Flâneur

      Огни волшебных камней направляли юного принца по улочкам.       Смеркалось. Знобило от вечерней прохлады. Его рука теплая, хватка крепкая, с ним и порыв ветра поймать не страшно.       У Тетии туфли с сигилом полета, девочка сориентируется, вскружит, настроится, весело пританцовывая вальс, уместится на песчаных облаках, скроется в лучах заката; без них же компания принца тяготит — словно камнем пригвоздили к месту, установили монумент величественной семье, последним наследникам Эзреста, и сломали единственный бутон при постройке, раздавят, как букашку по стеклу. Еще и размажут внутренности, окрасят поверхность коричневой кровью, оторвут крылья, будут измываться перед броском в канаву.       Они молча прогуливаются, иногда Эолио наклоняется близко, подзывает, говорит шепотом, тыкая на вывески:       — Вот здесь готовят самые вкусные булочки во всем Королевстве.       — А вот тут колдуют над травами и продают втридорога. Отец все ищет повод для изъятия их микстур из продажи, но они всякий раз выходят сухими из воды.       — А это — лучшая текстильная лавка. Мой плащ был сшит несколько лет назад, и до сих пор ткань не испортилась.       Он с энтузиазмом делился преданиями о городе, легендах и мифах Эзреста, неторопливо ступал по дорожкам и все время поворачивался к ней лицом — искал поддержки, изумления, хоть какой-то реакции.       Тетия кротко улыбалась, пыталась уловить настрой друга, кивала подбадривающе, поджимала губы тоскливо, глазами блуждала по окнам, вывескам, лицам торговцев, витринам, обращала внимание на что угодно, кроме колпака на светлой голове.       Свое одеяние в чужой обертке, — сыгранная роль принцем для свободного прохода в люди, — кололо перьевое сердце волшебницы.       Эолио и понятия путает, и мечты его о воплощении легендарного дуэта принц-маг пугают, и сам, кажись, запутался в себе.       «Если так хочет в мир магии, так чего не попросит отца своего посодействовать? Он ведь лекарь, знает о тонкостях нашей профессии», — Тетия шумно глотает воздух, ловит каждое его слово, но не притворяется заинтересованной — только небрежно мычит, поддакивая. — «Он король, его ведь и посвятить могли в детали».       Девочка глупит, мысли жужжат, дороги смешиваются, фонари мерцают и блестят.       Эолио резко останавливается, заглядывает в лицо участливо, кидается в объятия и гладит ласково по спине, задевая под слоями плаща и платья лопатки. Темный кисточник кусает щеку собственного, скручивая хвост, цепляет светлый, оттаскивает ближе к себе. Свой кисточник капитулирует, слабо мычит протестующе.       Тетия эмпатийно хлопает рукой по шерстке светлого, почему-то дотягивается до макушки принца, задевая аккуратно прилизанные волосы. Пшено блестело золотом в тонких пальцах, мягкое и тягучее, словно в мед окунула руку. Пальцы слипнутся, пчела готовится ужалить, уже подставляет оружие, но смакует поражение бабочки и вид трепыхающихся крыльев.       Так странно. Ведь все же начиналось славно: они бродили и оглядывались по сторонам, словно впервые пребывали в столице, бегали по площади, прятались в палатках, съели пару украденных багетов, не преследовали целей, менялись информацией, словно растягивали вкусный чай, упивались совместно городской жизнью, рынком, фестивалем, парадами.       Все пестрело красками и сверкало, как хрустали Риче, как магия Агаты, как поднятый настрой Коко, как глубокомысленные изречения профессора Кифри, как мотивации от профессора Оругио, как горделивые нотки в голосе Эолио, как лампады на подоконниках с сигилом искр.       И также по мановению палочки растворилось, запузырилось, стоило Эзресту-младшему поделиться знатной тайной — мечтой детства о непоколебимом союзе волшебников и королевских чинов.       История кронпринцу умолчала о Дне Заговора, о кровавых распрях, об изгнании многих магов, о Шляпниках и их проделках, о запретных сигилах и как тяжело бремя волшебника ныне.       История не ведала ему о том, что сладкие грезы смываются истериками и гонениями, а тайны волшебников стираются под надзором стражей.       История жестока и беспощадна к его томлению о сказках, и, Тетии горько признавать, к их реалиям и быту.       Они не делятся ни с кем переживаниями, вынуждены хранить великую Тайну, которая проста, как дважды два сложить, пока люди вздыхают по чарующим красотам «заклинаний».       Каждодневная практика на бумаге теперь сменилась досадой и обидой к собственным трудам.       Тетия просит:       — Давай мы не будем торопиться с союзом и просто пока будем друзьями.       Эолио отрезает беспощадно-любезно:       — Это из-за невозможности союза между нами?       Кровь стынет, пальцы дергают колпак поспешно, срывают с головы жадно, жатка собирается в гармонь.       — Нет, я просто… — Тетия ищет слова, но под красноречивым взглядом принца тушуется.       — Я знаю об этом от отца, не беспокойся, — тешит ее Эолио, ресницы опускаются к носкам горного снега ботинкам. — И все же, я не теряю надежды на объединение однажды.       Его расплывчатость в движениях и фразах настораживает, и Тетия берет дело в свои руки — демонстрирует то, что умеет лучше всего.       Сигилы спрятаны в рукавах платья, стоит ими взмахнуть — ветер обретает осязаемость, лижет туфли, рассеивается и образует плотную массу, схожую с ватой. Маленькие шары сближаются, вырастают огромным комком, подкидывают принца к небу и катают по крутому витиеватому спуску, окружая мягкостью и вольностью.       Эолио смущенно лепечет восторг от магии Тетии, девочка жмурится, не ощущая привычной радости от «дарения приятностей».       Ее одаривал восторг прежде, и сама прогулка по столице, в компании самого принца, должна была сгладить тревоги, так почему же свеча эмоций вспыхнула и растаяла от общения с ним, оставив после себя мыльное пятно?       — Надеюсь, еще встретимся, — они облачаются вновь в свои одежды, отворачиваются приличия ради и вдыхают аромат хвойных деревьев — почти дошли до ворот, обогнули за день весь город. — Зимнее солнце.       На его вопросительный взгляд отвечает, мол, это сравнение на его комплимент о ее волосах.       «Издали кажется блеклым, а как приблизишься — ослепит яркостью своей».       — Я буду ждать этого с нетерпением, Тетия, — Эолио кланяется, разворачивается на носочках и покидает палатку вместе с темным кисточником. — Первый луч восходящего солнца.       Волшебница не находит ответа на свое недоумение. Эолио уже скрылся во тьме улиц.       Ее светлый, весь укушенный, плачется ей в ноги.       Девочка гладит кисточника машинально, шестеренки путаются в клубок и режут виски от смеси чувств к сегодняшнему дню.       Колеблется, и все же принимает решение:       «Только потому что он принц, вовсе не значит, что он не может дружить с теми, с кем пожелает. И хоть я надеюсь, что встретимся мы вновь нескоро, я хочу, чтобы он знал: я буду его другом, невзирая на статус».       С этими мыслями Тетия покидает шатер, возвращаясь по выученному маршруту к своим друзьям и учителям.