Почему?

*** Тони Валлелонга устало потянулся. Он вёл машину больше 15 часов и чувствовал себя выжатым лимоном. Сопровождаемый им талантливейший музыкант Дон Ширли, без сомнения, заметил это и кое-что ещё. За месяц тура в Тони что-то поменялось. Выгружая чемодан из багажника автомобиля, Дон вспомнил их первую встречу. Валлелонга заваливается в изящно обставленный кабинет доктора Ширли и нагло спрашивает, кому здесь нужен водитель. Предыдущие претенденты заискивающе улыбались, потирали руки и неуверенно топтались на месте, поскольку боялись не понравиться такому почитаемому человеку, как Дон Ширли. Валлелонга же пëр напролом, хотя эта работа была ему необходима, чтобы прокормить большую семью. Позднее Дон узнаёт и об этом, и о том, что напористость кипит у Тони в крови вместе с ранимостью и эмоциональностью. Немногие могли пробиться под скорлупу из богатого запаса лондонско-итальянской брани, кровавых клубных разборок и напускного безразличия. Ширли чувствовал себя хирургом, который выверенными до миллиметра движениями пробирается к источнику боли и удаляет его, не оставляя следов. Тони определëнно что-то беспокоило, но Дон никак не мог понять причину этого беспокойства. Валлелонга умело маскировал волнение болтовнëй и арсеналом анекдотов, осторожные попытки доктора закинуть удочку в таинственный омут души проваливались из раза в раз. Однако ювелирные действия Дона, кажется, не были лишены смысла: Валлелонга незаметно для себя стал тактичнее, внимательнее, с ним наконец-то получилось найти точки соприкосновения. Даже островки. Ширли не мог понять, зачем ему нужно ворошить пепел в давно истлевшем камине. Почему он с каждым днём всё больше привязывался к шумному, болтливому, прожорливому ассистенту, который боялся оставить с ним кошелёк и с трëхметровой колокольни плевал на элементарный этикет? Почему радовался каждому новому дню их путешествия и печалился одинокими вечерами, проведëнными в крохотных номерах гостиниц для цветных? Почему возился с Тони как с избалованным чадом, упорно гоняя его по скороговоркам и обучая простейшим ораторским приëмам? Украдкой любовался сильными руками Тони, когда он щëлкал зажигалкой, чтобы вдохнуть лошадиную дозу никотина, или небрежно поправлял мешающие пряди? Тонул в ласковых голубых глазах, ярко контрастирующих с дерзкими повадками? От всей души смеялся нелепостям, которые порой выдавал ассистент с итальянской непосредственностью? «Какого хрена, док?», — подытожил бы Валлелонга, если бы мог участвовать в его мысленном монологе. Ответ пришёл на ум молниеносно: «Я люблю тебя.» В радиусе нескольких метров вдруг стало оглушающе тихо. Дон понял, что слишком задумался и произнёс последнюю мысль вслух. Главное — не терять самообладания. Впалые смуглые щëки, проигнорировав сигнал, предательски запылали. Валлелонга прекратил крутить на пальце ключи от машины и обернулся. Мутный взгляд с трудом выхватил лицо дока из ночной темноты. Тони подумал, что ослышался. Или док научился читать мысли. — Ты что-то сказал? — переспросил Валлелонга, всеми усилиями воли подавляя зевоту. — Да, я хотел кое-что купить перед выступлением, завтра мне понадобишься…понадобится твоя помощь. Кивок ассистента означал: «Делай со мной что хочешь, только дай выспаться и хорошенько накорми». Подхватив чемодан и ободряюще дотронувшись до мускулистого плеча Тони, Дон пошёл в сторону отеля. Он думал о том, как удачно оттянул опасный разговор и что это был последний раз, когда их могли заселить вместе. В номере пахло мятой и чистыми простынями. Сгрузив вещи у двери и не реагируя на предложение Дона пойти освежиться, Тони, не раздеваясь, рухнул на единственную кровать. Док утешился мыслью, что в такое время спускаться за раскладушкой попросту странно, и отправился в душ. Вернувшись в комнату, он увидел, что Валлелонга вытащил из-под себя одеяло и уснул, завернувшись куколкой. От его сильного тела распространялось тепло, и Дон, не долго думая, погасил свет и уложился с краю. Он почувствовал себя карманником, когда попытался осторожно обхватить крутые бока ассистента, чтобы не свалиться на пол — будить эту огромную гусеницу казалось ему преступлением. Дон, чуть дыша, повернулся на бок и затих, когда раскатистый храп Тони прервался. — Док? — Тони выпростал из кокона руку, нащупал тонкопалую кисть музыканта и уверенно прижал её к груди. Так точно не упадёт. — Спасибо. Спи. — Я тебя тоже, это… Ну… Ты понял. Очень. Он тоже… Очень. Очень! Дон подумал, что очень устал за последний месяц и эти полусонные слова были прекрасным завершением дня.