Зёрна граната

Их история всегда вдохновляла аэдов. Конечно, они ведь такие разные – прекрасная богиня сладостной весны, юная и свежая, как первые цветы, и мрачный, всегда закутанный в плащ бог загробного царства, от которого веет могильным холодом и сухой землёй. Аэды, перебирая гибкие струны, пели разными голосами: грубыми и тонкими, высокими и низкими, картавили, шепелявили, заикались. Но суть истории, вне зависимости от того, где она рассказывалась – в богато украшенном зале, среди вин и лениво развалившихся господ, или у тёплого камина, с глиняной чашкой тёплого молока у губ – оставалась прежней. Я же попробую поведать вам не истину, но и не вымысел, тонкую полуправду, из которой всегда скроены легенды. Пусть нить моего повествования не запутывается, как запутывался красный клубок Ариадны по каменному полу лабиринта, а лишь мягко сверкает на солнце, как тончайшая шёлковая паутина превращённой в паука Арахны. Пусть она убаюкает вас, как самые трепетные и тёмные из сонных маков Гипноса и Морфея, пусть же она останется прямой и ясной, как мысль Афины. Я начну не из тёмных пещер с горестными полупрозрачными тенями, и не с тёплого летнего луга, и даже не с горных вершин Олимпа, всегда скрытых в обманчивых облаках. Я начну с загорелых материнских рук и первого детского крика. Руки эти держали ребёнка бережно, как величайший дар, более важный, чем целое поле рыжих колосьев или жаркий огонь в алтарях. Они не давали ребёнка кружащимся вокруг восхищённым нимфам в полупрозрачных тканях и с венками в волосах, скрывали его от сильнейших из богов: с их молниями, могучими ветрами, штормящими морями и разрывающими землю колебаниями. Руки эти, цвета жжёного сахара, с веснушками, напоминающими гречишные зёрна, сильные и нежные, потом будут отчаянно тянуться вперёд, хватаясь за воздух у золотого трона и пытаясь дотянуться до белоснежного хитона или пурпурного плаща. Но это потом. Пока же Деметра солнечно улыбалась, глядя на новорожденную дочь. И вместе с ней улыбался весь мир: распускались кусты роз, колосились божественным светом поля, виноград наливался соком, трава вырастала на лугах по щиколотки танцующим в кругу пастухам. Девочку с сияющими янтарными глазами, медовой кожей и густыми волнистыми волосами цвета каштанов и древесной коры в солнечный день назвали Персефоной. Юная богиня росла среди нимф и наяд, резвилась на пропитанном солью песке, танцевала на лугах, взявшись за руки с подругами, и сладостный аромат первых вёсен окутывал их лучше хитонов цвета полевых растений: нарциссов, гиацинтов, маргариток, диких маков, ирисов… В один светлый день Персефона вышла на луга со своими подругами. Крестьяне, возделывающие поля, с удивлением и восторгом замечали белые фигуры, мелькающие среди деревьев и пропадающие с тихим смехом. Наконец девушки вышли к самому центру поля, скинули сандали и начали танцевать под быструю, как восточный ветер, мелодию сиринги. Вот кружится Левкиппа с рыжими, как шерсть льва, и такими же спутанными кудрявыми волосами. Кажется она не нимфой, а солнечным зайчиком, который поспешил отразиться от первой же медной кастрюли и запорхал по стенам. Младая Иахе с розовыми щеками, как первые розы. Она неуверенная танцовщица, её гибкие ноги порой заплетаются в густой траве, но нимфа продолжает движение и перебирает руками в воздухе, будто наигрывая на невидимых струнах. Фено с тёмными и гладкими волосами, с яркими голубыми глазами, как спокойное озеро в первый весенний день. Платье её подвязано, а длинные пальцы, не тронутые загаром, испачканы в виноградном соке, но от этого она лишь становится прекраснее и напоминает вакханку, которая снизошла до людских празднеств. Всё быстрее и ярче становился хоровод, всё жарче был воздух вокруг и всё выше поднималась колесница Гелиоса. Цикады стрекотали всё громче, и Персефона отошла в сторону, к тихой роще и небольшому пруду, чья освежающая прохлада ей была так необходима. Она тихо села у водной глади и начала смотреть на стрекоз с витражными золотисто-зелёными крыльями. Мерное жужжание наполнило воздух, и богиня сама не заметила, как задремала. Наконец она очнулась, но не от мерного стука дождя и капель на лице, не от мягкого касания ладоней подруги, и даже не из-за изумлённого восклицания случайно зашедшего в рощу охотника. Нет; она пробудилась от тени, упавшей на лицо. В полном смятении Персефона подняла голову и столкнулась взглядом с незнакомцем в тёмном плаще. Тот взглянул на неё в ответ глазами цвета чёрного турмалина, что были покрыты скорбью и туманом. И вот их едва коснулся лунный луч, когда Персефона взглянула на него в ответ. И всё было в этом взгляде: тёплый летний день, густой мёд, амброзия и ароматный нектар богов, пряный запах сушёных трав и изумление, а затем и хладный испуг. Вскочив, дева поспешила отойти от незнакомого бога. А что это бог, она поняла почти сразу же. Ясный, безупречный взгляд, мраморное сияние кожи, даже сияние, исходившее от него, хоть и было ночным и прохладным, всё же было божественным. И сразу же припомнила она сотни тысяч историй, что ведала ей матушка при свете пламени поздними вечерами. И про Дафну, обратившуюся в лавр. И про Плеяд, что бежали по горячим звёздам и горным склонам от Ориона. И про Ио, что от желания Зевса обратилась в корову. И про всех девушек, что отчаянно бежали от богов и не смогли сбежать. – Приветствую, богиня. Однако, что с тобой? Неужели мой лик настолько ужасен? – обратился к ней бог. Голос у него был звучный и бархатистый, незаметный, как сама смерть и шершавый, как скалы в лучах вечернего солнца. Персефона остановилась. Редко когда те истории, что ведала ей Деметра, начинались со слов бога. Нет, с горячей крови, с бешено бьющегося сердца, с криков или с мольбы. Иногда, правда, всё начиналось с Олимпа или с полного вожделения взгляда, следящего из зарослей плюща. Но с приветствия – никогда. – Я отошла от своих подруг, – вновь подняла на него свои ясные янтарные глаза Персефона, – и задремала на летнем солнце. Но что делаешь здесь ты? – Мне необходимо было взглянуть на работу моих помощников в этом мире, – легко ответил бог. – В одной из деревень начался мор, и сейчас им надо быть там. Как и мне. Он был богом смерти. Как она и подумала. Не заметить это было невозможно – и тёмный облик, и бледная кожа, и винного цвета плащ с хитоном ночного цвета, запах могилы, земли и холода, острый, как подземные кристаллы, взгляд. И не младший бог, раз у него есть помощники. – Ты Аид? – наконец осмелилась спросить Персефона, поправив хитон и стиснув кисть одной руки другой. Веснушки на её щеках бледнели рядом с могильным холодом бога, но упрямо поднятый подбородок, загорелые щёки, круглые, как персики и острый нос с небольшой горбинкой, такой же, как у матери, всё же делали её ребёнком в его глазах. – Да, – спокойно ответил бог подземного мира. – А вот я твоего имени не знаю. – Персефона, – представилась богиня. Хитон её засиял весенним цветом, несколько цветов застенчиво распустились в волосах. Их сладковатый аромат наполнил нежный вечерний воздух. – Богиня весны. – Рад знакомству, – ответил Аид. Его взгляд, пронзённый горными кристаллами, задержался на Персефоне на несколько секунд, а затем он почти сразу же исчез, просочившись через воздух, мелькнув остро заточенным клинком через лучи заходящего солнца, став тенью, мелькнувшей в разуме и сразу же оставившей там чёткий угольный след, как от пожара. Так они впервые заговорили.