Несущая конструкция

Уговор был простой. Никаких больше гейских приколов. Всё равно это всё вырезалось, бесило Серёжу, расстраивало Диму и что-то непонятное делало со Стасом. Гейские приколы мешали на концертах, когда девочки визжали так, что они не могли слышать друг друга, а потом ещё и с трудом снова вливались в темп, и опять-таки снова надо было всё вырезать, и Стас как-то сказал, что он монтажёрам скоро будет платить столько же, сколько артистам. Так-то по отдельности на всё это можно было забить. Серёжа бесился, конечно, а через пять минут мог показывать кусок картона и говорить: «А знаете, что это? Артон — канон! Картон! А? Ну!» Или вот Дима. Дима ж расстраивался не из-за самих гейских приколов, а из-за того, что он считал, что Антон еблан с коммуникативными проблемами в межличностных отношениях. И когда Антон попросил конкретизировать, просто ещё раз повторил, что тот еблан. Так что на Диму тоже можно было забить. И Стас уже как-то смирился, и даже глаза закатывать перестал. Хотя, может, у него глазные мышцы наконец атрофировались. Ну а девочки в зале всё равно бы орали, не на гейских приколах, так просто когда появлялся Арсений. В общем, совершенно это был необязательный уговор. Но Арсений вроде настроился серьёзно, а Антон решил, что ему-то как бы всегда насрать было, что с приколами, что без. И вот пару месяцев оно как-то так и шло, даже почти незаметно: меньше прикосновений на сцене и вне её, совсем никаких мемов с подтекстом и комментариев в инстаграме, а однажды Антон видел, как Серёжа задумчиво пялился на кусок картона — будто никак не мог вспомнить какую-то шутку. Стало немножко пустовато, будто гейские приколы были несущей конструкцией их с Арсом отношений, и Антон уже даже думал, что надо бы чем-то их заменить. В театр, что ли, с Арсением сходить. Огонёчки ему на сторис ставить. Как-то пересобрать их дружбу. А потом появился Дзюба. Надо было какое-то ограничение по росту ввести, чтобы на площадку, кроме Антона и Арсения, вообще не допускались мужики ростом выше метра девяносто. Потому что что-то эти мужики с Арсением делали. Всякие братья Скарсгарды, например. Дзюба на светловолосого викинга не тянул, но зато хуесосил вообще всех, кто хоть как-то подшучивал над Арсением. Вот на что явно ушёл весь бюджет, так это на то, чтобы вырезать из выпуска со Слуцким все эти «А ну отъебались от Арсения! Он всё правильно делает, и вообще тут самый умный и красивый!», а также «Арс — красава! Нет, Арс — красавец! Нет, Арс, ты реально самый красивый мужик из всех, что я видел, а я видел Криштиану Роналду». Криштиану Роналду он, блядь, видел. Арсений от этого всего предсказуемо развеселился, чуть наигранно — уж Антон знал — засмущался. Это уже было нечестно. А совсем нечестно стало через две минуты после окончания записи, когда Дзюба подошёл к Арсу и попросил у него номер телефона. — А что, — сказал Арсений, — вам так нравятся умные собеседники? Будем с вами обсуждать литературу? — Я готов даже читать научиться, — тупо пошутил Дзюба в ответ. И что это, мысленно заорал Шастун, что это такое если не один огромный совершенно неприличный гейский прикол?! Но вокруг всем явно было плевать. Типа ничего такого, обычный вечер четверга, съёмки закончили, Артём ёбаный Дзюба катит яйца к Арсению, ну пока ребят, давайте по домам, до завтра. Как будто Антон был тем мальчиком из Шестого чувства, только вместо призраков он видел гейские приколы. А все остальные такие: ну бля, Шаст, не знаем, иди к психиатру, наверное, нормально ж всё. А после стало совсем невыносимо. На следующий же день в гримерке Антон, которому и обычно было неинтересно рассматривать своё уставшее лицо, а сейчас так особенно, напряжённо пялился на лицо Арсения. Напряжённо, потому что Арс уткнулся в телефон и с дебильной улыбкой что-то набирал. Не то что бы Антон прям пялился на Арса всё время, но он тем не менее знал, что на сообщения родителей Арсений реагировал по-другому: весь как-то подбирался, пуговички и молнии все на себе застегивал, спину выпрямлял, хлебало делал невыносимо серьёзное и чуть встревоженное. И переписывался с ними коротко: куда там родителям с такой скоростью набирать стены текста, как сейчас. С бывшей женой он переписывался тоже иначе, было легко угадать: сначала прочитает, потом глаза прикроет на секундочку, будто в роль входит, а потом с лёгкой такой чуть скотской улыбочкой отвечает. Ну короче как-то не помнил Антон никого, с кем бы Арсений переписывался с такой улыбкой и таким энтузиазмом. Зато Антон помнил, кто у Арса вчера телефончик взял, и, несмотря на уверения Позова в том, что он еблан, умел выстраивать простейшие логические связи. Конечно, Арс переписывался с Дзюбой. И в течение следующей пары недель у него были возможности убедиться: и оставленный Арсом телефон, на экране которого высвечивалось «Сообщение от Артём Дзюба», и какие-то обрывки разговоров с томным «Артё-о-о-ом Серге-е-и-и-ич» (и Антон даже загуглил, и конечно, блядь, Дзюба был Сергеевич). И все это так раздражало — было нечестно, они же договорились, что никаких гейских приколов, и было как-то ещё, но это, наверное, было из сферы межличностных отношений, в которой Шастун ебланил, и было просто грустно. Он-то собирался с Арсением несущую конструкцию их отношений восстанавливать, а Арсений вместо этого решил просто себе новую дачу отгрохать под Питером со словами: «Нахуй мне этот сарай». И Антон даже не успел придумать, как бы с психологом эту тему аккуратно обсудить, потому что просто рассказывать не хотелось — психолог почему-то всегда делала очень круглые глаза, когда он говорил об Арсении. Будто ждала, что Антона вот-вот посетит какой-то инсайт, но наводящих вопросов, как это было обычно, не задавала. Вернее, задавала, но какие-то странные, которые ни на что не наводили, а только уводили ещё дальше. Типа, а почему вы, Антон, с Ириной расстались, напомните? А вот как вы себе видите свои будущие отношения? Антон-то хотел говорить о том, какая Арсений вредная пизда иногда бывает, а не про будущие и прошлые отношения. В общем, к дню концерта Шастун был страшно недоволен Арсением, не успел это отрефлексировать на психотерапии и к тому же всё ещё не понимал, как бы так Арсения подловить на том, что то, чем он с Дзюбой занимается — это совершенно точно гейский прикол. А то скажет ведь, что ачетакова, просто общаемся. Стас собрал их всех в гримерке — в «Космосе» они были достаточно просторные — и начал бухтеть про эмтээс лайв и заканчивающийся контракт, и что можно будет всё равно этот материал использовать, и вот как именно, и они вчетвером привычно Шеминова почти не слушали, так, поглядывали иногда и мычали. Кроме Арсения. Он не поглядывал никуда кроме своего телефона и не мычал, а только губы закусывал, будто сдерживал смех. От этого ужасного образца гейского прикола Антон снова разозлился — он вообще в последние дни разгонялся от нуля до желания впечатать Арса в стенку за считанные секунды. Об этом бы тоже стоило с психологом поговорить, опустив то, что впечатать хотелось именно Арсения. А то опять будет смотреть на него долго и задумчиво, а на сессии — Антон как-то посчитал — каждая минута двести рублей стоила. Упоминания Арсения сопровождались молчанием психолога стоимостью от сотки до косаря. Поэтому, когда Серёжа начал очередной раунд обмена мемами в чате, Антон сориентировался быстро и, когда пришла его очередь, отправил пингвина в очках, который протягивал огромный красный цветок. Пингвин спрашивал: «Поебёмся?» И блядский Арсений открыл чатик, посмотрел Серёжин мем из Страдающего средневековья, немного запоздалый скриншот про неготовую тварь из Хогвартс Легаси от Позова и, собственно, картинку Шаста — под сообщениями появились все галочки, а значит, все участники чата увидели их — закрыл чат и, судя по дебильной улыбке, продолжил переписываться с Дзюбой. — Ну неуважение, — смешливо протянул Матвиенко. — Нарушение субординации, алло, — добавил Поз, не обращая внимания на Стаса, который начал растерянно крутить головой. — Ты что там делаешь, Арс? — Да, дело тут одно, — Арсений махнул было рукой, будто смутился, и вдруг выдал: — Дзюбу уговорил к нам прийти всё-таки. — О-о-о, ну норм ты! — одобрительно закивал Серёжа. — И быстро прям. Оперативно. — Да какое там быстро, — Арсений фыркнул. — Три недели переписывались. Ебучий, сука, уебан, блядь, подумал Шастун. — Хорошо, всё-таки, работать с тобой, Арсений, — довольно сказал Стас. — Ты, может, нам скоро и контент-план составлять будешь. — Да ты чего, Стас, у человека тут талант! — Матвиенко выставил указательный палец в назидательном жесте. — Завлекать в передачу крутых мужиков. Какой нахуй контент-план ему. Пусть дальше продолжает источать. Эти свои, — Серёжа потряс руками, будто крылышками бабочки, словно Арсений должен был источать флюиды феечек Винкс. — Ну-ну, — улыбнулся Арсений и бросил хитрый взгляд на Антона. — Никаких гейских приколов. Ах он ещё и издевается, скотина. Антон поджал губы и решил молчать весь оставшийся вечер. Было не очень понятно, как он при этом проведёт концерт, но казалось, что если он откроет рот, то ничего, кроме ора: «Арсений, блядь!», издать не сможет. Стас оставил их на привычные уже сорок минут перед концертом, чтобы они посидели друг с другом и настроились, но, во-первых, осталось уже не сорок минут, а тридцать, во-вторых, Арсений не прекращал переписываться с Дзюбой, так что, казалось, их в гримерке было не четверо, а пятеро, а в-третьих, Антон нихуя не мог настроиться на Серёжу и Поза, потому что всё его внимание сосредоточилось на Арсе. Раздалась вибрация звонка. — О, секунду, ребят, — Арсений встал и, мотнув телефоном, чтобы показать, что ему кто-то звонит, вышел из гримёрки. Если честно, Шастуну было совершенно похуй, что там подумали Серёжа и Дима, хотя какое-то уставшее «Ну блядь опять вот это всё» он за спиной услышал, когда выходил. Но они не понимали. Это было не «блядь опять вот это всё». Это было больше похоже на «блядь новая и совершенно неправильная хуйня». — …да что ты! — раздался голос Арсения из-за угла — почти у самого выхода на сцену. Антон притормозил и злобно зыркнул на рабочего, который тащил моток проводов. — И я соскучился. Охуели, подумал Антон. Совсем охуели. Арсений сказал что-то, но начало Шаст не услышал, потому что рабочий уронил провода, которые тут же начали разворачиваться. — …я бы его сейчас за секунду заглотил и вылизал бы всё за собой, — различил он сквозь шум и остолбенел. Какого хуя? Под рёбрами что-то сжалось и никак не хотело разжиматься. — Я сам пытался такой крем-суп сделать, но куда мне до шеф-повара, — продолжил Арс. Господи, они говорили про еду. Почему Арсений говорил о еде так же, как можно было бы говорить о членах, было совершенно непонятно, но, если немного подумать, вполне ожидаемо. — Слушай, да, я как раз завтра-послезавтра буду выходной, могу смотаться? — и вот Арс говорил какие-то нормальные вроде вещи, а в грудной клетке всё ещё не хватало воздуха. — Ну вот, точно надо увидеться тогда. Покажешь, наконец, а то разговоров было, — он рассмеялся, и Антону вдруг показалось, что это был какой-то незнакомый ему смех, хотя вряд ли бы в мире существовал человек, который чаще, чем он, слышал, как Арсений Попов смеется. Когда они уже готовились выходить на сцену, Дима придержал его за локоть и тихо, чтобы больше никто не услышал, сказал: — Шаст, только не веди себя как еблан, пожалуйста. Но было уже поздно для таких разговоров. Единственное, что он мог пообещать Позу — это не вести себя как еблан сразу же. Но и то только потому, что надо было выбрать самый подходящий момент. Он всё как-то не предоставлялся, но Антон был терпеливый, поэтому вёл себя вполне прилично во время кукол и «По одному», и даже подержал Арсения за руку. — Давайте перейдём к следующей импровизации, — объявил Антон и вдруг понял — вот оно! И улыбнулся аудитории: — Самый занятой человек в мире Арсений, — зал заорал и зааплодировал, — выкроил время в своём плотном графике, чтобы устроить вечеринку! Арсений прошёл к дивану, грациозно на него плюхнулся, закинув ногу на ногу, и надел наушники. — Сейчас я проверю, слышит ли нас Арсений, а вы пока готовьте свои самые отбитые идеи! — Антон прикрыл рот ладонью и развернулся к Арсу. — Арсений, — высоким голосом позвал он. — Арсений! Обратите на меня внимание, Арсе-ений! Почему вы постоянно от меня убегаете! Арсений! Я вас полчаса ждал у чёрного входа! Арс явно его не слышал, но прекрасно понимал, что Антон до него доебывается, поэтому ласково сказал: — Ты давай, на хуй иди, — аудитория засмеялась, Шаст вместе с ними, но из зрительного зала не было видно, какие при этом злые у Арса были глаза. Арсений, может, ничего не слышал, но взвинченность и раздражение Антона явно чувствовал. И реагировал на них. Ну-ну, с мрачным весельем подумал Шаст, разворачиваясь к залу. — Ну что? Что придумали? Он покорно принял «Джокера, который сходил к психиатру и вылечился», с удовольствием — «Ёжика из Смешариков, который стал человеком», потому что такое Серёжа обычно хорошо показывал, но вот с последним вариантом, который оставлял для себя, тянул. Нужно было что-то такое цепкое и личное, чтобы было легче выбесить Арсения. Который, к слову, уже бесился на диванчике, потому что перебирали они долго, и начал бухтеть про то, что он старый и ему спать надо рано, он тут до полуночи сидеть не будет. Ага, конечно, подумал Антон, отказываясь от подкустовного выползня (Арс знал «День радио» чуть ли не наизусть и угадал бы это за две секунды), старый и спать ему надо, наверняка будет с Дзюбой всю ночь переписываться. — Баскетболист! — крикнул кто-то, и Антона осенило. — Ну баскетболиста легко угадать, давайте плохого, например, футболиста! — Российского! — крикнули сразу несколько голосов, и Антон довольно улыбнулся. — Давайте, чтоб дед точно домой сегодня поздно попал, дадим ему среднестатистического российского футболиста, — в зале довольно загудели. Арсений очень быстро расправился с Ёжиком, немного помаялся с Джокером, но что делать с Антоном и его футболистом никак не мог понять. То, что Шаст футболист, он-то понял сразу — Антон всё-таки не совсем уж крысой был и воображаемый мячик понабивал, и, будто разминаясь, побегал, высоко задирая колени. — Сука, если это Дзюба… — прошептал Арс, зажимая микрофон, но Антон серьёзно покачал головой, мол, не такой уж он и ужасный человек. — Старый я, — вздохнул Шаст и наклонился, опираясь руками на колени. — И играю ну так себе, — он вздохнул и, разогнувшись, подошёл близко к Арсению. В зале тихонько кто-то взвизгнул, но в целом их уговор об отсутствии гейских приколов уже приучил аудиторию ничего такого не ожидать. Наверное, поэтому визгов не стало больше, когда Антон положил руки на плечи Арсения и притянул его к себе так близко, что их носы почти соприкоснулись. Визгов, может, и не было, но напряжение чувствовалось. Впрочем, его, наверное, генерировал Дима, который со вздохом «Ой еблан» зажмурился и зажал пальцами переносицу. — Криштиану Роналду, что ли? — хмыкнул Арс и осторожно высвободился из объятий. Смех зала. Злющие глаза Арсения. — Ты охуел? — вполне искренне возмутился Антон. — Ну а что я должен был подумать! — взвыл Арсений и выставил вперед руку. — Старый! — он загнул один палец. — И играет уже так себе! — и загнул второй. — Криштиану Роналду твой! — Это твой там так себе играет! А мой, — в запале возмутился Антон, — играет ещё ого-го! — Ах, так всё-таки «мой»! — Арсений сощурил глаза. — Дзюба?! — Не-е-е, — ехидно протянул Антон. — Это Криштиану такой один, а Дзюб пучок в каждом клубе. Позади рассмеялся Матвиенко, повторяя «пучок Дзюб», и Арс немного расслабился. Но не надолго: он угадал «российского футболиста», а дальше начал тупить и злиться ещё больше. Антон намеренно давал самые бесполезные подсказки, то объясняя школьника среднего звена, то изображая, что делает какие-то записи в огромной учётной книге. Когда Арсений в десятый раз послал его нахуй, в импровизацию вклинился Серёжа — позвонил в воображаемую дверь и сказал, что он тут собирает показания счётчиков и среднюю статистику, и Арс, наконец-то, догадался. — Ну вот и зачем ты залупился, а? — грустно спросил у него Матвиенко, пока звучала отбивка. Он, конечно, был прав: злой Арсений никому не нравился. И импровизировать с ним было сложно, потому что посыл нахуй он раздавал на всех невербальных частотах, и зрителей он напрягал — на больших концертах довольно значительная часть аудитории знала Арса только по телевизионной картинке, где он почти всегда был подчеркнуто вежлив. Поэтому когда злой Арсений начинал слать всех в жопу, огрызаться на замечания из зала и закатывать глаза так, что это было видно с балкона, люди неприятно удивлялись. Но что поделать, Антону, вон, тоже много чего не нравилось. После концерта они друг с другом не разговаривали — не только Антон с Арсом, но и вообще никто из четверых. Поз и Матвиенко, очевидно, злились на них обоих: на Арса за поведение, на Антона — за то, что спровоцировал. Поэтому разошлись, не прощаясь. Даже со Стасом, хотя он вроде как ни в чём виноват не был. Но, конечно, за все годы их знакомства это был не первый случай, поэтому комплекс мер по примирению был отработан почти до такого же автоматизма, с которым стюардессы рассказывают о правилах безопасности на борту. Поэтому промаявшись несколько часов, Антон сначала написал Матвиенко: «Сорян, реально залупился че-то, устал», потом Позову: «Сам еблан» и открыл чат с Арсением. Последним в чате висело отправленное ещё на прошлой неделе: «Арс, купи пирожков» — рядом с домом Матвиенко, где останавливался Арсений, когда приезжал в Москву, был ларёк с совершенно отвратительными жирными и вкусными пирожками. Арс каждый раз читал ему лекцию о правильном питании, но лоснящийся полиэтиленовый пакет с тремя пирожками приносил. А в тот раз не принёс и вообще прочитал его сообщение, когда приехал в офис. Без пирожков. «Мой психолог услышит об этом», — набрал Антон и тут же стёр. Всё-таки после такого планомерного и методичного издевательства — а они с Арсом оба знали, что это было оно — шуточки было недостаточно. Поэтому Антон вздохнул и напечатал: «Ты в Питер завтра? Хочешь до вокзала подкину?» Арсений прочитал сразу же и молчал всего пару минут. «Поезд в 10:40, приезжай к Серёже к восьми». Мысль о том, что он встал в семь утра для того, чтобы отвезти Арса на вокзал и, по сути, к Дзюбе, делала утро ещё более поганым, чем оно было по дефолту. Арсений тоже бесил — всегда он с утра был свеженький, бодрый, выбритый, пах вкусно парфюмом, название которого он не говорил Шасту из вредности, хотя Антон постоянно спрашивал («Ну я же тебя знаю, на подушку себе ими попшикаешь и будешь представлять, что со мной спишь. Оно мне надо? Не надо»). — За кофе успеем заехать, — сказал Арс, садясь в машину. — Это тебе, — и закинул на приборную панель отвратительно масляный пакет с пирожками. Антон был человек простой, и вид пирожков с капустой и картошкой одномоментно поднял ему настроение пунктов на пять. Что было бы неплохо, если бы оно изначально не было в глубоком минусе. — Я, знаешь, о чём думал, — Арсений бросил на него быстрый взгляд, но Антон был слишком занят, выезжая из дворов на Пироговскую, и взгляд поймать не успел, только почувствовал. — И опять же они все напишут, что это я мразь токсичная, порчу всем настроение на концертах, — а, то есть Арс сразу решил об этом поговорить, а не в последние пять минут перед отправлением поезда. — И никто не узнает, что это ты, мерзкий манипулятор, меня доводишь. — Ну не был бы ты мразью токсичной, я бы тебя не доводил, — пробормотал Антон, и Арсений фыркнул в ответ. — Но в целом, да не похуй ли? Выберешь себе из гневных комментариев новый статус и делов-то. — Не похуй — это когда комментарии не тебе пишут, — Арс поджал губы. — Но я рад, что ты хотя бы признаёшь, что ты меня доводил. — Ой, Арс, — Антон поморщился. — Ну а то ты не знаешь, что я знаю, что я тебя доводил. — Экзистенциализм какой-то, — пробурчал Арсений. — Шмекстенц… шмэкзисме… — попытался быстро произнести Шастун, но для чёткой артикуляции время было неподходящее. — Хуелизм, короче, Арс. Я, наверное, был не прав, что усложнил всем работу, хотя ничего особо страшного, и не с таким справлялись. Но если бы ты не нарушал наш уговор, то ничего бы этого не было. — Ах, то есть в корне виноват я, — машины замедлились в пробке, и у Антона появилась возможность повернуться и посмотреть на Арсения. Лицо у Арсения было безэмоциональное. Вот же жопа. — Да, — Антон медленно кивнул. — Мы договорились, что гейских приколов больше не будет. — Господи, как с детсадовцем разговариваю, — прошептал Арс на вдохе. — Мы договаривались, что гейских приколов, — он изобразил пальцами кавычки, — не будет между нами, а не вообще. — Нет, вообще. — Не было такого, — Арсений махнул рукой и отвернулся от него. — И вообще, Шаст, не лучшее же время, чтобы выяснять это все, ты по утрам всегда в отвратительном настроении. Чего вообще попёрся меня провожать? Думаешь, я бы сам не доехал? И не доедешь, вдруг весело подумал Шаст, и вместо того, чтобы продолжать ехать по Пречистенке, свернул вправо. — Слушай, — снова заговорил Арс, когда они уже минут как десять ехали по Люсиновской, в противоположную сторону от Ленинградского вокзала. Тон его Антону не понравился, сильно уж был похож на интонации психолога, сразу возникло ощущение, что через час нужно будет отдать двенадцать тысяч рублей. — А я правильно понял, что ты хочешь, чтобы эти гейские приколы были либо только между нами, либо их вообще ни с кем не было? — Ну, не совсем. Мы договаривались, что гейских приколов не будет ни с кем, — осторожно ответил Антон. — Ни между нами, ни между тобой и Дзюбой, — добавил он, съезжая на Севастопольский проспект — ехали они, получается, куда-то в Ясенево. Жизнь была полна сюрпризов. — А вот если мне, — с напускной задумчивостью продолжил Арсений, — всё-таки очень захочется каких-то гейских приколов, то это, получается, только с тобой можно? — Мы столько раз сказали «гейские приколы», — во рту стало неприятно сухо, но Антон попытался отшутиться, — что это словосочетание начало терять смысл. — Смысл-то я тебе сейчас объясню, — мягко ответил Арс. — Ты мне на вопрос ответь. Антон почувствовал, что его собственные глаза начали округляться, совсем как у психолога, когда он рассказывал ей о том, что несмотря на то, что ему нравятся люди вне зависимости от пола и гендера, его стояк на Арсения был исключительно из-за того, что Арс его выбесил. Он хотел попросить Арсения повторить вопрос, чтобы выбрать наиболее обтекаемую формулировку для ответа, но только открыл рот, как Арс вдруг резко вытянулся, почти прижался к лобовому стеклу и рявкнул: — Что значит, блядь, указатель на трассу Эм-Четыре-Дон?! Какие нахуй восемьдесят шесть километров до Эм-Четыре-Дон?! Антон хотел было сказать, что это такой объездной путь, но Арс уже открывал карты на телефоне. — Зюзино, — обречённо вздохнул Арсений. — Зю-зи-но. А где… — он потыкал в экран. — И давно мы едем не на Ленинградский вокзал вообще? — Ну примерно после того, как ты сказал, что нахуй тебе вообще не сдалось, чтобы я тебя подвозил. — Какая же ты обидчивая задница, — пробормотал Арсений и, откинувшись на сиденье, отвернулся и уставился в пассажирское окно. — И куда ты меня везёшь? — В Воронеж, — меланхолично ответил Антон. Ни в какой Воронеж он его, конечно, везти не собирался. Но и разворачиваться — тем более пока Арс, нахохлившись, молчал — тоже не планировал. Поэтому они проехали Ясенево, выехали на Симферопольское шоссе, и где-то под Подольском Антон сказал: — Ну, получается, только со мной. — Что? — голос у Арса от долгого молчания был охрипший, и он откашлялся. — Ты спрашивал, значит ли это всё, что тебе можно заниматься гейскими приколами только со мной. Я подумал, и говорю, что получается, только со мной. — Ага, — протянул Арсений. — А зачем тогда было договариваться, что мы ничего такого делать не будем? — Мне нужно было время, — пробормотал Антон и начал сбрасывать скорость, чтобы припарковаться в небольшом кармане посреди трассы. — И как, — Арсений склонил голову на бок. — Хватило? Антон заглушил мотор и, постучав пальцами по рулю, не придумал, что ответить. — Пу-пу-пу, — вместо этого выдохнул он. Арсений почему-то улыбнулся. — Давай выйдем покурим, — Антон кивнул на стену елей и сосен, стоявшую вплотную к дороге. — Красиво. Какое-то время они просто стояли: Шаст курил и смотрел на ёлки, Арсений смотрел на него, и под этим взглядом было одновременно и неловко, и как-то радостно. Хорошо, что он его всё-таки на вокзал не повёз. Антон хотел было сказать что-то в духе «Малыш, но я же лучше собаки», но Арсений заговорил раньше: — Давай, Шаст, заново договариваться. Либо у нас с тобой гейские приколы, либо ты этот абьюзивный цирк с вывозом в лес прекращаешь. Антон тут же подумал о картинке про иллюзию выбора, где корова стояла между двумя коридорами, у одного написано «лево», а у другого «право», а на самом деле оба ведут к скотобойне. В его случае коридоры были бы подписаны «гейские приколы» и «никаких гейских приколов». А на самом деле оба всё равно бы вели… Он улыбнулся и покачал головой. Арсений нахмурился. — Ну тогда просто иди на хуй? — неуверенно сказал он. — Мой психолог говорит, что ты пассивно-агрессивный, — начал Антон, и брови Арсения скептически поползли вверх. — Токсичной мразью она тебя, конечно, не называет, но, сам понимаешь, от пассивно-агрессивного до токсичной мрази ма-аленький шажочек, — он выставил руку и показал крошечное расстояние между большим и указательным пальцем. Арсений каким-то смягчившимся взглядом посмотрел на его руку и спросил: — Ты обсуждаешь меня со своим психологом? — Конечно, блядь, ты выводишь меня постоянно, — Арс улыбнулся. — Но я только сейчас понял, почему она на меня так таращится каждый раз, когда я про тебя рассказываю. — И почему? Антон шагнул ближе, почти как вчера во время концерта, только на этот раз никакие девочки на фоне не визжали. Возможно, только внутренний голос Антона, подозрительно похожий на юную поклонницу Арсения Попова, тихонько поскуливал. — Да потому что мне ни гейских приколов не надо, ни абьюзивного цирка, — сказал Шаст и осторожно положил руку на щеку Арсения. Щека была гладкая и прохладная, и Арсений наклонил голову, прижимаясь к его ладони, на мгновение закрыл глаза, потом один глаз приоткрыл и уточнил: — А что надо? А то пока не очень понятно. И тогда Антон его поцеловал, потому что знал, что Арсений мог бы ещё три часа вытягивать из него комплименты. Он, правда, планировал, что просто прижмётся к его губам, ну может чуть-чуть прихватит нижнюю, чтобы их губы сложились как пазл, и это было бы романтично и трогательно — две детальки мозаики, токсичная мразь и оттерапевтированный Антошенька. И Арсений даже секунд пятнадцать позволил ему думать, что всё так и будет, послушно стоял и почти не шевелился, только улыбался ему в рот, и это даже было приятно. А потом он пробормотал: — Ну, Шаст. И судя по тому, что произошло дальше, полностью фраза должна была звучать «Ну, Шаст, тебе пиздец», потому что Арс схватил его за куртку, резко притянул к себе и приоткрыл рот, скользнув языком по его губам. Его сразу как-то стало слишком много — руки были на затылке Антона, шее, щеках, и почти сразу — под курткой и толстовкой, и Арсений сказал что-то недовольное ему прямо в рот. Конечно, он отвратительно хорошо целовался: уверенно и немножко жадно, и вместе с тем так ласково, что Антон тут же понял, что это было самое правильное решение за последние несколько лет. Можно было бы, конечно, посерьёзнее вложиться в крипту или подумать о паспорте другой страны ещё где-нибудь в две тысячи двадцать первом, но ведь другие решения в прошлом могли бы и не привести его в настоящее, где он вылизывал потрясающе горячий рот Арсения, стоя посреди Симферопольского шоссе. А может, если бы он купил тогда на один биткоин больше, то Арс бы сейчас не сжал его задницу и не пробормотал что-то про ужасные безразмерные штаны и великие преступления против человечества. Удачно, получается, всё как-то сложилось. — Если ты сейчас скажешь, — заговорил Арсений, после того, как они немного постояли, прижавшись друг к другу лбами и тяжело дыша, — что-нибудь про гейский прикол, я тебя ударю. — Походить бы тебе к психологу, конечно, Арс, — Антон покачал головой, задевая кончиком носа нос Арсения. — Могу контакт дать. Она будет на тебя молча смотреть за двести рублей в минуту, а потом ты поймёшь, что просто очень давно по мне сохнешь.