Неспящие

Гриффин

— Ты хочешь продолжать оставаться в стороне?       Гриффин вздрогнула от неожиданности и обернулась к Огрону, вызвавшемуся подвезти ее до больницы, где лежала Фарагонда. С директрисой единственной в городе старшей школы теперь всегда был кто-то из полицейских. После нападения Даркара слишком пристальное внимание к ее персоне демонстрировали многие жители города. — Что ты хочешь этим сказать? — Гриффин нахмурилась, скрывая все свои чувства за холодной маской безразличия. Она не готова была делиться мыслями. Все это время директриса наслаждалась счастливой жизнью в Читта делла Магиа, а остальное совсем не волновало ее. Даже когда появились три древние ведьмы, даже когда Даркар попытался провести ритуал, она держалась в стороне. Надеялась, что ее это никак не коснется. Надеялась, что жизнь вернется в привычное русло рано или поздно. Люди забудут о потрясших город событиях, и даже упоминания сотрутся без следа. Однако все стремительно развивалось. Валтор уже с трудом изображал уверенность и больше срывался. Что-то явно шло не так. Гриффин не хотела вмешиваться. Она чувствовала, что счастье ее настолько хрупкое, что тут же разобьется миллионом осколков, стоит ей шевельнуться. Стоило ли продолжать удерживать его или рискнуть и, возможно, потерять все? Этот вопрос мучил постоянно. Гриффин боялась сделать шаг, но что-то внутри отчаянно толкало вперед. — Ты же ключ. Или забыла? — Я помню, — раздраженно отозвалась она громче, чем ей бы того хотелось. Огрон наверняка знал, что она чувствует, но продолжал давить, при этом спрашивая так невозмутимо, будто и вовсе не настаивал. Однако за его безразличием к ее ответам скрывалось нечто большее. Хотел ли он, чтобы она вмешалась или нет, оставалось непонятным. Валтор доверил шерифу главный секрет. И все же среди всех подчиненных мэра он оставался самым независимым и ненадежным. Огрон явно вел свою игру, о целях которой Гриффин пока не могла догадаться. — Тогда ты не можешь не знать о тех, кто хочет разрушить заклинание. Так на чьей ты стороне?       Гриффин знала о желающих докопаться до правды. Именно она дала подсказку Фарагонде, что и вылилось в нападение Тритануса. Раньше директриса сказала бы, что полностью поддерживает Валтора, однако после того, как он тронул ее подругу, что-то изменилось. Мэр стал действовать агрессивнее и более открыто, что Гриффин не одобряла. Однако пока об этом не говорила никому. Ей нужно было время, чтобы разобраться в своих желаниях и в желаниях сторон. — Как и ты, — она поймала взгляд шерифа, в котором вечно отражалось что-то насмешливое и самоуверенное, будто он бросал вызов всему миру, — как и ты, на своей. — Для этого тебе нужен план. Что ты собираешься делать и чего достичь? — вот так прямо и снова безразлично. — А чего хочешь достичь ты? — Гриффин перевела стрелки. Легче было ответить вопросом на вопрос, чем понять, чего именно она хотела. Счастья? Да, разумеется. Спокойствия? Снова верно. Однако какой ценой? Хотела ли Гриффин продолжать притворяться, что все хорошо, чтобы ее наполненный счастьем и спокойствием мир не рухнул? Вот где загвоздка. — Как и все здесь, я хочу быть на стороне победителя. А вот кто победит, зависит от тебя.       Слишком многое зависело от Гриффин, что и логично, ведь именно ей Валтор отдал ключ. Отдал главное решение, которое способно перевернуть все. Как это было в его стиле — заставить переживать муки выбора, чувствуя себя будто на минном поле. Один неверный шаг, и она ошибётся.       К счастью, разговор прервался с приездом в больницу — огромное трёхэтажное здание, состоявшее из четырёх корпусов, соединенных крытой галереей. По небольшому парку с узкими петляющими дорожками, растущими по правую и левую стороны деревьями и коваными скамейками прогуливались пациенты. Птицы пели в листве, и ветер трепал фиолетовое платье Гриффин, пробегаясь мурашками по коже. — Я подожду здесь, — сказал Огрон вслед директрисе, когда она уже поднялась на первую ступеньку высокого крыльца.       Внутри встретили до ряби в глазах белые светлые коридоры и запах лекарств и какого-то мрачного давящего спокойствия. Гриффин поднялась на второй этаж и открыла хлипкую дверь нужной палаты, располагавшейся почти напротив лестницы. В светлой бедно обставленой палате с широкими окнами Фарагонда лежала одна. — Ты как? — спросила Гриффин, усевшись на стул возле кровати подруги. Фарагонда выглядела бледной, осунувшейся, но вполне бодрой, насколько это можно сказать о человеке, пережившем нападение. Психолог осторожно приподнялась. — Могло быть и хуже. — А могло и лучше, если б ты не стала докапываться до правды, — строго, будто Фарагонда была одной из ее нашкодивших учениц, ответила Гриффин. — А ты предпочитаешь жить в обмане? Обманывать, в первую очередь, себя, убеждая, что все хорошо. Город меняется, жизнь меняется. Рано или поздно идиллия Валтора разрушится.       Фарагонда говорила это так твердо, что Гриффин задумалась о том, как бы прекратить существование этой иллюзорной идиллии. Однако быстро одернула себя. Принимая столь важное решение, нельзя полагаться лишь на эмоции. — В том-то и дело, что я в раздумьях. С одной стороны, это все обман, с другой, стольким людям этот обман принес что-то хорошее. Пока Валтор держал все под своим контролем, мы жили спокойно. Никаких битв, нападений, крупных конфликтов. — Никакой свободы, — добавила Фарагонда мрачно. Гриффин опустила голову. Снова подруга попала в точку. В последнее время директриса находилась под постоянным контролем, что ужасно осложняло жизнь. — Мы не можем отдать наши жизни в руки Валтора и радоваться мнимому спокойствию. Неужели ты не хочешь вернуть себя? — А хочу ли?       Гриффин до сих пор находилась в поисках верного ответа, в котором была бы абсолютно уверена. Который не сделал бы все только хуже. Новая версия себя одновременно нравилась ей и нет. — Я не могу призывать тебя помочь найти правду, — Фрагонда устало вздохнула и потерла переносицу. — Только тебе решать, хочешь ли ты. И все же задумайся, насколько жизнь здесь соответствует твоим принципам.       Гриффин развела руками и более слабым голосом попросила: — Давай переведем тему. Когда тебя выпишут? — Пока не говорят. Мне лучше оставаться пока под присмотром врачей. Если бы тогда меня не… Я бы не говорила с тобой. Тританус хотел меня убить, но я видела в его глазах сожаление. Почему он решился на такое?       Гриффин ответила мрачным голосом: — Ему обещали исцеление и новую жизнь, гораздо лучше, чем сейчас. — А сейчас он в тюрьме ждет приговора. Все-таки нельзя начинать новую жизнь так.       Ещё немного поговорив с Фарагондой о нападении и Тританусе, Гриффин засобиралась уходить. Нельзя надолго оставлять школу без директора. Спускаясь по лестнице в холл первого этажа, она думала о словах своей подруги. В очередной раз все говорили ей вступить в начинавшуюся битву и помочь открыть правду. Однако сделать этот шаг было сложнее, чем прыгнуть в пропасть. Неизвестность волновала больше острых скал. Гриффин не имела ни малейшего представления, что ждало ее на пути правды. Возможно, для начала стоило разведать почву. — В школу? — спросил Огрон, когда Гриффин села на переднее сиденье. — К Валтору. Хочу обсудить с ним кое-что.       Разговор с Валтором предстоял особенный, не похожий на все предыдущие. Гриффин всю дорогу пыталась представить, куда он заведет ее, какие слова лучше подобрать. Однако ничего не получалось. Все казалось ужасно наигранным и складывалось не лучшим образом. Наконец, чего Гриффин одновременно так ждала и не хотела, показался двухэтажный дом мэра. Машина остановилась у высоких ворот. Огрон заметил с улыбкой: — Звони, если он попытается убить тебя подушкой.       Вроде фраза и разрядила обстановку, а вроде стало ещё более волнительно. Гриффин прошла к крыльцу дома через сад, как всегда идеально ухоженный, по пути залюбовавшись на розы, что были довольно крупными и яркими. Ей бы хотелось такие в свой дом. Впрочем, если Гриффин решила бы докапываться до правды, о розах можно было забыть, как и о доме.       Валтор сидел в гостиной, читая какую-то книгу, а рядом на низком журнальном столике стояла чашка травяного чая. Тихая классическая музыка лилась из проигрывателя, расположившегося на широком подоконнике. Все было так же спокойно и идеально, как раньше. Как могла Гриффин думать о том, чтобы разрушить это? — Тебе что-то нужно? — спросил Валтор, не поднимая головы от книги. Гриффин села в кресло напротив и положила руки на подлокотники. — Да, мне нужно с тобой поговорить. Я знаю, что нападение Тритануса — твоих рук дело. Неужели все настолько плохо, что ты жертвуешь спокойствием города ради устранения Фарагонды?       Валтор усмехнулся и, положив книгу корешком вверх, поднял голову. Он выглядел невозмутимым, но в глазах отражалось что-то зловещее, будто он вот-вот готов был наброситься. Гриффин откинулась на спинку, прижавшись покрепче. — Обычно ты не задавала таких вопросов. Кто повлиял на тебя?       Гриффин нахмурилась, но ничем не выдала более своего раздражения. — Никто. Неужели ты не можешь ответить на вопрос?       Валтор ответил надменным взглядом. Он до сих пор сидел в расслабленной позе, прислушиваясь больше к музыке, чем к тому, что пыталась донести Гриффин. — Могу. Спокойствию в городе мешают три древние ведьмы, Фарагонда, Блум и, возможно, кто-то ещё. Я хочу рассекретить всю их шайку и вернуть жизнь на круги своя. Пусть они уйдут, скроются так глубоко, что никто больше не услышит о них. — Ты все ещё веришь, что жизнь может вернуться в привычное русло? — Гриффин спросила об этом от абсолютно искренне. От ответа Валтора зависела ее позиция: — Я уверен в этом. Нужно прихлопнуть этих искателей правды, пока они не натворили дел, и никто ничего не услышит. Жизнь будет такой, как и прежде. — И продолжать обманывать кучу народа, — добавила Гриффин мрачно. Валтор закатил глаза: — А разве это плохо? Ты же сама можешь подтвердить, что то, что я делаю, идет на пользу. Ты же сама живешь в обмане, зная об этом, и тебя это устраивает. О чем разговор?       Гриффин против воли сжала кулаки и напряглась. Валтор попал в точку. Не было и дня, когда она не напоминала себе о том, что ее жизнь в Читта делла Магиа — иллюзия, на которую она согласилась добровольно. Это отравляло спокойствие и мнимое, выходит, счастье. Гриффин пыталась забыть, но мысль прочно засела в голове. — Ты прав, — строго ответила она, не желая открываться и признавать поражение. Валтор улыбнулся: — Вот видишь. Поэтому избавь меня от этих вопросов и продолжай охранять ключ. Пока он у тебя, Читта делла Магиа будет существовать.       Мужчина поднялся и пересел на подлокотник кресла Гриффин. Зарылся пальцами в ее волосы и поцеловал в щеку. Когда-то за такое его внимание она могла отдать что угодно. Неужели любовь к Валтору на деле лишь спала, но не угасла совсем? И влияла ли любовь на решения Гриффин? Ей ужасно хотелось отдаться моменту, и пусть все идет своим чередом. Ничего, казалось бы, не имело более значения. И все же Гриффин не оставлял вопрос, была ли любовь Валтора очередной иллюзией.       Женщина с огромной неохотой встала и вышла из гостиной. От осознания того, что жизнь стала уж слишком ненастоящей, было тошно. Она перестала понимать, где реальность, а где то, что создал Валтор, чтобы она продолжала хранить ключ. Гриффин сжала кулаки и нахмурилась. Когда она стала такой? Когда любовь стала дороже принципов, а красивая иллюзия — реальности? По сути вся жизнь теперь была одним огромным ничем. Шуршащим симпатичным фантиком, внутри которого лишь пустота. Гриффин уверенным шагом вышла за ворота и пешком добралась до полицейского участка. — Мне нужны три древние ведьмы, — сказала она быстро, пока сомнения не нахлынули с новой силой. Пока ей самой было тошно от себя. Огрон провел Гриффин в комнату для допросов. Некоторое время женщина прождала там, пока на пороге не появились три древние ведьмы. — Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки, — объявил шериф. Гриффин сняла с шеи кулон в виде магического символа и положила на стол. С минуту внимательно осматривала совершенство граней и внешнюю строгость украшения, но, почувствовав желание надеть его вновь и вернуться к Валтору, подвинула к трем женщинам, сидевшим напротив. — Это и есть ключ от города. Я думаю, вы знаете, что делать. — Наконец-то, — одна из ведьм схватила кулон своей тонкой морщинистой рукой, обтянутой желтой, как пергамент, кожей. Долго изучала его, поднеся ближе к глазам. — Мы проведем ритуал, и город падет.