Дали великому сускому поэту попробовать жижу эту. Он как глаза закроет, как на землю упадет — умер и сгнил к хуям. ©Вятский Сас
Сон — это неизбежность. Каждый час, приближающий день к концу, отзывается в Деве Меча нарастающим отчаянием. Ни ежедневное служение, ни общение с младшими чинами, ни одаривание молящихся милостью не помогает ей забыться. Так было всегда — и Дева со смиренной скорбью думает, что так будет и дальше, до последнего ее вздоха. Сон — это страдание. Пусть раны на её теле ныне едва заметны, раны её разума едва ли поддадутся исцелению. Сколь бы преданно она ни служила Верховному Богу, его воля не избавила ее от проклятия переживать этот кошмар снова и снова. Сон… … это гоблины. Их зеленая кожа. Их бездушные глаза. Их мерзкое хихиканье. Их лапы, смыкающиеся на её теле. Их естество внутри неё. Сон — это кошмар. Ни образ Убийцы Гоблинов, ни пронесшаяся ураганом чума, выкосившая зеленокожих, похоже, подчистую, не избавили Деву Меча от этих мук. Пусть гоблины во всём мире были истреблены — некому было очистить от них её разум. Вечерняя молитва. Ненавистная прохлада ложа. Мучительно оттягиваемый момент забытья. … Подземелье. Мрак. Смрад. Орда тварей, тянущих к ней свои мерзкие зеленые пальцы — ещё более уродливые сегодня из-за мелких сочащихся нарывов. Заплывшие гноем глаза. Удушливое кряхтение оскаленных в пене ртов, заполненных раздувшимися языками. Что-то было не так. Не сразу, но Дева Меча осознает — ничто в этот раз не мешает ей двигаться. Нет больше привычного парализующего ужаса, что снова и снова оставлял её на потеху гоблинов. Она вольна уйти. Она вольна остаться. Она вольна расправиться с каждым гоблином в поле зрения хоть голыми руками. Она смотрит на них снова. Изъязвленных, гноящихся, издыхающих от разъедающей их плоть болезни. В воздухе подземелья витает запах лихорадки и смрад протухшей рыбы. Она узнаёт. Ей описывали. Чума Гоблинов добралась даже сюда. И облегчать участь её жертв — едва ли возможное проявление милосердие даже для архиепископа Верховного Бога. — Твой бог никогда не был с тобой. Из миазмов, наполняющих подземелье почти осязаемым туманом, проявляется фигура. У Девы Меча перехватывает дыхание — волнение или спазм грядущего удушья? — Твоему богу нравится наблюдать, как ты страдаешь. Фигура становится плотнее, гоблины, корчась, простираются вокруг неё ничком. Уже видны перепончатые широкие крылья и треугольная морда рептилии. Это дракон. — Я дарую тебе исцеление твоей души. То, чего он не дал тебе за годы верного служения. По щекам Девы Меча катятся густые липкие слезы. Грудь содрогается от хриплых булькающих рыданий. Крылья обнимаю её бережно, утешающе, как и подобает дарующему милость божеству. — Теперь я — твой верховный бог. Ты получила заслуженную милость. Гобины больше не потревожат твой сон. Деву Меча бьет озноб — от волнения?.. — Как я принёс тебе утешение, так отныне и ты будешь нести моё утешение среди страждущих. Мы принесем исцеление этому больному миру. Порядок будет восстановлен. — Да… — шепчет Дева Меча во сне, и на подушке у её губ расплывается пятно кровавой мокроты.***
Кости катились своим чередом. Игра продолжалась. И новичок не изменил практически ничего. Очередное чужеродное создание, преуспевшее больше других. Так будет даже веселее. И что с того, что один род чудовищ исчез из мира подчистую? Изобилие породит другой род на занятие вакантной экологической ниши. Как бывало раньше. Как бывало не раз. Хорошая сделка.