Капля, что разбилась об реальность.

Изуку любил дождь. Ритмичный, сдержанный стук по земле никогда не переставал наполнять его редким, всепоглощающим чувством безмятежности. Ему нравилось, как весь накопленный стресс спадал с неба маленькими каплями, преодолевая огромные расстояния, чтобы достичь почвы, однажды возвратясь. Он думал, что он подобен его циклу. Он падал и падал, разочаровывался, сжимался, но продолжал подыматься с оскверненной земли, потому что другого выхода, казалось, не было. Небосвод был плотно затянут облаками, каждое их них уникальное и непохожее на другое. Он чувствовал себя этим облаком, за исключением того, что каждое другое в его мире было совершенно идентично следующему, все они были большими и красивыми, чистыми, идеальной формы и однородными. Каждое облако возвышалось над ним Никто из других не был дождевым облаком, нет, он был единственным. Тот, кто вынесет каждую каплю дождя, каждое бремя, каждую болезнь и жестокость, которые может предложить мир. Изуку сохранял бесстрастное выражение лица, пока Каччан и его приспешники пускали язвительные фразочки, и издевались и над ним. Читать друга детства не затруднительно, но муторно. Он хочет реакции? Будет ли ему скучно сегодня, если Изуку ничего ему не даст? В некоторые дни Мидория проваливается в своих догадках, цепляясь за эти огрызки надежды правильных выборов, которые, увы, фальшивы, и ему приходится переключать свою игру между ними — потому что это почти то, что и есть. Игра. Он должен сказать себе, что это так, чтобы пройти. Он не может так жить, если это настоящая жизнь, но выживать, вполне. Сказать, что он ничего не чувствует, было бы и правдой, и ложью — он доводит себя до того состояния, когда он ничего не чувствует и он пуст, когда ему это нужно, сохранить то безучастное лицо, которое надоедает Каччану и его хулиганам, и вяло тащить своё тело, себя, с силой и болью, когда мама ждёт его. Иногда ему хочется остаться в этом небытии навсегда. В эти дни все просто так болит — растущее расстояние от его матери, то, что все в школе, начиная от его одноклассников, и до его учителей, они не говорят ни одного доброго слова, как и половина школы, которая хочет сделать ему больно. Он только терпит в эти дни всю ношу на его сгорбленных плечах, для его мечты. Кацуки призывает его обратно в реальность динамичным взрывом возле лица, уже родной болью и покалыванием на щеке. Это невольно заставляет его кашлять, в ушах звенит, глаза слезятся. Дождь падает огромными каплями; когда одна из них попадает на избитую кожу, она разбрызгивается, отскакивает и распадается на более мелкие бусинки, которые затем поддаются гравитации, направляясь к почве под вами. — Это скучно. Пошлите, статисты, — рявкает Каччан, топая из комнаты, на ходу перекидывая сумку через плечо. Изуку ждет несколько минут, судорожно дышит, руки трясутся, а затем делает глубокий вдох, смотрит на свои руки, вытянув их перед собой, и заставляет их перестать. Он не может уйти отсюда, если не спокоен, но и не может оставаться здесь, где он не в безопасности. Деку может развалиться и полностью размякнуть, лишь когда он в комфорте своей комнаты, а позволить себе роскошь в плане отдыха находясь вне дома, звучит как нарушение уголовного кодекса. Поэтому он вместе с несколькими размеренными вдохами и выходит из комнаты, стараясь держать плечи сгорбленными, обхватив себя руками и низко наклонив голову, прижимая сумку к телу. Дождь усиливался, и всё вокруг казалось картиной несмелого начинающего художника. Краски смешаны, мазки слишком размыты. Дома угрюмы, без единого квадратика света, все вокруг однообразны и похожи, без какого-либо различия, без мечты, без фантазий. А мальчик всё дальше пробирался к перекрёстку, смотря на серое небо сквозь дождь, который уже лил как из ведра. «Если ты так сильно хочешь быть героем, молись, чтобы в следующей жизни ты получил причуду, прыгнув с крыши, как лебедь!» Дождь начался неожиданно. Просто в какой-то момент небольшая туча закрыла солнце, и первые капли болезненно ударились об землю, намертво разбиваясь. Он вовсю забарабанил по всем поверхностям, будто отбивая ему одному известный ритм. Крупные, леденящие вытекавшую кровь капли, ударяясь о препятствия, разбивались на тысячи крохотных брызг, бриллиантами сверкая на солнце, которое выглянуло из-за тучи, вновь воцаряясь на небосклоне, даже дождь был величественнее Деку. Изуку чувствовал, как глубоко он сидит во всем его теле. Он был помещен туда, как огромное бремя, названное Деку, сокрушая его и безжалостно проходясь по незажившим ранам. Мысли затмевали его реальность. До первых знакомых выхлопов. — Я сделаю это — сказал Изуку, расширив глаза в изумлении сильнее обычного, сам от себя не ожидая, что он проговорит это вслух. Глаза Бакуго ели бегло забегали, и Кацуки застыл. — Ха… — он взял страницы блокнота и положил их в сумку. «Ха-а-а…» он сделал несколько движений, таких как открытие и закрытие рта, показывание пальцем, что-то похожее на то, как он изобразил X руками, но ни одно из этих движений, казалось, не имело никакой связи друг с другом, прежде чем он фыркнул, и пошел на свое место. из памяти стёрся момент как он попал в комнату и сколько он вообще в ней находится. Его вели сюда не ноги, вовсе нет, эти красные, наполненные растекающейся кровью по всей прострации мысли захватили его тело, манипулировали, привели сюда, подальше от всего этого паршивого мира. Он помнит то время, когда пытался убедить себя, что он невиновен, что он жертва, что то, что он делает с собой — неправильно. Это сказачное время, когда Мидория Изуку был чистым, хорошим, может быть имел статус жертвы, но только не сейчас, с откровенным омерзением, напополам с вожделением, что захлестывают его, даруя ощущение нереальности от происходящего, иллюзию, которая норовит рухнуть. С треском, с сажей и мазутой, осевших на его сердце. Щурясь на лезвие, небрежно брошенное под кроватью в порыве нервного срыва, он проводит когтями по деревянному полу, и на нём образуются новые отметины, наряду с предыдущими. Это спусковой крючок, перед тем как в глазах помутнеет от предстоящего экстаза, и он вновь пустит себя в воображаемый мир безопасности и свободы, его равного статуса и.. нужности. Этот мир прекрасен, ведь его украшает ложь. Ручонки отчаянно хватаются за орудие, весь корпус наклоняется вперёд, и лоб удачно вписывается в каркас кровати, на что Деку негодующе поморщался, пальцы под давлением соскальзывают с рукоятки, напоровшись на острие лезвия, слабо порезавшись, азартность и наваждение при ощущении боли, накатили с новой дозой. Вновь нормально сажась, в спешке он сильными рывками стягивает с себя футболку, цепляясь взглядом за открывающуюся изрезанную зону на бедре. Лёгкая прохлада проскальзывает по нему, но она остаётся незамеченной, из-за будораживающих ощущений и адреналина. Рассеянно его сознание кричало ему, чтобы он действительно проверил лезвие на наличие признаков использования или чтобы убедиться, что оно не было тайно ржавым. Он должен протереть его антисептиком или чем-то еще. Но желание было слишком сильным, и он просто… не заботился об этих вещах. Ему просто нужно было это почувствовать. Только один раз, прошептало его подсознание, мягко поцеловал в макушку, и все сознание притупилось, на мгновение остановившись, когда он поднес лезвие к своей коже. Нож проходится по коже в какой уже раз. Изуку смотрел, как кровь сочится из пореза, заметив, что он вошел глубже, чем в прошлые разы, а также в мелком испуге осознав, что ему на этот фактор на самом деле наплевать. Мидори закатывает зрачки за пределы возможностей, жестяная и резкая боль убаюкивает его хрупкую душу, сокрытую за десятью железобетонными, гигантскими стенами, тогда в разум просачивается раздражающая сухость в глазницах, значит он перестал рыдать. О, на его щеках всё ещё видны мокрые дорожки от слёз, хотя в глупой памяти нет ни одного намёка на то, когда именно он начал плакать. Это тревожно, но у него нет времени на беспокойство об этом, как-нибудь в другой раз (это очередная гнусная ложь, но она смотрится слаще горькой правды.) Капли стекают по его испуганной коже, текстура сгущающейся субстанции вызывала у него желание броситься. Но оно всегда подавлялось Став восприимчивым к своему окружению снова, он в мельтешащей дымке непонимания взглянул на рубцовую кожу, пытаясь отрезветь, зажмурил глаза. Неприятные и жгучие мысли возвращаются, покрывая сердце мраком, но Мидория уже умеет забивать на их присутствие, после того как он наказал себя. Старательно, он нежно касается своих теперь уже окровавленных бедер, игнорируя навязчивую жажду продолжить самовредительство, смакуя намоченным, дезинфицирующим средством ватным диском, попутно доставая из закраев тумбы мазь для порезов, и ощупывая полку на рулон бинтов. Может, украсить это всё наклейкой Всемогущего? Он как раз направлялся в гостиную, закончив уборку, когда увидел красные и синие огни, которые мерцали за пределами квартиры, любопытство наполнило его, и, надев туфли, он вышел на улицу к открытым перилам, чтобы посмотреть, что происходит. И то, что он увидел, заморозило его восприятие окружения. Он почувствовал, как его желудок сжался, и поджидающая паника накатила, сердце застучало в ушах, и всё тело напряглось. Меньше чем в двадцати футах от их квартиры лежала его мама, она лежала в луже собственной крови, и он видел, как полиция пытается сдержать толпу, пытающуюся получше рассмотреть. ещё не труп. А потом он дёрнулся, изо всех сил стараясь, чтобы его колени не подогнулись, когда он бежал вниз по лестнице, к счастью, там было всего несколько пролетов, но когда он приблизился к основанию, он перелетел через перила и приземлился быстрым кувырком, прежде чем продолжить свой спринт. На ещё совсем недавно безмятежном и спокойном небе закружились хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи, задавившие солнце своей тяжестью. Светило, как будто растерявшись, совсем скрылось за их тяжёлыми боками… Сверкнула молния, а через несколько секунд невдалеке пророкотал гром, подтверждая своим ворчанием, что вот-вот на землю обрушится ливень. И люди, и звери начинают суетиться, стремясь поскорее спрятаться от неотвратимо надвигающегося дождя. Он проталкивался и толкался сквозь толпу, ярость и чувство вины заставляли его глаза рябить, пока он рычал, пробираясь между навязчивыми людьми. Перед ним появились копы, и поэтому он обошёл их быстрее, прежде чем подбежать к маме и упасть на колени рядом с ней. Он не чувствовал слез на своем лице, так как все его тело онемело, но его руки зависли вокруг ее тела, слишком неподвижные и слишком бледные. — Изу..гх — внутренне зеленоволосый мальчик хочет плюхнуться в проявлявшуюся лужу, от того как хрипло звучит голос матери — про.. — Нет. Пожалуйста не говори это, только не это, не это слово, хорошо? Всё в глазах подростка блекнет, всё теряет ценность, каждая и любая существующая частица этого мира сейчас не с ним, в его глазах лишь лежащий силуэт напротив. Ему больно, она извиняется не только за предстоящую смерть, есть вторая причина, из-за которой стёбы и насмешки над его мечтой, физические и очень чувствительные. Деку борется со слезами ярости и гнева. — Прости меня мама Мужские сильные руки полицейских дотягиваются до него, и всё теряет смысл в тот момент, когда слабая и шаткая улыбка Инко Мидории, приобретает неживые краски. Герои не справились, «Их причуды не подходили к сложившимся условиям» Ночью всеми привычный серый город замирает. Один за другим гаснут окна построек, пустеют улицы и дороги. Одинокие фонари освещают небольшие участки. Вокруг царит тьма, таинственная пелена покрывает город, а в небе зажигаются мириады звезд. Бесконечность огней заполняют темноту, горящие ослепительным светом названия различных магазинов и кафе, свет от фар автомобилей, россыпи гирлянд на деревьях, пестрящие, знакомые витрины. Все соединяется в круговороте света в ночи. Ближе к полуночи небо в определённом месте светлеет, бледное зарево постепенно разгорается. Через несколько минут появляется луна, кто видит там потерянные надежды, кто начало небывалого рассказа, или даже силуэт под затянувшимися клятвами. С восходом луны, может показаться что становится так светло, что легко можно различить силуэты домов, деревьев, даже отдельные листочки на них, когда на самом деле твоё воображение показывает тебе заготовленную картинку, то что ты бы предпочёл увидеть. На землю падает их четкая тень, и весь ночной мир предстает перед нами, как будто покрытый яркой и одновременно невидимой краской. И, несмотря на то, что большинство людей сладко посапывают в кроватках ночью, события во мгле тёмной продолжается. Прохладный ветер взъерошил зелёные кудри, те в свою очередь закрыли собой лицо парня. Он не потрудился убрать их, продолжая смотреть туда, куда не так давно ушёл Всемогущий. Он находится здесь долго, подозрительно продолжительное время, около 4 часов в стоячем положении. Изуку пытался сдвинуться с места, посвятить свою голову более светлым мыслям — «Каччан буде беспо..» «Если ты так сильно хочешь быть героем, молись, чтобы в следующей жизни ты получил причуду, прыгнув с крыши, как лебедь!» Мысль оборвалась мгновенно. Как же он мог забыть, как Деку мог опустить всю ту фразу из-под грудной клетки, и продолжить стыдливо просматривать весь класс с задних рядов? — «Я всё ещё хоч...» «Нужно быть реалистом, ты не можешь стать героем без причуды, это слишком опасно и.» Он неосознанно закусывает нижнюю губу, чуть потрясся головой, желая чтобы и это воспоминание не всплывало в такой неподходящий момент, со всеми разновидностями красками ситуации, и уже пережитыми, но вновь нахлынувшими чувствами. — «Мне.. нужно к маме, она будет беспокоиться» Умное подсознание со всеми нюансами и точностями воспроизводит труп его матери, той, из-за которой он держался, и старался выживать. Ноющая оболочка его души, с треском расплавилась в агонии, и безудержные слезы повалились на наружу. Изуку даже не ощущает их. И вот с неба падают первые крупные капли. Не желая намокнуть, бродячие собаки и кошки спешно скрываются из-под неминуемой погоды. Люди, что еще не добрались до дома, спасаются под навесом зданий и остановок. Вскоре дождь усиливается, превращаясь в ливень. Он хлещет во всю мощь, громко отбивая на асфальте барабанную дробь. Ему вторит резко меняющий направление порывистый ветер. А зачем теперь ему выживать? Какая важная и перспективная причина для продолжения жизни может быть у процента из статистики? Он безусловно бесполезен, но ради его матушки, ее благосостояния, он продолжал уверять ее что это не так, лишь бы самому себе доказать это, но повторяя это как мантру, никакой благословенной веры в эту чушь не появилось. А сейчас, кажется сама сущность всея закона природы и справедливости привела его сюда. На крышу. Зрение сужается до одного объекта виденья, уши теряют способность слышать что-либо в округе, лишь одна команда звучит у него и раздается по всем клеточкам и нейтронам, проскальзывает по леденящей крови, и он легко и непринужденно идет вперед, ловко перепрыгивая откровенно говоря невысокий заборчик, и оказываясь на выступе. Странное чувство умиротворенности и свободы заполняет его легкие, он завороженно оглядывает местность внизу, с явным восхищением и ласковостью. Почему он раннее не обращал внимание на красоты этого поглощающего себя мира? Теперь функция слуха уступает, наслаждаясь звучаньем уже тихого города, изредка проносящимися машинами и их резкими тормозами, редкими выкриками с окон и напевание безмятежных строк, мало по малому он прислушивается и к ветру. Он мчится темными стайками по кронам деревьев, шумит в заржавевших ставнях, ветер шумно проходит сквозь старый сад, затихая и нарастая до беспрерывной заполненности, так что гул в зелени являл как начало и конец всего, что знали мы о мире окружения. Сегодня гулкая ночь темна, с редким дождем она сходна с осенним запахом мокрой побуревшей травы, да всплеском воды. Небеса и еле проглядываемая местность сейчас бегут сюда, мчатся прочь, и плавают вдали единым проникновением запаха живой земли и заодно с ними — Изуку. Стекая по крышам домов и мокрой листве деревьев, капли быстро образуют большие грязные лужи. Невольно грязюка хватается за штанины прохожих, а те замечают ее только через время, будучи уже в автобусах, и сердятся в ответ. С неба льёт, и льёт, льёт щедро и непоколебимо. И не видно конца этому водяному буйству природы. Мидория вдыхает и выдыхает пустой грудью, вдыхая в нее что-то раннее неизведанное. Его манит поглощающая пропасть, заканчивающаяся холодным и бесчувственным бетоном, стекающие капли ливня также долго не задерживаются, так и норовят коснуться низа, чтобы после взмыть, и стать вновь полезным дождем, который чуть протрет автомобили, даст семенам прорасти в блаженные и здоровые плоды, подарит веселье незнакомке, которая не сдержится, и будет кружить под непогодой ночь напролет, воссоздаст идеальную атмосферу тому, кто познает законы жестоких установленных правил через сигареты, попадет и стечет по губам мелких школьников, что не успели добежать до дома, но и не против на самом деле промокнуть. Капли разбиваются и высыхают, и все же, дают пользу своей кончиной. Изуку подобен этому циклу. Словно в идеальном и замедленном дубле, Мидория Изуку делает шаг, пропасть и абсолютное ничего обхватывает его тело, весь вес, физический и моральный спадает с него, мельтешащие силуэты квартир и домов, и всяких заведений мелькают в полете, он чувствует как отдаляется от высокой крыши, и как легко он сейчас распластается на дороге, и, он скидывает с себя ответственность, даруя впервые настоящую и счастливую улыбку.