной наружности. Неприятные мысли разъедали Князя изнутри, не давая ничего с этим сделать, а тот переводил пустой взгляд в потолок, стараясь не поддаваться сильнейшему желанию пойти и поискать Миху. Наверное, это будет какой-то крайностью, думает. Крайность или нет, но вскоре Горшенёв появляется сам, лёгок на помине. Он буквально врывается в гримёрку, распахивая и без того незакрытую дверь, и Андрей замечает, как музыкант запыхался. Обыскался, бедняга. Обводя помещение глазами, Миша наконец-то замечает лежащего на диване парня, после чего мгновенно срывается с места и, не давая Князеву опомниться и выкинуть из мыслей все самые неприятные вещи, подходит к нему. И молодого человека действительно пугает чужое воодушевление, бьющее через край, но когда Миха бесцеремонно усаживается на него, седлая чуть выше паха, то все значимые и незначимые ощущения как рукой снимает. Князев чувствует, как тёплые и влажные от пота ладони ложатся на щёки, а их хозяин наклоняется ближе к лицу, многозначительно ухмыляясь. Перед этим Андрюха всегда был слаб, поэтому даже не сопротивляется: медленно обвивает руками чужую шею, стараясь выдавить из себя что-то, отдалённо похожее на улыбку. Первые секунды взаимного молчания проходят на одном дыхании, скорее всего, из-за того, что Князь не ожидал столько внезапного визита, а потом и таких обезоруживающих действий со стороны Миши. Он не сразу соображает, что стоит сказать, когда его опережают. — Ты куда убежал?— бодро спрашивает Горшок, на что парень невольно переводит взгляд с его лица на беспорядок в комнате.— Не обнял, не поцеловал. — Отдохнуть бы,— Князев поджимает губы и снова приковывает внимание к лицу любовника.— Заслужил ведь, нет? — Ещё как,— Миха наклоняется к нему, прижимается лбом ко лбу и довольно улыбается, пока ладони ныряют под футболку и оглаживают плоский живот.— Отдыхать он собрался, а меня не позвал. Нечестно получается. Андрей даже не спорит, тихо вздыхает, ощущая, как по коже начинают бежать мурашки. Он не может оторвать взгляд от широких Мишиных зрачков: непонятно, то ли его уже с головой захлестнули чувство безнаказанности и предвкушение, то ли он снова под кайфом, поэтому его телодвижения такие несдержанные. Это уже традиция — после каждого концерта уединяться, но не при таких обстоятельствах, и уж не тогда, когда дверь нараспашку, а по коридорам снуют люди. Не хватало ещё, чтобы их обоих в таком положении поймали, в противном случае все будут в самом настоящем шоке. — Мих, дверь...— приходится говорить вполголоса хотя бы потому что каждое слово врезается в сухие Мишины губы, которые находятся непростительно близко. — Хуй с ней, с этой дверью,— тот отмахивается с кривой усмешкой и чуть приподнимается, нависая над молодым человеком.— Люди всякое дерьмо видели. После этого они уже не говорят. Горшок исподлобья смотрит на расслабленного Князя и, не теряя времени даром, вовлекает его в поцелуй. Непонятно, у кого раньше сбивается дыхание, но Андрей слышит приглушённый довольный стон и сам сдерживается, чтобы не издавать никаких звуков, потому что их могут услышать. Нерасторопное обсасывание губ и языка перетекает в цепочку поцелуев, тянущуюся от линии нижней челюсти по шее, изредка начиная алеть на нежной чувствительной коже в виде пёстрых пятен от засосов. Едва молодой человек чувствует несильный укус, то лишь кратко стонет и оттягивает копну густых волос на чужом затылке, путаясь в прядях пальцами. Руки Михаила не оставляют никаких шансов — они поднимаются вверх, оттягивая ткань футболки и останавливаясь на груди, оглаживают каждый рельеф, а затем снова опускаются вниз по линии талии. Князев пробует приподняться на локтях, насколько только его положение позволяет это сделает, то тут же его не особо нежно укладывают назад, надавливая на плечо. — Закрой эту блядскую дверь,— с едва слышным полустоном выдыхает Андрюха, не сводя глаз с чёрных и широких зрачков. Горшенёв на это хищно скалится и задирает надоевшую футболку так, чтобы торс молодого человека был в полной доступности.— Я серьёзно, закрой... — Не пойму, кого ты стесняешься. Нам с тобой всё можно. Миха иногда говорит действительно дельные вещи, особенно когда начинает ласкать там, где надо, чтобы заткнуть товарища. Раздвигая коленом чужие ноги, он опускается к груди Андрея и принимается мелко оцеловывать каждый участок кожи. Тот лишь закрывает рот рукой и изгибается, ощущая, как по венам начинает течь раскалённая сталь вместо крови. Само тело меняет температуру, расплавляясь от многочисленных ласк, которыми Горшенёв умело одаривал парня. Князев не сразу позволяет себе снова перевести взгляд на своего совратителя и тогда ему кажется, что этого вообще не стоило делать, потому что один только вид Миши сводил его с ума. Подумать только, уже почти четыре года вместе, а он всё ещё теряет дар речи, когда начинается прелюдия. — Твою мать,— похотливый и сладострастный взгляд Горшенёва изучает излюбленное тело, пока сам он ведёт ладонью по прессу вверх, к груди, зажимает пальцами сосок и, прикрывая глаза в каком-то самозабвении, припадает к нему губами. Тогда Князь уже не сдерживается, издавая уже более громкий стон и невольно раздвигая ноги шире. Головная боль совсем прошла, уступая место самому настоящему желанию, который Миха своими действиями только усиливал. Кончик языка обводит затвердевшую «бусину», а затем и ареолу. Андрею кажется, что он захлёбывается в прекрасных ощущениях, что ещё немного и он не дотянет даже до самого интересного, если Горшок продолжит в том же духе. Он уже и думать забыл об открытой о двери, о людях и всём, что их уединения не касается. Сейчас существует только Миша. Его Миша. От этих мыслей Князев чуть ли не содрогается всем телом и снова запускает пятерню в чужие волосы, сжимая их в кулаке. Жест не остался незамеченным — оторвавшись от груди, Горшенёв ехидно прикусывает нижнюю губу и выпрямляется, смотря на любовника сверху-вниз. Щёки Князя пылают, грудная клетка припадочно вздымается, взъерошенные волосы растрепались по поверхности дивана, полуоткрытые губы блестят от слюны, полный похоти взгляд буквально пожирает молодого панка целиком. Юноша аккуратно кладёт ладонь на чужое плечо, на секунду стискивая пальцы на ткани футболки, и зазывающе улыбается, чувствуя, как колено упирается между ног ещё сильнее. Призыв был понят, чему Андрей несказанно рад, ещё сильнее его распаляет то, как Миха принимается торопливо и угловато стягивать с себя вещи. Его фигура далека от идеала, но даже так Князеву безумно его хочется, ни о чём другом думать он не может. Горшку это только на руку — сам в таком же состоянии прибывает, поэтому светских бесед не следует: он тянет товарища на себя, самостоятельно снимая с него футболку и небрежно откидывая её в сторону, чтобы не мешала. — Сука...— и без того тёмные Мишины глаза и вовсе стали чёрными, притягивая к себе повышенный интерес Князя.— Откуда ж ты такой красивый взялся? Он определённо не в адеквате, думает молодой человек, снова притягивая любовника ближе и цепляясь зубами за мочку уха. Но нет никаких сил сопротивляться, Миха это знает, поэтому и не собирается останавливаться. Он проводит по плечам, касается спины и останавливает ладони на лопатках, тихо посмеиваясь и отдаваясь ощущениям, когда уже Андрей принимается покрывать шею и изгиб челюсти мелкими поцелуями. Оба любят кожу своего партнёра — по ней всегда прекрасно видно, чем они занимаются, что зачастую и является темой многочисленных обсуждений. На секунду Князев вспоминает о том, что завтра у группы концерт, а они с Михой под конец процесса будут выглядеть так, будто в оргии поучаствовали, но тут же шлёт эти мысли куда подальше и прикусывает участок кожи под кадыком, отчего Горшенёв довольно и протяжно выдыхает. Ну и пусть пиздят — проносится в голове со скоростью света — это никого и никогда касаться не будет. Кажется, что всё тело стало эрогенной зоной, стояк ужасно давит на ширинку джинсов. И когда Горшок кладёт ладонь на чужой пах, то Андрей крупно содрогается и ложится на спину, утягивая музыканта за собой, при этом вцепившись мёртвой хваткой, будто тот мог убежать. Миша лишь подхватывает его под бёдрами и устраивается между ног так, чтобы и его собственное возбуждение Князь мог почувствовать. Вжимаясь тазом в небольшую задницу, он вожделенно смотрит на раскрасневшегося Андрюху, который уже не сдерживал себя, шепча то имя партнёра, то какие-то просьбы, как в бреду. Это срывает крышу окончательно, Горшенёв сам в непонятном мороке пробует чуть толкнуться вперёд, чтобы понервировать парня, и едва только тот начинает скулить, руки сами собой тянутся к поясу штанов. Князев сам расстёгивает ширинку его джинсов, и Миша даже не успевает похвалить его за отдачу, как аккуратная ладонь мгновенно ныряет под резинку трусов и обхватывает ствол члена у основания. У Горшка сразу же выбивает из лёгких звучный стон, сам он прикрывает глаза и смыкает губы, чтобы позволить ощущениям полностью заполнить все мысли. — Я смотрю, ты успел соскучиться?— удивительно, как у Андрея ещё получается говорить что-то членораздельное, ведь ещё несколько секунд назад он умолял товарища побыстрее его трахнуть. — Ежесекундно скучаю, ёмоё,— Миха тяжело дышит, чувствуя, как по-хозяйски он водит ладонью по каменной плоти, то усилия хватку, то расслабляя.— Блять, Андрюха... Тот слабо усмехается и направляет свободную Мишину руку к своему паху. И тут же движения отзеркаливаются: Князев тяжело выдыхает, едва молодой человек начал ласкать его в ответ ещё более жадно, будто каждый сантиметр чужого члена был чем-то недостижимым. Синхронные движения будоражили и провоцировали новые и новые постанывания, заполняющие помещение и звенящие в ушах, как битое стекло. Приторные и терпкие ощущения душили, заставляли ускорять каждое действие; напряжённый слух улавливал все звуки, будоражившие сознание. И чёрт, всё в тишине звучит настолько громко, будто отражается от стен. Грубые обрывистые движения. Вверх-вниз. По всей длине пульсирующего члена. Оба уже даже не смакуют ощущения, их слишком много, одно сменяется другим и так по кругу. Но в конечном итоге всё равно остается лишь дикая потребность и зверское возбуждение. Большой палец Князя невольно задевает головку, и Горшок довольно громко охает, после чего стискивает зубы и начинает материться про себя. Свои движения он останавливает, а Андрей до последнего не сдаётся, цепляясь пальцами за волосы на затылке и притягивая Горшенёва к себе для поцелуя. — Хорош, блять, хорош,— припадочно шепчет Миша в чужие губы, нехотя высвобождая руку и кладя её на чужую талию.— Потом додрочишь... Князев касается его лба своим и останавливается, показательно разводя ноги. Да уж, одной дрочки явно будет мало, каждый раз им крайне сложно в полной мере насытиться друг другом. Мало кончать с именем возлюбленного на устах, мало чувствовать слабость в мышцах после процесса, всего этого катастрофически мало. Миха знает, что Андрей безумно жаден до ласк, не может не вытягивать из него самые громкие и развратные стоны и сам зачастую на них не скупится. Они целуются голодно и порывисто, стараясь прижаться друг к другу. И это слишком хорошо, слишком приятно, хочется растягивать и растягивать этот момент. Временами они кусаются, сплетают языки, не в силах разорвать поцелуй. Но всё же вскоре приходится отстраниться, выжидающе и с дичайшим желанием глядя друг на друга. Стараясь преодолеть рябь в глазах, Горшок нависает сверху и стягивает с Князева злосчастные джинсы, затем та же самую учесть постигает и бельё. Освободив для своего взора всё самое сокровенное, молодой панк тяжело выдыхает, по-собственнически проводя ладонью по груди, опускаясь к животу и останавливаясь у нижней его части. У Михи темнеет взгляд, а сам он чуть приспускает собственные штаны и в облегчении закатывает глаза, едва больше не чувствует неприятной тесноты из-за ткани. Тихо шипит, когда ногти Андрея цепляются за оголённую спину, когда горячее дыхание обжигает шею и плечи, когда в уши врезаются нетерпеливые стоны и мольбы. Князь извивается под ним, ощущая горячую головку в ужасно маленькой близости от своего тела. Одна мысль о том, что сейчас член Горшенёва может оказаться внутри, заставляла бежать по горячей коже тысячи мурашек. — Не могу больше,— вполголоса говорит Князев, чувствуя, как внутрь проникают сразу два пальца. Горшок медленно растягивает его и мелко целует подбородок и губы, чувствуя, как длинные пальцы перебирают его волосы на затылке. Молодой человек тихо скулит от удовольствия, сжимается вокруг фаланг и откидывает голову назад, пока его бёдра сводятся сами собой. Ураган ощущений растет, набирая обороты и начисто лишая возможности связно мыслить. Ещё и Миха смотрит так, что вообще крышу срывает... Ебучий извращенец, невольно думает Горшенёв, когда наконец-то вытаскивает пальцы, входит в любовника и слышит немного болезненный, но довольный стон. Определённо, ему это очень нравится. Он смотрит в чужие глаза, делая первые глубокие и несдержанные толчки, пока Андрей прогибается в спине и изредка настороженно косится на дверь. — На меня смотри,— требует Миша, впиваясь пальцами в бёдра.— И только на меня. Князев хочет отшутиться, но не получается — он давится очередным громким вскриком и теряется в размытых ощущениях, едва на тело обрушивается ещё один мощный и грубый толчок, вынуждающий увидеть звёзды. Горшок находит относительно быстрый ритм, что-то шепча в вспотевшую кожу товарища, а тот продолжает реагировать на каждое движение, позволяя молодому панку вбиваться глубоко, насаживаясь на член с каждым толчком. — Жёстче, Мих, пожалуйста. Блять,— последнее слово вырывается особенно громко и звенит в ушах.— Сильнее, ну же... Андрей не уверен, кричит ли он или нет. Напряжение в теле становится сильнее с астрономической и немыслимой скоростью, особенно в момент, когда Горшенёв издаёт горловое рычание, и сила следующего толчка вбивает беззащитного Князя в диван. Он закидывает ноги парня ещё выше, выходя и тут же врываясь вновь, и тот знает, что не сможет сидеть завтра, не говоря уже про ходьбу и про какие-либо концерты. Это, как ни странно, не волнует ни одного, ни другого. Никакой изящности, никакой плавности — всё, как обоим нравится. Оргазм сотрясает Князева с головы до пят, он не знает, как долго ещё это продлится, ведь резкая смена ритма, куда жёстче и быстрее, чем до этого, стремительно подводит его к долгожданной разрядке. Угол сменяется, тогда уже сил держаться не остаётся: Андрей кончает, внезапно, не ожидая того от самого себя, пачкая собственный живот, задыхаясь и чувствуя, как перед глазами всё плывёт. Он чувствует себя слишком перевозбуждённо, цепляется за сутулые плечи, тянется к Мишиному лицу, не вслушиваясь в бессвязные слова, ведь Горшок уже свою речь никак не контролировал. Миха буквально наваливается сверху, не обращая внимание на то, что произошло, его толчки становятся дёрганными и нестабильными, вбивая подрагивающее тело в поверхность дивана, но этого вполне хватает, чтобы окончательно потерять любую связь с реальностью. — Блять, блять!— теперь уже Князь не сомневается в том, что он кричит. И не просто кричит, а виртуозно перекрикивает Анфису, прижимаясь к чужому торсу. Он не понимает, что вообще несёт, не может дышать, не может воспринимать ничего больше.— Блять, шикарно... Другие слова из лексикона неожиданно исчезли, но и пусть. Сейчас это особо никого и не волнует. Но стоит только Андрею вновь мельком взглянуть на дверь, по какому-то своему непонятному внутреннему опасению, то он сразу же возвращает себе умение мыслить и испуганно упирается ладонями в чужие плечи, чтобы Горшенёв остановился. Первое, что тут же отпечатывается в памяти — круглые от полнейшего шока глаза Маши и хлопанье длинных ресниц, будто в попытке смахнуть с сетчатки увиденное. Что и говорить, вот сюрприз так сюрприз. Девушка не может сдвинуться с места, они с Князем молча пялятся друг на друга, одновременно краснея, пока Миха, понявший, что произошло, быстро подорвался и принялся прикрываться, что-то бормоча себе под нос. — Ничего себе,— Нефёдова делает шаг в гримёрку, закрывая за собой дверь и едва удерживая в руках скрипку.— Ну даёте, мужики... — Маш, мы...— Андрей и сам не понимает, почему оправдывается, лишь сильнее смущается и стыдливо пытается одеться. Слов нет, одни эмоции. И никто не знает, что в таких ситуациях надо говорить. — Вы это,— дрогнувшая рука Марии тянется к стоявшей на гримёрном столе бутылке с водой, после чего, схватив её, сама девушка быстро поспешила ретироваться.— Дверь закрывайте за собой. А то Анфиска увидит — начнёт визжать. — Да-да,— Горшенёв с пониманием кивает, заслоняя собой растерянного от такого внезапного поворота событий Князя.— Закрой тогда, как уходить будешь... Та в ответ лишь неоднозначно машет рукой, видимо, в знак прощания, и быстро исчезает за дверью, осторожно закрывая её, чтобы скрыть парней от посторонних глаз. И непонятно, кто испугался больше — Маша или Миха с Андреем, которых застали за их грязными делишками, о коих никто знать никогда не должен был. Прервавшись на лёгкое потрясение, молодые люди приходят к единогласному решению, что дальше кувыркаться они не смогут, как бы сильно того не хотели. Князев всё ещё не может подняться с дивана, стараясь оправиться от шока, но где-то в глубине души он чувствует себя таким умиротворённым, что даже сам себе не может объяснить, почему так происходит. Оставшиеся десятки минут они просто лежат в обнимку и наслаждаются уединением. Без чего-то пошлого, грязного и развратного. К тому времени, когда их дыхание восстанавливается, голова Горшенёва лежит под подбородком Князя, и Андрей обнимает руками его спину. Не говорят лишний раз, потому что незачем, стараются не уснуть, когда адреналин в крови сходит на нет. И даже так обоих всё устраивает. Главное, чтобы никто больше не узнал о том, что здесь произошло. И скорее не о том, что они отдавались плотским утехам, хер бы с ними, а об отношениях, которые так хочется сохранять. Зато голова не болит, думает Андрей, невольно улыбаясь и прикрывая глаза, когда Миха утыкается лбом в изгиб его шеи. Да уж, никогда концерты так весело не заканчивались... А завтра ведь ещё один. Наверное, и тогда Горшок посетит гримёрку своего возлюбленного, чтобы оставаться вместе дольше и вылечить мигрени, если таковые будут. И для Князева ничего важнее нет.