ТАйМСКВЕР — «Крошечное солнце»
Солнце вылизывало фасады ТРЦ «Ривьера» с остервенением матери-кошки, поглаживало почти ласково варившуюся в самой себе толпу и целовало Арсения, любимого своего сына, в черноволосую макушку. Люди вокруг бежали по своим неотложкам, суетились, толкались в дверях и смешно щурились на как будто в последний раз разыгравшееся светило и друг друга. А он стоял, пряча улыбку под хб-шной маской, смотрел в тёмный экран телефона и бегло печатал сообщение за сообщением. Жаловался шутливо. На то, что спал мало, людей много, что пришёл опять раньше всех и одному скучно. Антон ему по ту сторону экрана отвечал коротко, кружочки свои извечные в «телеге» записывал и обещал, что скоро будет, вот-вот, уже машину завёл, летит. Стас во втором диалоге действовал на опережение, играл, сам того не зная, с Шастуном в перегонки, слал фотки из пробки на близком третьем кольце и людей нахрен. Рассказывал про какие-то заторы на дорогах, запоры в жопах, стрёмные полицейские ограждения, КПП и аварии, парализовавшие движение. Арсений читал его сообщения с лёгким привкусом тревоги на языке, открывал тут же новостные ленты, пестрящие плашками «срочно» и терял подаренную Антоном улыбку. Москва в целом город неспокойный, нервный, но сегодня было что-то особенно не так. «Шаст, напиши что-нибудь весёлое», — просит Арсений и делает шаг-другой вперëд, закрывая и Стасовы сообщения, и новости. Тот читает, молчит с минуту и отправляет нелепый, «всратый какой-то» мем с припиской «хз, арс, смейся». Он смотрит на глупую картинку несколько секунд и улыбается так же глупо. Сразу вспоминается «Громкий вопрос», лемур тот, мемный тоже, который мозг им шесть минут насиловал, и на душе действительно светлеет. Печëт ему голову, а теплеет сердце. Потому что солнце ваше и тут и там показывают — и на небе, и в экране мобильного. Кто-то слева от него натужно кашляет в медицинскую маску. Арсений ведëт плечом едва заметно, останавливается, спотыкаясь в мыслях о внезапную идею. Включает камеру, ерошит волосы и долго крутится на месте. Телефон дальше, ближе, выше, ниже держит, чтобы очки чëрные не бликовали и тень на лицо не падала, ловит Солнце по правое плечо в объектив, просит улыбнуться. И оно улыбается, только натянуто как-то, снисходительно. Он ещё немного играется с фильтрами и выкладывает пост в «Инстаграм»: «На солнечном питании» — #солнцепривет #янасолнышкестою #янасолнышексмотрю #неэмоциональноесолнышкопопов. Веселящееся сердце подначивало отметить Шаста на фотке на месте того самого солнца, подразнить всех неравнодушных и его самого в числе прочих, но разум, протрезвев стремительно, отговорил в последний момент. Наверное, даже к лучшему, — думается ему. Спустя минуту под постом появляется лайк от Антона, а спустя ещё две Арсений видит идущего навстречу Диму. В гонке Шеминов—Шастун первенство завоëвывает внезапный Позов. Арсений тянет приветствие, улыбается и тут же хмурится, всматриваясь в его утонувшее в капюшоне лицо. — Ну Дима-ас… маска где? — Арс, заебёшь, — морщится тот устало и отвлекается на синхронно с Арсовым булькнувший мобильный: там ядом плевался Стас в общем чате. Он чиркает что-то быстро в ответ и говорит на вздохе, слыша чужое, старческое совсем пыхтение. — Забыл я её. Забыл. За здоровье парней Арсений пëкся последние месяцы больше, чем сами они за всю свою жизнь. Дима на правах человека с медицинским образованием и в целом человека очень рационального и вдумчивого категорично соглашался с ним и сетовал на то, что «всё это серьёзно, пацаны», но сам часто нарушал возведённые собой же постулаты и нудил. Странный вирус гулял по миру уже полгода, крался по странам одна к другой тихо, как крыса чумная, не мышенька, заражал понятными с первого взгляда болячками сначала десятки, потом сотни, тысячи людей, и, когда число заболевших перевалило за страшные от чего-то полмиллиона, он перекочевал и в Россию. Через самолёты, баржи и обычным воздушно-капельным — прямо через границу надышали. Люди от него умирали, конечно, и умирать продолжают уже который месяц, но общественность тревогу и тогда не била, и сейчас не бьёт, только прогнозы всяко-разные строит да теории заговора плетëт, периодически скупая с магазинных полок всю туалетную бумагу. Вирусу этому дали бессвязное, как казалось всем, название из цифр каких-то в строчку целую и букв латинских, которые люди ненаучные вскоре сократили до понятного «LARS-SOL», а потом ещё более понятной «соляры». Учёные ежедневно проводили секретные исследования, по капле выпивая государственный бюджет, и подозрительно отмалчивались. Арсений читал это всё со сложным лицом, вникал в суть проблемы и всё больше мрачнел, слыша в очередной раз о том, что вирус этот не изучен до конца и даже не идентифицирован толком, что всё больше людей болеет и умирает, а мер никаких, кроме якобы обязательного ношения масок, не предпринимают. «Лекарства нет, но вы держитесь. Хорошего настроения вам», — вот так в глазах людей выглядело каждое официальное обращение по этой остросоциальной, вроде как, теме. В сети между делом ситуацию эту, как это бывает с любым достаточно громким инфоповодом, давно разобрали на мемы. Соларовирус сразу же нарекли новым убийцей человечества, объявили скорый зомби-апокалипсис и, кто в шутку, а кто на полном серьёзе, начали к нему готовиться. Интернет тонул в контенте, корпорации, умеющие извлекать из хайпа выгоду, тонули в деньгах, а СМИ — в океанах бреда. Говорили, что вирус вызывает вспышки агрессии, постоянный голод и самое бредовое — каннибализм, очевидцы с дикими глазами рассказывали о возвращении людей из мёртвых, оживших трупах, нападающих на живых. Скептиков это веселило, верующих и особо впечатлительных — пугало. Большинство, разумеется, эти истории отвергало, называя всё фальсификацией и искусственно вызванной шумихой для отвода глаз. Арсений, как и всё его окружение, ни в какие сказки про скорое нашествие зомби не верил, хотя над мемами некоторыми подхихикивал вместе с пацанами и пугал Антона, который тоже был скептиком, но скептиком впечатлительным, остроумными разгонами. Он шёл налегке по этой стремительно меняющейся жизни, надеясь на скорые перемены в лучшую сторону, но привычку носить в рюкзаке антисептик всё равно заимел, по-серьёзному, совсем не в шутку, волнуясь о собственном здоровье и здоровье близких. Дима обещает Арсению купить одноразовую («в жопу ненужную, Арс») маску в первом же ларьке и, пиная случайный камушек в сторону, спрашивает: — Че, где Шаст? — Летит… Хотя, скорее всего, стоит. Где-то во-он там, — он указывает куда-то вдаль, перемахивая через залитую жёлтым светом улицу, людей и низенькие здания, где стояли в духоте и пыли, гудя и матерясь, забитые под завязку километры дорог. — Пишут, что Москва сегодня как в осаде стоит. Аварии какие-то, КПП… Дима смотрит в указанном направлении и слёзно щурится на солнце. — Впервые в жизни я не пожалел, что предпочёл ссаное метро машинам, — какое-то время он всматривается в болезненно яркую даль, потом опускает задумчивый взгляд в асфальт и загадочно молчит, пока Арс отвлекается на телефон. Затем, картинно подняв голову, тянет многозначительно: — Хуёвый день. — А я вот чтó говорил, Диман? — голос Арсения на секунду отдаёт какой-то сучностью, но это лишь миг, и он становится серьёзным. — Не надо было сегодня собираться. И вообще никаких мероприятий в толпах, а то перезаражаемся все. — Ну Стас как в зад ужаленный, ты же знаешь. Рейтинги горят, жопы. — Понадавать бы ему по этой горящей жопе за то, что нас не бережёт. И себя, — Арс тянет это с тихим недовольством, больше обращаясь к себе, чем к Диме, и коротко, немножко ядовито улыбается, вспоминая, что об этом неиронично мечтает и половина «Твиттера». Он берёт друга под руку и ведёт вдоль замысловатых фасадов «Ривьеры», о чём-то спрашивает его, мол, «ладно я, а ты чего смурной такой, Дим», а сам думает, как, наверное, Стасу сейчас икается там, на третьем, между каким-нибудь пыльным минивэном и тахо Шастуна, наверняка стоящим где-то на километр позади. Изначально идея «побесоёбить на камеру», то есть запустить новый формат типа «Шоу о шоу» со всей четвёркой (и их вечным прицепом), снятый на один лишь Стасов телефон, была воспринята всеми с ребяческим воодушевлением и рабочим энтузиазмом. Они вместе строили планы, обсуждали идеи и намечали сроки, но вечные съёмки, сумасшедшие графики и прочие неконтролируемые обстоятельства, как обычно, спутали все планы, и до конца не выношенный плод фантазии Стаса пришлось отложить в долгий ящик. И вот, дооткладывались… Ко всем этим обстоятельствам добавился соларовирус, который свалился на мир как снег на голову посреди четырёхмесячной жары, и что с этим всем делать стало совсем непонятно. Возникли споры, небольшие сначала, безобидные, потом побольше и повзрывоопаснее, баталии целые начались насчёт того, нужно ли вообще что-либо сейчас делать и стóит или не стóит это всё своего и чужого здоровья, и никакая истина из этого вырождаться не хотела. Арсений искусно плевался пассивной агрессией, накаляя до опасной точки кипения рабочую атмосферу и задницу Стаса, без того уже тлеющую понемногу вместе с искуренной наполовину сигаретой, и ни на шаг не отступал от личной позиции. Уставший от людей Шастун докуривал свою где-то поблизости, наблюдал внимательно за злым Поповым, делая очередную затяжку, и варился в собственных уже давно кипящих мыслях. Под раздачу, вообще, все попадали, особенно Серёжа с его безобидным «ну пацаны-ы» и «угомони своего бешеного, а», обращённым к Антону. Дима красноречиво смотрел на них матом из своего угла, иногда просил всех заткнуться очень настойчиво и вступался за ни в чём не повинного Матвиенко. В итоге всё как-то само собой перекипело, перебулькало и выпало в осадок — неприятный такой, горький, который обычно на душе оседает, — и наступил обведённый в личном календарике Стаса день «икс». Тот самый день, в который Москва встала, чья-то крыша, наоборот, тронулась с места, а солнце нещадно прижгло землю, будто хотело расплавить асфальт, людей и превратить это всё в жидкую кашу. Жидкую кашу доедает маленький Теодор, оставшийся с Катей дома. Жидкая каша в голове у самого Позова, когда он идёт рядом с Арсением по Автозаводской, рассказывая ему об очередной выходке Савины. Арс уткнулся в телефон и слушает вполуха, мычит что-то периодически (как-то заинтересованно даже, хотя, может и не этим вовсе), но Диму всё устраивает. Он наслаждается тишиной, стараясь не думать о том, что это какое-нибудь пресловутое затишье перед бурей. Оставляет это занятие Попову. Следующие несколько спокойных минут они гуляют в молчаливом ожидании. Доходят до западной части «Ривьеры», разворачиваются обратно. Где-то вдалеке раздаётся внезапный в этой тишине визг сирен, ветер стремительно нагоняет звук. Спустя полминуты мимо лихо пролетают две полицейские машины. За ними, погодя, катится «скорая», мигая синими невесёлыми огнями. Люди оглядываются вслед, кто с тревогой, кто с интересом, предвкушая зрелище, пусть даже и без хлеба, стягиваются, идут за удаляющимся звуком. Дима с Арсом тоже переглядываются. — Пойдём, посмотрим? — предлагает Арсений и делает шаг. — Зах?.. — Интересно, — он неопределённо пожимает плечами и резво шагает в направлении затихших сирен, на ходу открывая диалог с Антоном. Пишет быстро сообщение, справляется на самый всякий дурацкий случай о том, всё ли у того в порядке, и тут же говорит сам себе: «Да, всё в порядке». Дима тянет тихое «ой бля-я», думает о том, что хочет курить, и от нечего делать плетётся следом. Антон не отвечает, пока они идут вдоль бесконечных корпусов и торговых площадей. Молчит, когда они доходят до очередного огромного магазина, нагоняя стянувшуюся на представление толпу. Димка пыхтит где-то за спиной, просит подождать, а Арсений много думает всё это время и смакует на языке глупые мысли. Он видит недалеко от себя огромное, подпирающее небосвод трёхэтажное здание, целое его оцепленное крыло с «Синема парком» внутри, которое упорно пытаются обмотать в три слоя сигнальной лентой, и не сразу замечает пришедшее голосовое: «Че такое? Я паркуюсь». Арс слышит его голос, выдыхает шумно и слишком громко, достаточно для того, чтобы Дима обратил на него внимание. Он ровняется с ним и спрашивает, глядя как-то косо: — Че такое, Арсюх? Арсению хочется схватиться за сердце по привычке, но он лишь судорожно кивает и чуть опускает маску — дышать давно стало тяжеловато. По оцепленной территории носятся взмыленные люди в рабочей одежде — в белых, голубых халатах и тёмно-синей форме, — то вбегают в закрытые двери, то выбегают стремительно, словно спасаясь от погони, спотыкаются, падают на руки коллег. Туда-сюда таскают носилки, сумки и непонятные агрегаты и с отчаянным упорством отгоняют любопытных зевак. А те не унимаются, лезут, как мухи на мёд, а может и на чего похуже. Арсений замечает подъехавшую ПТС, из которой суетливо вылазят люди с камерами, светом и звуком, оборудуют место для съëмки. К ним бежит, придерживая на ходу фуражку, мужчина в форме, тыкает удостоверением в лица. Начинаются разборки, и Арс очень явно хмурится этому всему. Дима рядом вздыхает протяжно, однозначно, начинает скучать по прошлой тишине и ещё сильнее хочет закурить. — Без слёз не взглянешь, — бесцветно говорит он. Пихает руки в карманы брюк, зря надеясь нащупать там случайную «ашку» или сигарету, и находит целое ничего и крошки какие-то. — Может, ну нахуй, пойдём отсюда? — Подожди, подожди, — бегло отвечает тот, прожёвывая вторую «д», и касается пальцами Диминого рукава. — Пойдём спросим, что происходит? Он указывает на стоящего поблизости мужчину и, не дожидаясь, пока Позов начнёт язвить и отговаривать, быстро шагает вперёд. — Арсений, ну ёбан-бобан, — протягивает Дима сокрушённо, в очередной раз убеждаясь в том, что в зад ужаленный в их компании не Шеминов, а Попов. Рабочие чаты молчат, никто из парней даже не торопится, не может или не хочет (Серёжа, на тебя смотрят), Позов остаётся наедине с чужой придурью в голове и плетётся следом. — Здрасьте, — приветствует незнакомца Арсений, намеренно делая голос ниже и глуше. Мужчина оборачивается и смотрит недоверчиво, будто сомневаясь, что обращаются к нему. Гнёт левую бровь. Он несколько мгновений сверлит взглядом чёрные очки Арса, стараясь, наверное, рассмотреть что-то за тёмными стёклами, и тянет руку для рукопожатия. Арсений колеблется секунду — где-то внутри щекочет природная брезгливость, давно уже слившаяся с нежеланием заболеть в одну полезную гадость, — касается чужой голой кожи быстро, едва сжимая пальцы, и тут же отстраняется, встаёт рядом. Дима останавливается на два шага позади, буравит его спину тяжёлым взглядом. — Мы тут мимо проходили… Случилось чего? Не знаете? — Арс кивает в сторону оцепленного «Синема парка». — Да ху… — начинает незнакомец и запинается на полуслове, бросает быстрый взгляд на серьёзного Попова, словно оценивая, насколько интеллигентный человек перед ним стоит, и продолжает тише. — …Да хрен знает. Говорят, ещё со вчерашнего закрыли, никого не впускают… и не выпускают. Последнее он произносит с особой интонацией, заговорчески и одновременно боязливо, будто бы не был уверен, стоит ли говорит что-то такое на улице. Особенно внезапно появившемуся незнакомому человеку в чёрных маске и очках. Арсений ненавязчиво вытягивает из него ещё пару слов: о том, что «что-то стрёмное» произошло вчера в набитом людьми кинотеатре, что сначала зал оцепили, потом этаж, а теперь и крыло целое, и что всё это время рядом играли дети в верёвочном городке. Никого не эвакуировали, никого не пускали к дверям, журналистов гнали ссаной тряпкой, но те всё равно что-то пронюхали и теперь ломятся сюда в надежде на сенсацию. Арс кивает на этот сухонький поток информации и делает про себя какие-то выводы. Разговор исчерпывает себя определённо вовремя, потому что сразу после последнего сказанного мужчиной слова телефон Попова тихо булькает. Он смотрит на экран и бросает воодушевлённо: — О! — оборачивается к залипшему на мигающие огоньки «скорой» Диме, которому эта жизнь, судя по его безмятежному лицу, была теперь абсолютно понятна, и кивает в сторону. Незнакомец всматривается в его профиль, вслушивается в голос, уже обычный, не изменённый намеренно, и его озаряет догадкой. — Ой! А вы же этот… — Этот, этот, — отмахивается Арсений. — Пойдёмте, Дмитрий. Мужчина остаётся в одиночестве и недоумении, и только толпа у сигнальных лент горячо шепталась. — Я. заебался. ходить. — чеканит Дима подчёркнуто негативно, нажимая всё сильнее на каждое следующее слово, когда они поворачивают к уже порядком приевшейся за это утро «Ривьере». На улице становится совсем душно, и ему хочется душнить на всех в ответ. — Димазавр, — мягко зовёт Арс, по-дружески обнимая его за плечо. — Движение — это жизнь. Расслабься. Хотя у самого голова уже давно гудит от чего-то. Он думает: «Лишь бы не мигрень», достаёт свободной рукой телефон, набирает номер Антона и ставит громкую связь. Тот берёт ровно через гудок. — Антонио? — Вы где, ёптэ? Арсен Сергеевич, — его голос кажется недовольным, но Арсений, почти виртуозно научившийся распознавать самые тонкие оттенки интонаций этого человека, чувствует, что это совсем не так. Он открывает рот, чтобы ответить что-нибудь остроумное, но его опережает всё такой же внезапный Позов. — В пизде, Антон, — громко утверждает в трубку Дима, даже не подозревая, как же чертовски он прав. Несказанные слова застревают где-то в районе гортани, Арс шикает на него и кривит сомкнутые губы в улыбке. — Дим, ну исчерпывающе. Они так и идут в обнимку, бездумно и беспечно, разговаривая с Антоном по телефону, и отстраняются друг от друга только тогда, когда видят того вдали, неспешно шагающего к ним навстречу. Он живо приветствует их, и Арс доволен, что тот надел маску. Димке жмёт руку, слабо бьётся плечом о плечо — с Арсением здоровается одними глазами, и что у того, что у другого взгляд красноречивее любых слов и жестов. С Позовым Шастун виделся полторы недели назад на очередной трансляции в «ВК», с Поповым — вчера днём в давно ставшей общей квартире. — Шаст, ты как вообще умудрился Стаса опередить? Реально прилетел, что ли? — Ага, на голубом вертолёте. Дима хмыкает, но ничего не говорит, только губы поджимает, и все понимают, как именно он хочет пошутить. — Поз, что бы ты сейчас не хотел спиздануть, знай — это не смешно, — Антон смотрит серьёзно, хотя в глазах больше обычный пофигизм читается, и как-то сам теряется в своих мыслях и том, что хотел сказать до этого. Арс подсказывает, что всё ещё хочет узнать, каким образом тот добрался сюда сквозь многокилометровые пробки, Шастун акает и принимается рассказывать с небольшой долей хвастовства, обращаясь к обоим, но глядя в одни только голубые глаза, как он так сумел извернуться. Как проскочил между рядами, удачно свернул с третьего кольца, прокатившись вдоль политеха, обогнул весь комплекс «Ривьеры» полностью вдоль набережной и припарковал машину где-то «за три пизды, через семь залуп» и теперь переживает. Они начинают разгонять эту тему дальше, снова вспоминая потерявшегося где-то Стаса, хотят писать ему и заодно будить засранца Серёжу. В воздухе тянет дождём, внезапным холодом и какой-то тошнотворной плесенью — Арсений морщит ежиный нос, чувствуя это даже через плотную ткань, снова слышит совсем рядом чей-то судорожный кашель и понимает, что Дима так и не купил маску. Над их головами, обращаясь к вытесненному городскими стенами небесному эфиру, затевает свою неразборчивую и торопливую песню дрозд-рябинник. Кучка молодых людей, спрятавшаяся в тени навеса, громко смеётся. Смеётся Шастун, потому что Позов шутит слишком искромётно. А где-то вдалеке звенит женский крик. Истошно. Антон вздрагивает от неожиданности, замирает, ведёт немигающим взглядом вдоль улицы и неосознанно тянется к Арсовому рукаву. Арсений по привычке выгибает руку, ладонью прикрывает, инстинктивно уже тянет пальцы в его сторону, чтобы ненавязчиво коснуться хотя бы краешка одежды. И сам смотрит выжидающе по сторонам, переглядывается со страшно посерьезневшим Димой. Улица притихает, обращается в слух, ждёт действия. Зрелищ. Тишина становится прозрачной, в ней слышен каждый шорох, каждый шаркающий шаг, доносящийся со стороны парковки, с которой совсем недавно выходили Арс с Димой. Шурх-шурх, шурх-шурх. Всё отчётливее. В солнечной дали рисуется силуэт женщины в белом халате, смутно кажущейся Арсению знакомой. Она идёт как-то странно, ноги волочит, будто прихрамывает на обе сразу или её что-то клонит к земле неумолимо, голову набок запрокидывает и держится рукой за шею. И только спустя три её шага все видят, что халат не белый совсем, что пропитывается некрасивым алым всё стремительнее, и слышат едва различимый стон боли. Сквозь трясущиеся пальцы струится жилочками кровь, стекает под воротник, въедается навечно в ткань. На шее рана страшная, рваная, естественная до жути, как будто кто-то наживую прямо зубами кусок мяса вырвал. Она идёт всё быстрее, всё ближе к людям, спотыкается на ровном месте. Отчётливее становится видно её бескровное лицо, изломанное болью и ужасом, сизые губы и глаза осоловелые, но живые. Толпа не спешит паниковать, когда та подходит совсем близко, лишь не резко шарахается в стороны и отходит, когда та падает прямо им в руки. Кто-то отскакивает, кто-то давно снимает это всё на телефон. У всех одна общая мысль в голове, смешавшаяся с рациональной тревогой: пранк. Антон, Арсений и Дима, стоящие поодаль, переглядываются — они хотят думать так же. Хотя Шастун всё равно тянется набрать на всякий случай «скорую». Негромкой трелью гудит мобильный Арса — очень вовремя объявляется Стас. Он медлит пару секунд, прежде чем ответить на звонок, — мозг неестественно для него подвисает в попытке обработать информацию. Принимает вызов и говорит тихо, немного сипло, словно боясь своим голосом сломать болезненную тишину вокруг: — Алло… В ответ кричат так громко, что ему приходится отдёрнуть динамик от уха. — Арс!.. Арсений, мать твою! — голос Шеминова надрывный, истерический, тонет в громком шуме, помехах, чужих криках, матах его собственных и чьих-то ещё. Всё сливается в ужасную какофонию, и Арсений с трудом может разобрать какие-то отдельные слова. Дима с Антоном тоже прислушиваются, внимательно наблюдают то за слегка ожившей толпой, то за реакцией Арса. — Стас… Шеминов! — пробует позвать тот, от чего-то раздражаясь. Вместо ответа с того конца провода раздаётся шуршание, секундная тишина и громкий, ужасно громкий удар, больно бьющий по барабанным перепонкам. Звук отдаёт Арсению в голову резкой болью, и после он слышит лишь короткие телефонные гудки. Антон смотрит на него вопрошающе, пока тот приходит в себя, хмурится, и Попов не знает, что ему сказать. Мозг начинает опасно детонировать. Он пробует набрать номер Стаса, но аппарат абонента оказывается выключенным. — Мужики… — Дима произносит это совсем мрачно и кивает в сторону парковки и не такого далёкого замотанного сигнальными лентами «Синема парка». В той же самой стороне, откуда пришла окровавленная женщина, виднеется теперь ещё один силуэт, может, мужской теперь. Он тоже плетётся, волочит ноги, словно наполовину парализованный, и голова его неестественно запрокинута чуть в сторону. Только руки у него по швам висят, и чувствуется это куда страшнее отчего-то. Люди вокруг громко шепчутся, смеются даже и не хотят расходиться. Кто-то из кучки молодых людей под навесом кричит, задорно так: «Зомби-апокалипсис, ёба!». Антон с Димой оборачиваются почти синхронно и от чего-то хотят заткнуть его — наверное, это что-то на воронежском. Арсений всё ещё смотрит вдаль, снимает солнцезащитные очки и внимательнее разглядывает предполагаемого пранкера: этот тоже бледный, даже серый какой-то, и заторможенный куда более. Он прёт и прёт, и чем ближе подходит к живой толпе, тем резче и свирепее становятся его движения. Кто-то предусмотрительно отходит, когда это нечто оказывается совсем близко, а кто-то горит скептицизмом и бесстрашием и уверенно ждёт чего-нибудь весёлого. И одна девушка дожидается. Она остаётся стоять на месте и, играючи, едва прикрывается худенькими руками, когда тот приближается к ней и тянется к белой шее, клокоча и разевая пасть. Девушка улыбается слегка нервно, а Попов успевает сделать лишь шаг, когда «пранкер» с силой вгрызается в её плоть, наверняка перебивая сонную артерию. Арсений невольно вскрикивает, когда из горла девушки вырывается негромкий хрип, и вслед за ними верещит вся толпа, разваливаясь на части. Позов громко матерится и слегка приседает, Шаст вторит ему. А настоящая паника начинается, когда за спиной у пожирающего живую плоть существа появляется второй, третий… ещё десяток таких же серых, хромающих и неживых. Смешались кони, люди. Зомби. Все бегут кто куда, рассыпаются, как горошины. У кого-то на лицах страх смешан с истеричным весельем: всё ещё думают отчаянно, что это пранк. Арсений тоже как-то надеется, и Антон, и Дима. Но они всё равно бегут все втроём на всякий случай — больно уж страшно это, даже для пранка. Арс тянет Антона за руку, боится отпустить, потерять в толпе, оглядывается на Димку, следит внимательно, чтобы тот не отставал. Куда податься-то? Право, лево… кругом крики и топот, позади что-то совсем страшное и непонятное. Арсений думает быстро, сдëргивает с себя маску (Антон свою скинул почти сразу), сжимает в руке и едва не спотыкается о что-то… может, кого-то на земле. А солнце печёт. Шастун резко вырывается вперёд, и уже он тянет Попова за собой, а не наоборот. Скачет резво, крепко сжимает чужие-но-родные пальцы своими окольцованными, до боли даже. Арсений секундно удивляется его шустрости и паникует, когда не видит у себя за плечом Позова. Вертит головой почти на триста шестьдесят, быстро находит его взглядом с другой от себя стороны и цепляет за грудки, отнимая у толпы. Тот материт эту жизнь, которая ещё совсем недавно была ему абсолютно понятна, а Арс догадывается, что Антон тащит их к своей машине. Людей вокруг слишком много, гораздо больше, чем было минутами ранее под фасадами «Ривьеры». Повысыпали откуда-то ещё и тоже все в панике, бросаются под ноги, кричат и норовят утащить кого-нибудь из троих с собой. Но Антон с Арсением скорее развернут толпу в другом направлении, чем руки расцепят или куда-нибудь отпустят от себя Диму. Они бегут долго, Шаст перебивает собственное громкое дыхание, обещая, что осталось совсем ничего и спустя полминуты распевает истеричное «блять», когда натыкается впереди на кого-то серого и рычащего, а потом, через два широких шага, на ещё нескольких. Живые люди как-то внезапно заканчиваются, и чем ближе они приближаются к магистрали, тем чаще встречают этих одновременно совершенно понятных и совершенно чужеродных для них уродцев. Смотреть на них страшно, но они хотя бы медленные до смешного. Арсений снова берёт лидерство на себя, перехватывает руку запыхавшегося Антона покрепче, Димку, что едва дышит, тоже хватает, поворачивает и, петляя между однотипными постройками, заводит их за какую-то коробку и прячет за собой в тени огромного мусорного контейнера. И единственное, что они все делают несколько минут, — просто шумно дышат. Для Арса это меньше двух минут, для Димы и Антона — около семи. Всё это время Арсений не отпускает руку Шаста, сжимая до собственных побелевших костяшек, а тот, кажется, этого даже не замечает. — Вот теперь мы точно в пизде. У Арса грудную клетку раздирает смятение. В светлой голове его, затянутой сейчас тучами, крутятся шестерёнки с адской силой, гонят мысли в попытке придумать решение, а привычная ему картина мира где-то в подсознании рвëтся со страшным треском. Он, спокойный обычно, готовый к любому вбросу судьбы, нервничает и дëргается слишком явно, когда выглядывает за угол и видит вдали медленно, но верно идущие к ним головëшки, и волнение его передаëтся и так впечатлительному до жути Антону. У того липкий страх с новой силой разливается по напряжëнному телу, заливается в лёгкие, сбивая едва успокоившееся дыхание, и крутит внутренности в узел. Заставляет мозг работать с каким-то остервенением, не давая панике захватить контроль над телом и разумом прежде, чем тот придумает какой-нибудь план, и он думает, думает, коннектится с Арсением на каких-то их личных частотах, крутит кольца на длинных пальцах и пытается унять противную дрожь в руках. Дима не думает. И даже не боится. Он просто молча охуевает между ними, буравит взглядом землю, чужие колени в дырявых джинсах и с усилием трëт переносицу. Пытается объяснить всё рационально, хотя бы попробовать, но в голове только брань нецензурная стоит тремя этажами сверху. — Шаст, хули ты трясëшься? — с каким-то выпадом, с претензией бросает Позов, наверное, и сам до конца не понимая, что сейчас от него хочет. — Успокойся. Антон смотрит на него ошалело и давится буквами пару раз, прежде чем ответить. — Успокойся?! Да я ужастики-то вот так, с закрытыми глазами, смотрю. А тут вот это вот… вот это… блять. — Что? Что «вот это вот»? Зомби? — Арс шепчет, но как-то громко, шипит, скорее. От физически ощутимого раздражения воздух вокруг него начинает вибрировать. — Да какие нахуй зомби? — в сердцах говорит Дима тоже чуть громче, и это уже больше похоже на отчаяние, граничащее с истерией, чем на бессмысленное отрицание. Сомневаться в собственной адекватности ему пока ещё не хотелось — успеется, походу; а напиться или накуриться в говно все втроём и поймать один общий приход они не могли, исходя хотя бы из наличия среди них Арса. Даже неадекватно это всё объяснить было нельзя. — Вот именно, какие. нахуй. зомби? — своим словам Арсений с радостью бы не поверил сам. — Это же… это же пиздец. Из его уст это звучит совсем безнадёжно — он понимает это и сам, больно режется о разбившиеся мысли и роняет взгляд в пыльный бетон, пытаясь уложить все эти осколки в хоть какой-нибудь приемлемый для его жизни порядок, мозаику, блять, какую-то. Да хоть паззл из них собрать в конце концов. Ему кажется, что он уже давно сошел с ума, что видит сейчас бредовый сон. А может и не кажется. В открытой дали кто-то судорожно шевелится, неторопливо приближаясь, ведёт за собой друзей на пирушку, и Арсений дёргается, притаивается и едва светит из-за угла уцелованой солнцем макушкой — высматривает опасный горизонт. Антон с Димой хорошо различают его реакцию, затихают, оба и без того тихие, вжимаются в угол, в тень, друг в друга. Ждут, когда к ним присоединится Попов, но он продолжает играть в разведчика. Шаст сжимает губы до бела, смотрит исподлобья, пытается дотянуться пальцами до полов Арсовой рубашки. — Арс, усунься! — хрипит он ему в спину, но Арсений сам шикает на него строго и, когда тот приподнимается и пытается прилезть к нему из своего угла, отпихивает его, шипящего, обратно в руки Димке. Попов играет в свои игры и собственноручно держит всё под шатким контролем. Наблюдает за чужеродным поведением до крайности сосредоточенно, изучает, чувствуя себя ведущим сраного «В мире животных», хотя сам натянут как струна, тронь — взорвëтся и вместе с ним все на воздух взлетят. А зомби приближаются на всё менее безопасные расстояния, двигаются целенаправленно как будто, и Арсений нервничает, не понимая, видят ли те их сейчас, не видят или увидели тогда и знают теперь, что они спрятались здесь. Может, от них пахнет живым мясом за километр, может, существа эти сами по себе не такие глупые, какими их всегда рисовали фильмы и игры. Арс теряется в догадках, не хочет пока ничего обсуждать, и его бесит каждый шорох. Шорох раздаётся у него за спиной. Позов тянет простое, негромкое даже: — Дай закурить, — и это действие его сравнимо с ситуацией, когда в лесу наступаешь на мину. Антон скованно шевелится. Лезет во внутренний карман, достаёт оттуда почти полную пачку «Кэмела», протягивает Диме, и по нему видно, как он сам безумно хочет курить. Арсений — каменная статуя, медленно оборачивается на них, и это выглядит как минимум пугающе. Они синхронно поднимают на него глаза, и тот взвивается: — Какое «закурим»? — он выплёвывает слова друг за другом, пропускает каждый звук между зубов, чтобы его не только услышали, но ещё и точно поняли. — Ну-как бросили быстро, блять, я сказал. А то щас опиздюлитесь у меня оба. Эти «оба» понимают, что Арсений так агрессивно заботится об их здоровье и общем дальнейшем выживании во время возможной, наверное, даже вероятной пробежки до машины, но Дима всё равно огрызается. Нервы ни к чёрту не у одного Попова. — Арс, не пизди хотя бы сейчас. — Да в смысле «не пизди», Дим? Ты через полтора метра бега сдохнешь, а я тебя буду на руках тащить, блять? Или мы все вместе в могилу пойдём? Попов бесится. Дима ему в ответ — нет. Он сидит и молчит, оперевшись затылком об остывшую в тени стенку контейнера, и вроде бы хочет тоже побеситься, но понимает имеющимся у него вопреки всему разумом, что тот из всех языков, на которых может изъясняться, выбрал язык фактов. Хотя его желания затянуться пару раз для успокоения это никак не умаляет. Из подсознания вырывается фраза: «Движение — это жизнь», но теперь она не звучит издевательски. Позов унимает в себе противный свербёж, включает клоуна, чтобы отвлечься, и думает про себя, что на руках тащить тот будет только Шаста и в могилу тоже с ним пойдёт. И, наверное, клоунизм этот очень хорошо читается в его глазах, потому что Арсений тут же нападает: — Ну и что ты щас мне спиздануть хочешь? Антон молчит прямо между ними и пытается понять, почему они продолжают разгонять такую мелочь до чего-то тотального. Справа от него Арс горит, слева — Дима тлеет, а сам он сигарета, которой нужно решить, об кого её прикурят. — Арсений… — просит он тихо, но настойчиво, стараясь вложить в его имя все существующие синонимы слова «успокойся», и тут же осекается. Тот смотрит на него непередаваемо — Антону обычно по-своему нравился этот его колючий взгляд, но сейчас ситуация как-то совсем не располагала. Чужое пламя лижет душу, и он отворачивается в сторону менее пожароопасную. — Дим, ну так-то… мы реально никуда не убежим с тобой, если че не так пойдёт. И Арсений уже смотрит на него взглядом не потеплевшим, как обычно пишут в книгах, но взглядом человека, у которого внутри остановили термоядерную реакцию. — Сука, я понимаю, — Дима смотрит в глаза одному, другому и ставит точку. — Ну, Шаст, блять. Я у тебя сразу в машине затянусь, если мы доживём… Хотя нет. Сначала Кате позвоню, и вот потом затянусь. Арсений качает головой и отворачивается к своему углу, из-за которого виднеется уже почти настоящее минное поле. Где-то близко впереди него раздаётся горловое хрипение, и все трое, услышав это, сразу забывают о любых распрях, сжимаются в один организм и даже дышат единовременно. Арсений выворачивает руку и тянет назад, малополезно прикрывая парней от невидимого врага и заставляя их прижаться сильнее. Антон хватается за неё крепко, стягивая ткань рубашки пальцами, и тянет Арса на себя, ближе к собственной груди и ниже к земле, стараясь накрыть его со спины собой же. Ему это Поповское романтичное геройство нахуй не нужно, пусть сидит тише травы, ниже воды вместе со всеми и не высовывается, а там уже решат что-нибудь. Дима тем временем прекрасно чувствует себя за его спиной. Они притаиваются. Невидимка тоже, не издавая больше ни звука. Арсений с Антоном переглядываются, подают друг другу невербальные знаки и что-то обоюдно решают. Позов смотрит на них из-за плеча Шаста и ждёт, когда те посвятят в свои планы и его. Спустя пару секунд Антон оборачивается на него через плечо и кивает в сторону, призывая к действию, и они не спеша двигаются с места, перебираются гуськом дальше в тень, вдоль контейнеров, не отцепляясь друг от друга. Дима вынужден быть первым и ему это не нравится, сейчас он тот, кто совсем не против геройства Арсения. Чем дальше ползут, тем больше боятся, потому что странные здания-коробки когда-нибудь закончатся, начнётся открытая местность, а за следующим углом может оказаться что- и кто-угодно. А ещё Антон переживал, что они уйдут так тихонечко в совсем неведомые дали и он потеряет ориентир и вместе с ним дорогу к месту, где оставил машину (где-то вместе с этим страхом проплывал ещё один о том, что её уже угнали, а Арс рядом вспоминал о своей, не вовремя брошенной им в сервис). Заход их оканчивается тупиком — забором из профнастила, и это не самое страшное, что могло было бы ждать их за этим последним поворотом. Антон выпрямляется первым и идёт к забору на мягких лапах: кусок металла на сантиметров сорок выше его самого. — Че, лезем? — спрашивает он как-то неуверенно у подошедшего следом Арса. — Подожди, Шаст, — Арсений трогает металлическую поверхность, словно может считать с неё какую-то информацию. — Давай сначала я лезу, а потом уже посмотрим. Он растирает руки и отходит на два шага назад, оценивая разом и высоту, и металлический срез, и собственные усилия, которые нужно будет приложить. Вдыхает. И, с силой оттолкнувшись от земли, делает резкий рывок вперёд, подпрыгивает и цепляется ладонями за острый край забора, с громким ударом упираясь ногами в скользящий под подошвой профнастил. Так и виснет, напряжённо замирая. Все трое прикрывают глаза на мгновение в испуге или мольбе, может, когда воздух от грохота начинает резонировать, прислушиваются, боятся. Арсений ждёт пару секунд, бросает быстрый взгляд на давно готового ловить его Антона и не спеша, чувствуя в напряжённых руках лёгкую дрожь, подтягивается к краю. Он не спешит высовываться полностью, вытягивает шею и только глазами из-за среза выглядывает, рассматривая всё, что может рассмотреть. Видит какую-то неасфальтированную дорогу и не видит зомби — этого достаточно. Рукам становится тяжело держать собой целое тело, и Арсений спрыгивает на землю. В лодыжку слегка отдаёт болью, он теряет равновесие, некритично совершенно, и прекрасно может стоять на ногах, но Шаст всё равно тянет к нему руки и пытается поддержать его. Арс перехватывает его руку и тянет вниз, даёт ему понять, что он сейчас последнее, что должно его волновать. — Ну че там? — Этих придурков нет. Дорога есть… Машина далеко? — Должна быть… там, — Антон кивает, машет рукой куда-то за коробку, чуть в сторону от кишащего зомби поля, и хочет звучать уверенно. — Ты её бля за третьим оставил? — Сука, я тебе говорю, немного осталось. Дорога по-любому должна к парковке вести. Или, может… подберёт кто-нибудь. Если прижмёт. — Чет мне кажется, Шаст, нахуй мы кому сдались. Я, вообще, за мир и за взаимопомощь, но в такой ситуации сам бы лично свою жопу спасал и семью в первую очередь. И спасу, — бурчит Дима на порядок эгоистично, но его все понимают и не осуждают (если только Антон немного в глубине души). — Давай, пошли. У кого-то рационального в голове рождается идея заглянуть в гугл-карты и заодно новостные ленты, чтобы прикинуть хотя бы примерно собственное местонахождение и оценить масштабы происходящего в городе кошмара. Но всё это они быстро сворачивают и затыкаются, потому что им слышится или кажется, будто где-то недалеко кто-то шаркает ногами по пыльной земле. На этот раз Арсений отходит на шаг дальше, разбегается сильнее, хватается и подтягивается на руках одним движением, легко перемахивая через забор почти без шума. Шаст смотрит на него снизу и думает не без восхищения: «сраный же ты попрыгунчик». Тот задерживается на самом краю, перекидывая ноги на ту сторону и ждёт остальных, напрягается, подгоняет испуганно, потому что действительно видит недалеко плетущегося к ним зомби. Антон точно повторяет за Арсом каждое движение, но так ловко ухватиться за край и тут же подтянуться у него не выходит. Он негромко, сорвано матерится, хватаясь за металлический срез как утопающий за соломинку, и неуклюже зависает над землёй на прямых руках. У Арсения в секунду ёкает сердце, он суетливо хватает его за запястье двумя руками, перехватывает за предплечье одной, за локоть другой, держит крепко и больно, тянет на себя. Дима помогает снизу, подпихивает того вверх к Арсу всеми усилиями. — Вот же сука… — шипит Антон, закидывая одну ногу за забор. Арсений выдыхает. — Вот же сука! — кричит Дима, замечая позади зомби. Арсений судорожно вдыхает. Позов припадает к забору суетливо, неуклюже, по-медвежьи пытается вскарабкаться вверх. И вроде торопиться некуда — зомби медлителен до крайности, но всё равно поскорее убраться от него подальше хочется, всё равно ладони потеют и дрожат. Антон хватает его за руки, Арс цепляется за плечи, и они общими усилиями тянут его на себя. — Давай, давай, давай! Втроём переваливаются через забор — кто приземляется ловко на твёрдые ступни, кто не очень, завалившись вперёд, — вскакивают, отряхиваются и бросаются прочь, держась друг за друга. Через пару шагов замедляются и бегут на полусогнутых, хотя никакой необходимости в этом нет. Наверное, уверенность в том, что они передвигаются незаметно, дарит им иллюзию безопасности. По небу плывут рваные облака, но они не мешают солнцу. Вокруг ни души. Ни живой, ни мёртвой. Они идут вдоль дороги, не торопясь, стараются беречь силы и думают только о Шастуновской машине. Пару раз им кажется, что они слышат за спиной шаги и ускоряются, но это лишь игра сильно заболевшего в последние полчаса воображения. Спустя сколько-то метров слышатся звуки бешеной магистрали: шум машин, голоса людей, визг сирен и клаксонов. Чуть дальше по бесконечной, похоже, улице проносится машина на огромной скорости и исчезает за поворотом, потом вылетает вторая. Хоть что-то начинает напоминать, что не только они в этом городе живы. Антон ведёт их за собой, кажется, совсем интуитивно, без всяких объяснений, просто показывая дорогу. Арсений с Димой ничего не спрашивают, следуют за ним слепо, почему-то железно веря в то, что он выведет их из этой передряги. И наконец тот тормозит их под стенами огромного здания. Они прячутся в тени, мнут огромную клумбу ногами и по очереди выглядывают из-за угла, почти сразу ныряя обратно в тень. На площади перед зданием действительно парковка, и там действительно машина Шастуна, но стоит она далеко и её уже охраняют. Само место безлюдно в почти буквальном смысле — из живых в нём никого нет, только серые нелюди и синие трупы на асфальте. Кого-то втроём доедают с земли. Шаст морщится, а Арса начинает тошнить от ужасной вони. — Ой бля-я… ой бля-я, — Дима хватается за вспотевший лоб, загоняясь вмиг. — И что теперь делать? И смотрит на Шастуна, мол, ты привёл, ты и выводи теперь. Тот и сам как будто чувствует на себе ответственность за вообще всё вокруг них происходящее. Отводит от Позова взгляд в расфокусе, смотрит сквозь пространство куда-то, вглубь себя, кусает губы и думает, думает, пытается принять правильное решение. Арсений приседает рядом и выглядывает из-за угла аккуратно. Антон тут же возвращает себе концентрацию и садится тому под бок, кладёт руки на плечи с нажимом, будто боится, что он рванёт прямо сейчас, глупый. — Один, два… — Арс начинает считать полушёпотом, затихает, опасно высовывает голову дальше под нецензурное шипение Шаста и заключает: — Десять, — молча замечая при этом то, что все они были одеты одинаково. — И что нам делать с этой информацией? — Думать, как обойти? — Попов говорит и смотрит с раздражением. — Ну-ка помогай! Дима рвано вздыхает и тоже липнет к ним, старается присосаться к их бессловесным совместным размышлениям, происходящим где-то в ином, доступном только для них измерении. За углом рычат, и они почти припадают к земле, надеясь наивно, что это как-то собьёт зомби, в страшной теории почуявшего их плоть. Кучкуются тесно, как воробушки, носочки вместе, мысли как-то врозь пока. Осознание того, что в метре от них бродит что-то опасное и кровожадное, нагоняет страху, заставляет засунуть любые обсуждения куда подальше. Они напряжены, они в шоке, они не знают, что делать, но они уже здесь и деваться некуда. В голове Антона варится тысяча мыслей, и он, выхватив из них самую бредовую, загорается отчаянной смелостью. — Пацаны… А давайте мы просто… — он смотрит в глаза Арса, ища в них то ли поддержки, то ли намёка на другой, более обдуманный план, и продолжает едва слышно. — Пробежим. И тот и другой смотрят на него ошарашенно, но, кажется, понимают, к чему тот ведёт. — Только не сразу побежим, чтобы не провоцировать. Вот так вот, аккуратно, на цыпочках, блять, — он зачем-то складывает руки вместе, изображая то ли крысиные, то ли кроличьи лапки. — А как зарычат, сразу рванём между ними. Они же медленные. — Антон, ты рехнулся? — спрашивает Дима, хотя сам уже готов согласиться с ним. — Сука, критикуешь — предлагай. Арсений тонет в сомнениях. На него смотрят так, словно за ним остаётся это сраное последнее слово, и под этими взглядами и с этими мыслями думать становится совсем тяжко. Он оглядывается по сторонам, пытаясь зацепиться за любую полезную в теории вещь, палку какую-нибудь найти, но видит только фиолетовые цветы под ногами; Снова выглядывает из-за угла, смотрит долго, соображая, можно ли с какой-нибудь другой стороны обойти и пробраться к машине без лишних шума и крови, но Шаст припарковал её максимально отвратительно — не выйдет. — И че, Арс? — Ну они правда медленные… — говорит тот как-то неуверенно, докручивая в голове слова Антона, и в его голосе хорошо читается то, что он почти согласен. — Если… Я первый, вы за мной — вывернетесь как-нибудь и сразу к машине. Я оттолкну их, прикрою, если что, а вы… А вы просто бегите. Позов думает. Шастун смотрит на Арсения сложно, своими зелёными в родные голубые впивается, хмурит брови и всем помрачневшим видом показывает, как ему не нравятся услышанные последние слова и как он внезапно пожалел о словах собственных. Арс понимает ход его мыслей и снисходительно наклоняет голову набок, говорит убедительно: — Антон, не морщись. Я не собираюсь подставляться. Просто из нас троих у меня больше всего шансов не попасться, пока остальные с тачкой копошатся. — …Ну, по факту, — соглашается Дима, загораясь пониманием, и давится словами, понимая, что сказал это слишком громко. Молчит с секунду и шепчет надрывно: — Так-то по факту, Шаст. Он же шустрый, как чëрт, его хрен живой зацепит, а тут… хуй пойми что, но явно не ловчее. Антон прекрасно принимает это разумом, но сердце всё равно мечется. Он закусывает потрескавшиеся губы и смотрит исподлобья на Арсения, беспокойно высматривая в его глазах подтверждения чего-то непонятного, способного подарить ему надежду или развеять все его вечные сомнения, но всё, что он видит — лишь спокойствие и сосредоточенность. Попов уже всё решил, и это злит. Димка пихает его под бок и шепчет: — Че заднюю-то даёшь? Время только тянем… Он же не дурак. Да, Арс? — Не дурак, — утверждает. — Нормально всё будет. Главное, сами поосторожнее и пошустрее как-нибудь. Подбежали, открыли, сели, завели. Давайте, погнали. Арсений уже на низком старте, готов бежать вперёд и умело махаться ногами в красивых чёрных джинсах, в первую очередь, конечно, для того, чтобы защитить жизнь собственную и жизни парней, и потом уже для того, чтобы поскорее избавиться от этой отвратительной, душащей вони. — На счёт три идём. Раз, два… — Стойте, — Антон сжимает в руке ключи от машины, тоже готов уже и в Арса верит как в никого другого на свете, но он не был бы собой — вечным человеком-рефлексией, — если бы не подвергал всё, особенно собственные решения, сомнениям. — Да, мы погнали, но мы уверены? — …три! Они игнорируют последнюю его попытку затормозить их и, выползая тихо из-за угла, тянут того за собой за обе руки, и Шасту решительно приходится вновь поверить в свой собственный план и заткнуться. Его уверенность пошатывается, когда он бросает неосторожный взгляд на обглоданный труп поблизости, а в нос бьёт запах ещё более резкий и дурный. Он тут же вспоминает ту женщину в белом халате, девушку из толпы, укушенную из-за её же непростительной глупости, проглатывает подступившее отвращение и смотрит в спину Арса, удивляясь про себя тому, как того, брезгливого такого, от этого всего ещё не вырвало. Крадутся они без шума совершенно, опять на полусогнутых, и первые несколько секунд для них идут как по маслу. Их замечают через пять больших торопливых шагов и встречают голодным, клокочущим рыком. Сначала рычит один, самый близкий и самый маленький, неестественно выгибая шею с открытой пастью в их сторону, высоко как-то и протяжно, словно завлекая этим остальных, потом на его призыв откликаются другие, и парням приходится сорваться на бег. Первых двух они минуют без особых проблем, а потом Арс вырывается вперёд, теснит собой подступающих зомби от Антона с Димой, вцепившихся друг в друга намертво, и даже успевает прилично посучить на них, прежде чем оттолкнуть от себя буквально голыми руками и побежать дальше. Увернуться от неуклюжих одиночных тел, не дать им коснуться себя и парней, просто потому что он быстрее и ловчее, чем они, — это не слишком сложно. Но когда на пути у них вырастает целая группа от чего-то решивших сбиться вместе зомби, дело принимает совсем другой оборот, и Арсений понимает, что их было не десять, а машина Антона дальше, чем казалась. — Быстрее! Давайте, давайте! В паре метров от парковки безмолвно почти, без своих ярких мигалок, проносится полицейский «УАЗик», и у всех троих возникает одно и то же яркое чувство: надежда… И наивность. Думают, сейчас завернёт к ним прямо, придавит пару зомби колёсами, выскочат из неё несколько ловких людей в форме с табельным наперевес — начнётся стрельба, картинно точная и беспощадная, как в тех самых голливудских экшн-фильмах про зомби-апокалипсисы, и всё будет хорошо, всё будет чудесно и всех спасут. Антон даже пробует помахать им руками, чтобы наверняка, но машина проезжает мимо, не сбавив скорости. Он громко, отчаянно матерится им вслед, тут же матерится и Позов, только обращается не к полицейским совсем, грубо хватает замешкавшегося Шаста за затылок ладонью, и тянет вниз, к себе прижимает, заставляя глубоко пригнуться прямо на ходу. Через секунду над их головами зомби загребает в охапку воздух, а где-то сбоку слышится запоздалый испуганный возглас Арса. Но тому бы о себе лучше волноваться. Дима так и тащит Антона дальше, внезапно остро ощутив ответственность, даже страх за чужую жизнь, как за свою собственную. Ему начинает казаться, что если он отпустит того от себя, то его непременно куда-нибудь утащат, и он же будет в этом виноват. Арсений подныривает под руку очередного нерасторопного зомби и ровняется с ними. Не сговариваясь, прибавляют шагу — они уже совсем близко, и впереди никого нет, только сзади подгоняют. — К машине! — кричит Дима и, выпуская из своих рук, толкает Антона в спину, а сам разворачивается назад, словно отважно готовясь вместе с Арсом давать отпор нежити. — Быстро, быстро! Шаст пролетает между «ауди» и своим тахо, пикнувшим и подмигнувшим ему в приветствие после нажатия кнопки, и буквально падает перед ним на колени. Начинает нервно тыкать ключом мимо замка — на дверце появляется новая царапина, — вставляет, крутит против часовой стрелки и не сразу понимает, что делает не так. Арсений рядом ужом вьётся, скалится на каких-то слишком оживившихся зомби — тренируется в остроумии и уже сам явно готовится им что-нибудь откусить. Когда один, а за ним и второй подходят слишком близко, он опирается одной рукой о Диму, второй — о кузов стоящей рядом машины и резким пинком отбрасывает их назад. Они безвольно валятся друг на друга как тряпичные куклы, набитые вместо пряжи кишками и человеческим мясом — собственным гнилым и чужим пережёванным, удачно создавая этим настоящий эффект домино. За повалившихся на землю запинаются те, кто шёл за ними, падают и силятся подняться, с натяжкой напоминая беспомощных перевёрнутых на спину жуков, и выглядит это всё очень жалко. Появляется время на «пожить», и Антон как раз справляется с машинным замком. Он пропускает Диму вперёд себя, буквально заталкивая его на соседнее с водительским местом, сам садится за руль и следит в зеркало заднего вида за тем, как Арс залетает на задние сидения. Двери громко хлопают, парни громко выдыхают, громко стучат их заходящиеся в диком ритме сердца. Мотор машины легко заводится, и теперь улицу наполняет и его глухой рык. Зомби дëргано поднимаются следом, выходят на звук и зов из-за углов и стоящих рядом машин, заходят на них уже со всех сторон, разрастаясь стеной удивительно пугающе, — под фильтром тонированных стёкол это выглядит как настоящий омытый солнцем ад. — Ехать-то куда? — бросает Антон, почти физически ощущая, как машина вязнет в неживых телах. Боязливо бегает взглядом по зеркалам, переживая о том, что у них не получится сдвинуться с места или машину странным образом перевернут прежде, чем они тронутся. — Куда-нибудь… Просто куда-нибудь, Антон, быстрее. Сквозь стекло бьёт яркий свет и предательски заставляет слепнуть. Шаст жмурится и с чувством вдавливает педаль газа, стараясь не всматриваться в перекошенные болезнью рожи по бокам, глупо тыкающиеся в окна. Машина медленно отправляется с места, пачкает асфальт горячей резиной. Картина за окном начинает мазаться, но ещё недостаточно стремительно, сердце тоже не спешит успокаиваться. У Арса с Антоном оно точно бьётся сейчас в унисон, и это отнюдь не банальный романтичный оборот. Дима в этой суматохе ловит внезапный дзен или, может, просто так тихо мирится с окончательно пошедшими по пизде нервами. Он вынимает из кармана утащенную у Антона сигарету, затягивается глубоко, тоже с чувством, не жалея свои и так убитые уже лëгкие, и параллельно набирает номер Кати, прикладывает телефон к уху. В окно рядом с ним смачно, внезапно и громко вписывается серая рука, скользит по стеклу, пачкая и оставляя разводы, виднеется часть измазаной яркой алой ещё кровью морды, и Дима на это почти не вздрагивает — у него слух и мысли тонут в долгих гудках. В какой-нибудь менее безумной ситуации Арсений наверняка бы назвал его вид «кинематографичным», а Антон всыпал бы за то, что тот бесстыдно стряхивает сигаретный пепел ему на коврик, но сейчас оба только напряжëнно молчали, глотая табачный дым и вставшие в горле комы. — Алло… Алло, Катя? Ух, твою мать… — Дима тихо, коротко выдыхает, когда наконец слышит в трубке родной голос, и продолжает громко и почти ровно.— Да, Кать… Я не знаю, нет… У меня нормально всё, слушай! Бери детей сейчас, документы… Нет, не собирай ничего, только документы — и езжай к Лëхе. Быстро, поняла? Я, может, подъеду с пацанами… Он выдыхает струйку дыма и продолжает поддерживать связь, просит жену озвучивать каждый шаг, говорить ему обо всём происходящем вокруг и ни за что не отключаться. Машина уже выехала с парковки, оставив толпу зомби позади, и катилась под управлением вцепившегося в руль Антона куда-то вперёд. Арсений, глядя на Диму, ныряет в заваленный не замеченными в суматохе уведомлениями телефон, бежит галопом по взорвавшимся чатам, мессенджерам, пишет всем ближним сообщения, справляется. Пробует дозвониться до потерявшегося Стаса — тишина. Машина трясëтся на случайной ямке. Арс видит в «телеге» канал с названием «Яма». Мгновенно вспыхнувший страх что-то разрывает в его груди. — Серёга… — он наклоняется вперёд, нервно дëргает Антона за плечо, заражает волнением. — Серёга Матвиенко где?! [...] Серёжа сладко спит в мягкой постели гостиничного номера, видит какие-то смазанные сны и не думает просыпаться даже со второго пропущенного будильника. По подушке скачет солнечный зайчик — не пушистый, колючий, — хочет засунуть ему иглы под веки, сжечь белки глаз своим светом. Где-то истерично барабанят в дверь… где-то очень близко… Это где-то — Серëжин номер. Его затянувшийся сон оканчивается булькнувшим обрывком собственного храпа. Он вздрагивает, приподнимается на локте и щурит не разлипшиеся ещё глаза на обычно не милый ему после пробуждения мир. Гадать, остатки это сна или реальность, не приходится. С первого взгляда понимает, что это, — слишком уж явны очертания предметов, слишком немилосердно больно и ярко светит в лицо солнце. В дверь стучат тоже «слишком». — «Убивают что ли кого…» — думает Серёжа достаточно лениво для подобной мысли. — «Свидетелем буду… Может, ну нахрен?» Но всё равно поднимается, почëсывая на ходу бок под мятой футболкой, чувствует, что Арс его самого убьёт потом — спит много. Нехотя идёт в прихожую. Стук в дверь перебивает телефонный звонок, и тот некто за дверью тут же перестаёт барабанить, словно уступая или пугаясь. Серёжа бросает сонный взгляд туда, сюда, подвисает на секунду, забывая о многозадачности как явлении в принципе, и тянется за телефоном. Высветившееся имя Арсения его совсем не удивляет, а вот количество всевозможных уведомлений и сообщений в мессенджерах вызывает некоторое… изумление. Когда он берёт трубку, готовится услышать наезд, нудëж по делу или шутку какую-нибудь, но слышит только: — Серёга! Фух, Серëженька… — настолько встревоженным голосом, что тот даже не признаëт в нём Попова на первых секундах. — Арс, че такое… — спрашивает Серёжа настороженно и зачем-то тянет руку к прозрачному оконному тюлю. — Ты где сейчас? Говори быстро. — В отеле. — Адрес! — он слышит, как голос Арса почти срывается на крик, и его глубокое замешательство принимает форму тревоги. Серёжа называет ему адрес, не с первого раза, конечно, долго разгоняя не до конца проснувшийся и запутавшийся в информации мозг, и слышит в трубке другие знакомые голоса. — Вы там с пацанами уже? Я это… Я проспал че-та, да? У вас там что-то… — Проспал че-та… ой, блять, — он слышит ироничный, больше нервозный даже смешок. — Не вдупляешь, да, че происходит? Слушай… Какую бы херню ты не увидел дальше, знай: это не сон. Серëжа переминается с ноги на ногу. Он не вдупляет конкретно и оттого чувствует себя совсем идиотом каким-то. Хотя, справедливости ради, рядом с таким человеком, как Арсений Попов, по-другому обычно не бывает. — Ты объяснить-то нормально можешь что-нибудь, Арс? Ко мне сейчас в дверь ломились, я так и не… — Не открывай никому! — вот теперь его голос срывается. Страшнее злого Арсения только Арсений испуганный, а если и то, и другое, то это уже совсем гремучая смесь получается. — Матвиенко, ты… Связь обрывается. Серёжа с этим всем совсем теряется, смотрит на экран и даже мысли у него нет о том, что ему сейчас предпринимать. Арс своим звонком натворил в голове такую кашу с комочками, прям бери и ложкой с говном перемешивай. Пробует перезвонить — линия перегружена… — Арс, ушлëпок, и что мне делать? — обращается он в экран с бесполезным теперь номером. Вздыхает протяжно, в Димкином стиле, и уже заносит палец над пачкой уведомлений — значит, разбираться самому придëтся… …промахивается мимо нужной кнопки, попадает в календарь. В дверь опять стучат, слабее как будто, но чаще. Серëжа крадëтся. Держит в голове предупреждение Арсения, не спешит открывать, только косится на тëмную дверь. Из-за неё доносится тонкое: — Помогите!.. Пищит женский голос, и Матвиенко начинает сомневаться упорнее — он не сможет потом мириться с собой, если не поможет девушке. — Я прошу, пожалуйста! Кто-нибудь!.. Нет… Нет! — стук становится совсем отчаянным, и он отчëтливо слышит громкие всхлипы, потом приглушëнный визг… и срывается. В одних пижамных штанах и футболке бросается к двери. Отпирает, слыша в подсознании Арсово укоризненное «ой, Серёжа…». Из-за едва открывшейся двери на него валится девушка. Серёжа ловит её, хватает за плечи, чувствуя на руках что-то тёплое, липкое может, и не сразу соображает, что это и почему незнакомка с тонким голосом кажется ему такой тяжёлой. Не справляется, оседает на пол вместе с ней… или вместе с ними. Он хочет всмотреться в её лицо и в следующую же секунду вскрикивает универсальное: — Блять! К девушке со спины прилип, присосался как пиявка или клещ, скорее, мужчина бледный страшно, с одутловатым лицом. Рычит. А она скулит под ним, бьётся едва. Серёжа понимает, что тот кусает её, что руки его и футболка испачканы в крови, и слова Арса до него как-то медленно доходить начинают, хотя и верится ему с трудом в такие бредовые мысли. Но тем не менее он всё равно отползает подальше. — Да ну нахер… Ползëт, поднимается… Нечто-похожее-на-мужчину отвлекается от своей пирушки и в традиции лучших зомби-хорроров медленно, пугающе поднимает белесые глаза на Серëжу. Смотрит. Серёжа встречается с ним взглядом на пару секунд и бегло читает в нём его очевидные намерения. Бежать, бежать, бежать! — кричит внутренний голос, всё ещё сильно похожий на Арса, но он успевает только подумать об этом. Тот уже поднялся. Уже бросается. Уже падает на него всем весом, тянет к живой плоти цепкие наверняка руки. Дальше Серёжа за свои действия не отвечает — в кровь бьёт страшный адреналин. Сам не понимая как, он ухитряется остановить его в паре сантиметров от себя. Упирается в мертвецки холодный лоб ладонью — в теле чувствуется какая-то небывалая сила, — старается держать его на расстоянии, благо тот оказывается достаточно безмозглым для того, чтобы тупо упираться головой в Серёжину вытянутую руку и только тянуть вперёд свои. Матвиенко смотрит на него дикими глазами, разглядывает, пытаясь убедить себя в том, что это всё отличный грим, хорошая актёрка и отвратительный розыгрыш — Арс ведь действительно актёр, так убедительно нагнать тревоги в трубку надо ещё постараться, и сообщений фейковых можно сколько угодно наслать, подкупить любого, подговорить и… Кто-то с криком проносится мимо распахнутой двери. Бледный мужчина рычит неестественно, булькающе, выворачивается у него из-под руки, и даже кажется, что тот сейчас шею себе свернёт, так неловки и резки его движения, жмёт Серёжу к стенке с недюжинной силой. Что-то валится на пол, Матвиенко прикладывается затылком о стену и шипит от боли, напряжения в теле и мерзкого запаха, ударившего в нос. Они сталкиваются почти лицом к лицу, и он осознаёт нехотя, с ужасом, что это ни розыгрыш ни хрена, ни грим, что Арс не играл и у того тоже где-то там свой блицкриг, а в него самого сейчас вопьются зубами. Разорвут как живой кусок мяса, раздерут на части, на ошмётки, на лоскуты… сожрут заживо. Словно кролик перед удавом, он пытается уследить за движением челюстей, которые вот-вот сомкнутся на его горле, но не позволяет себе пошевелить ни одним мускулом на лице. Только желваки перекатываются под тонкой кожей да в горле нарастает крик, готовый вырваться наружу — крик отчаянной решимости, не страха. Умирать ему не хочется, и неважно как: бесславно или славно — просто не сегодня. «Выкуси, судьбина». У Серёжи адреналин разрывает вены, гонит силу в руки, и придавивший его к стене зомби («Это же сраный зомби, да?!») кажется теперь немощной рух(б)лядью. Сжав зубы, он перехватывает руку, хватает того, едва не вцепившегося в его пальцы, за горло с силой и опрокидывает на зазря казавшийся ему не к месту здесь комод. У живого человека под таким углом, из-за такого удара наверняка переломился бы хребет, а этот лишь крякает глухо. Серёжа натужно скалится, шарит свободной рукой по гладкому дереву, ищет, чем бы пасть заткнуть вместо собственной плоти. За что-то цепляется… в руку ложится удобная, новая, пиздатая совершенно для этой ситуации пластиковая ложка — то что нужно, чтобы ту самую кашу с комочками в голове с говном перемешивать. У него в этот момент в мыслях смешивается злое удивление со всеми нецензурными словами в его лексиконе, но в бою, кажется, все средства хороши. Поэтому он не мешкает и смело, с силой пихает эту ложку в вонючую, уже готовую кусаться намертво пасть, проворачивает, суёт глубже, поперёк как-то, и думает, что была бы она металлическая — выбила бы к хренам зубы. Но с этой только так, и ведь работает по-своему. — На, пожуй, сука! Зомби противно давится ею, даёт Серёже секундную фору, которой ему оказывается достаточно, чтобы сорваться с места и рвануть к близкой двери. Он переступает через притихшую девушку, давит в себе жалость: даже если попытаться помочь — нечем и незачем уже. Бежит по коридору, к лестнице, а там куда глаза глядят. По зданию прокатывается визг пожарной сирены, монотонный голос (не)вовремя просит покинуть здание, но все и так уже кто куда рассыпались, повыскакивали из дверей и окон. Серёжа мешается с выросшей внезапно толпой на первом этаже. Его мотают во все стороны, больно наступают на голые ноги, пинают, матерят, он сам, в общем-то, в этом от них не отстаёт, ещё и радуется искренне про себя тому, что ростом не сильно вышел. Главное, не сгинуть под чужими ногами в давке. Солнце на улице слепит словно назло. Он чуть не скатывается по ступенькам вперёд носом, когда вылетает вместе с другими через главный вход, и какое-то время ещё пытается найтись в огромном пространстве улицы. Толпа бежит в одном направлении, спустя пару секунд бежит обратно уже с криками. Серёжа понимает — что-то начинает поджимать уже с двух сторон, — и думает пробираться как-то к машине. Потом думает об Арсе, которому назвал адрес… о ключах, оставленных в номере, в который он заворачиваться не рискнёт. И вариантов остаётся совсем немного — прятаться и ждать или бежать, прятаться и тоже ждать. Адреналин уходит так же резко, как пришёл. Теперь начинает противно сосать под ложечкой, не сильно пока, и Серёжа медленно приходит в шок от самого себя и своей тяги к жизни. Как провернул такое? Не умел ведь никогда, просто делал. Толпа, бегущая в разные стороны, странные силуэты, виднеющиеся вдали, орущее тревогой здание позади — всё это начинает напрягать с новой силой. Он слепо идёт куда-то вдоль дороги, бежит трусцой, скорее, надеется увидеть что-то, кого-то… И видит. Навстречу несётся машина. Знакомая. Шастуновская, что ли?.. Серёжа выдыхает облегчённо, рвано, бежит навстречу, чуть ли руками не машет, чтобы случайно мимо не пронеслись. Машина круто притормаживает прямо у самого его носа. На ходу открывается задняя дверь, из неё показывается макушка Арсения. Он тянет руки, торопит Серёжу почти истерично и затаскивает внутрь сразу, как только дотягивается до края футболки. — Серёга… твою ж мать, — Арс порывисто обнимает его, тут же отстраняется, осматривает беглым взглядом. — Ты как? Видел уже их? Я так боялся за тебя, думал… о херне всякой думал, Серёг. — Я тоже за себя боялся, Арс. Это пиздец… Антоха, разворачивайся нахрен и гони. И он гонит. Несколько раз чуть не сбивает пару человек, пару зомби тоже, кажется, но в целом в повороты вписывается удачно. Дима подсказывает ему дорогу как навигатор: поверни направо, теперь налево… сука, налево, Шаст! Два раза налево! Наверное, хочет привезти себя и их заодно к Кате. Серёжа с Арсением обмениваются погаными впечатлениями на заднем. Сначала опешил один, слушая о марш-броске через мусорку и парковку, потом второй, узнав о рукопашной схватке с зомби. Арс осмотрел его на всякий случай повнимательнее, боясь найти укусы или царапины случайные, но был оперативно послан Серёжей на хрен (с любовью). Раз пять их пытались тормознуть потерянные люди, почти под колёса иногда кидались, так жить хотели. И все эти пять раз возникали споры: боролись человечность с эгоистичным отчасти прагматизмом. Побеждал в итоге второй со значительным перевесом. Совесть от этого всего забилась куда-то, плакала вместе с первой в домике из подушек и иногда пиналась. Пинался и Дима о парприз, пока они стояли в пробке. Противной, бесконечной, кричащей людскими голосами и гудящей надрывно машинными клаксонами. Напуганные люди устраивали разборки и драки прямо на дороге, и сам Позов чуть не вышел один раз «начистить еблет» какому-то мужику, когда солнце и нервы вскипятили всем головы через автомобильное стекло слишком сильно. Сначала его втроём держали, потом градус общего кипения достиг совсем сумасшедших высот и с плеча рубить полез уже Арсений — в итоге бешеного Попова сам Дима и успокаивал. Закончилось это всё ожидаемым безумием. Пробку нагнали зомби. Сначала на одного недовольного налетели, потом других прикусили… Паника нахлынула волной, пошли стенка на стенку люди, нежить, металл, прыгали солнечные зайцы в лужах крови. Все перемешались, все на всех в общей мясорубке. Сзади подпирают, спереди — каша из плоти и металла, но Шастун как-то умудряется снова проюркнуть между этим всем на своëм тахо, объехать, переехать где и что (кого?) надо. Вырваться на какие-то задворки, узкие (не)жилые улицы, мимо каких-то домов, зданий ему не знакомых. Он едет, он пытается ехать, не смотреть назад, не думать, что было бы, если бы кто-нибудь ехал или бежал за ними. Тормозит у случайного гаража, удачно открытого, пустого, брошенного теперь, наверное, навсегда, прячет в его тени себя и парней. Где-то не так далеко люди варятся в адских котлах, перевариваются в чужих желудках.Солнце улыбается сардонически.