О первом снеге

— Я слабею, Шамаш. Звенящий шепот Энлиля остановил огненного повелителя, стремительно меряющего шагами штабной шатер. Впрочем, шептал он не потому, что боялся чужих ушей: произнести эти слова вслух оказалось куда сложнее, чем гордый маг мог себе представить. Шатер был обставлен весьма аскетично. Кроме разномастного оружия и доспехов, в его центре располагался большой стол из грубо обработанного массива дерева, несколько стульев да походная койка с худой подушкой, скрывающаяся в тени, так не похожая на их большое мягкое ложе в столице. Шамаш до мозга костей был воином, и мог спать хоть на голой земле при необходимости. Энлиль передернул плечами, глядя на это скудное убранство, но здесь у него не было власти. Огненные шары, что зависли над развернутой на столе картой приграничной местности, отбросили тень на прокатившуюся по лицу Шамаша судорогу. — Что ты сказал? Как давно? — Каждый год, каждый день этой треклятой войны… — мягкие губы Энлиля задрожали, но усилием воли он выровнял голос и продолжил. — Глоток за глотком выпивает мои силы. Шамашу не нужно было объяснять, что это значит. Он тяжело оперся кулаками на стол. Война с людьми, жалкими ничтожными существами, восставшими против своих повелителей, отнимала слишком много сил, и эта ноша постепенно становилась непосильной для сердца Энлиля. Но если при этом сам Шамаш не чувствовал существенных изменений в своей магии и теле, то не значит ли это, что Энлиль отдаёт ему все, что у него есть, лишь бы?.. — Разрешите доложить, Повелитель! — торопливый голос перебил мысли Шамаша. Прижимая четыре пальца к ямке между ключиц, в шатер ворвался молодой запыхавшийся маг. Костяшки пальцев Шамаша побелели, воздух в шатре мгновенно раскалился, кулаки ударили по столу. — Пошёл вон! Я занят! Ярость Шамаша вынесла перепуганного юношу за полог, ударив струёй огня в живот. Бог огня зарычал от клокотавшей в нем ненависти: к людям, раздери их лахму и лахаму, к Энки, что вставлял палки в колеса своим видением, как вести войну. Орудия, блокирующие магию, если не уравняли шансы сторон, то позволили людям держаться за счёт численного перевеса, диверсий, с умом расставленных ловушек. На войне Шамаш чувствовал себя как дома, но лишь в том случае, когда он её выигрывал, а не рисковал потерять ещё и Энлиля помимо собственной чести. Этого он не мог допустить ни при каких обстоятельствах. — Мы должны завершить войну, душа моя, любой ценой, и вместо того, чтобы вышвыривать этого очаровательного гонца, успокоиться и подумать о нашем положении. — Умиротворяющим жестом Энлиль повернул лицо Шамаша к себе. Тот медленно кивнул и подставил свою щеку под ласковую ладонь. — Поверь, я знаю, как ты устал. «Слишком, только не больше, чем устал я сам. Но имею ли я на это право?» Энлиль знал, что Шамаш всеми силами оберегает его от войны. «Я всегда должен знать, где ты находишься, что ты в безопасности», — такими словам он запретил Энлилю покидать внутренние стены Ура пока его нет, и тем более появляться в штабе. Изредка он нарушал данное Шамашу слово, когда тоска становилась особенно невыносимой. Лучше вновь испытать на себе его гнев, чем не испытывать вообще ничего. Ненавистное одиночество дало простор плохим мыслям, что годами он успешно гнал от себя. Вяло, но беспрестанно они бередили душу, как моль точит книгу, или бесплодные речи Энки разум, слушать которые стало выше сил Энлиля. Он не знал, чем помочь Шамашу, кроме как изо дня в день подпитывать любимое сердце энергией, несмотря на то, что сам не всегда находил силы выйти из покоев. Когда он трижды отказал в приёме Энки, поползли унизительные слухи о его болезни. Слуги сразу вспомнили, насколько стар их повелитель, и судачили на кухне да по коридорам, пока он лично не перекрыл дыхание своей кухарке. Энлиль давно ощущал, как его магия уходит, струится сквозь пальцы. Медленно, по крупице, но уходит вместе с жизненной силой, вместе со способностью смеяться. Рано или поздно он станет слабым звеном великой пятёрки, и Энки это обязательно заметит, захочет видеть на его месте генерала Ниалла, лучшего воздушного мага из своих сыновей. Эта перспектива должна была злить гордого бога ветра, и она злила его, но скорее по привычке, как будто заученные движения меча в ответ на атакующие выпады, что годами тренировал с ним Шамаш. Из самых дальних задворков его разума тихонько стучалась мысль, что он не должен существовать. Когда-то давно он принял решение, поделившее надвое его жизнь, и каждый прожитый день несколько сотен лет спустя шёл с его решением вразрез. Без ритуала они уже давно слились бы с хаосом. Но каждое мгновение, проведённое с Шамашем, с богом его солнца, что заражал Энлиля жаждой побед, власти, его любви, наконец, успешно вытесняло упаднические мысли, делало их абсурдными и даже противоестественными. Эта маленькая навязчивая идея из глубины сознания образовала ледяной ком страха в его груди, там, где теплился цветок. И каждый раз этот ком разливался по всему телу вплоть до дрожащих кончиков пальцев, обвивал своими щупальцами мятущееся в ужасе сердце от одной мысли о смерти Шамаша, что связан с ним до конца его дней. — Мне очень тебя не хватает. — Энлиль прильнул к Шамашу всем телом и глубоко, с удовольствием вдохнул до боли знакомый запах его тела, смешавшийся с сыростью, железом и костром. Шамаш кожей ощутил липкий страх, как бы Энлиль не пытался его подавить или спрятать, и в душе его крепла ярость и решимость стребовать плату у людей за их дерзость. За страх его Энлиля. Успокаивая свое ревущее пламя до контролируемого состояния, он поцеловал по очереди ладони бога ветра и вышел в лагерь. Слегка подкопченный гонец переминался с ноги на ногу от холода и о чем-то беседовал с Вазуром и Алкусом — воздушными магами, возглавлявшими каждый свой разведотряд. Завидев Шамаша, они подобрались и приложили пальцы к ключицам. — Оба вернулись, очень хорошо. Ко мне с докладом, срочно. — Не дожидаясь ответа, Шамаш развернулся и стремительно зашагал обратно к штабу. Разведчикам не нужно было повторять дважды, и, несмотря на накопившуюся за две бессонные ночи усталость, они поспешили вслед за своим нетерпеливым повелителем. Внутри маги обнаружили бога ветра, сидевшего прямо на карте и легкомысленно покачивающего ногой, и спешно поклонились. — О, полно вам, господа офицеры. А тот юноша, гонец, он разве не с вами? Шамаш крепко сжал в пальцах подбородок Энлиля. Его ледяные глаза с нежностью улыбались из-под полуприкрытых век. Шамаш прекрасно знал правила этой игры в провокацию. — Выбить бы эту дурость у тебя из головы. — Процедил огненный повелитель, и ещё сильнее сжал пальцы. Шамаш понизил голос и навис над белокурым магом. — Будет тебе гонец. Позже. После чего бесцеремонно столкнул довольного собственной шалостью Энлиля со стола. Шамаш обратил свое внимание на усердно смотрящих по сторонам разведчиков и махнул рукой, веля начинать доклад. — Что вы выяснили по дислокации войск? Алкус и Вазур, внимательно глядя на карту, обошли стол с разных сторон. Вазур указал на холмы близ границы, а Алкус на несколько миль восточнее. — Северный полк спешно стягивает свои силы за эти холмы, повелитель Шамаш. Также я могу утверждать, что там сосредоточены все известные нам орудия против магии. Рельеф местности довольно сложный, окопались они крепко, армии подойти незаметно туда невозможно. — Вазур хмуро разглядывал на карте те самые холмы и горный хребет в полумиле от них, отсекающий попытки кавалерии зайти в тыл. — Впрочем, в случае нападения им самим отступать некуда. Алкус повертел в пальцах кусочек угля и подправил карту, заприметив неточности, и только после этого заговорил. — Повелитель, я не сомневаюсь, что полки Юг и Юго-Запад готовят атаку с востока, прямо в тыл, и они выжидают. Их лагерь разбит менее чем в двух днях пути отсюда, и эту стоянку они не покидают уже несколько ночей. Шамаш расставил флажки на карте в соответствии с докладом разведчиков. Энлиль фыркнул, высказывая свое отношение к получившейся картине. — Вас кто-нибудь видел? Потери? — Никто не видел, повелитель, я в этом уверен. Алкус также кивнул словам Вазура. — Хорошая работа, свободны. Я должен подумать. — Шамаш не оторвал взгляда от карты, когда двое магов с поклоном вышли из ставки. — Что я вижу, Шамаш, люди тоже очень хотят закончить войну. — Энлиль поморщил свой хорошенький носик и кивнул на флажок, обозначающий лагерь магов, что оказался зажат между трех полков человеческой армии. — Готов спорить на своего нового барда, что как только северные достаточно обустроятся, они устроят провокацию. И пока мы будем штурмовать холмы, ещё два полка прижмут нас сзади. Щелк — и ловушка захлопнется. Очень умно. Энлиль хмыкнул почти восхищённо. Размышляя, Шамаш отрешенно играл с танцующими языками пламени на кончиках своих пальцев. Глубокие складки залегли между бровей. — Хорошо, что я умнее. Хотят нападение — я им его обеспечу. Мелкая дрожь в уголке рта Шамаша не предвещала ничего хорошего для его врагов. Он поднял глаза на любопытствующего Энлиля. — Завтра на закате моя армия отправится на восток и ударит первой. Без своих орудий, не ожидая нападения среди ночи, люди будут беззащитны. Но один отряд должен подойти к горам: маги, которым выпадет честь совершить подвиг, пробить защиту и уничтожить орудия. — Как романтично ты называешь самоубийственный приказ: подвиг. — Энлиль протянул последнее слово, смакуя его на языке точно сладкий виноград. — Приказ не будет таким уж самоубийственным, когда я его отдам. Знать детали им не обязательно. Лицо Энлиля просияло от внезапной идеи, и тот едва не мурлыча сказал: — Никто не справится с этой задачей лучше, чем генерал Ниалл. Молва о его славных подвигах уже давно опередила его самого и достигла столицы и ушей Энки. — Ты так сильно хочешь от него избавиться? — Шамаш нахмурился, взвешивая эту идею точно на весах. — А ты разве нет? — совершенно искренне удивился Энлиль. — Его самоуверенность прекрасный инструмент для того, кто умеет на нем играть. Как по нотам — пам-пам-пам — и славный генерал уже мчится героически умереть, спасая невинные души. Вечно перечащий приказам своего повелителя, своенравный генерал стоял костью поперёк горла Шамаша, предпочитающего беспрекословное подчинение, но тем не менее был ему полезен. Его смелость спорить изредка заставляла Шамаша пересмотреть собственное решение в пользу лучшего. Теперь генералу Ниаллу предстояло выполнить с большой долей вероятности последний приказ своего повелителя, и Шамаш больше не потерпит возражений. Решение принято. — Генерал Ниалл должен выйти к холмам до рассвета: он не будет знать о переброске армии и атаке на востоке, ровно как и то, что у него нет подкрепления. Никого, кроме меня. В неверном свете огненных шаров выражение лица Шамаша ускользало, теряясь в сполохах языков пламени. Только янтарные глаза нехорошей решимостью горели оттенками красного. Бог солнца одним пальцем выжег точку на карте, где Северный полк готовил западню. Кончики пальцев Энлиля похолодели. — Но, Шамаш, сама Мать запретила использовать магию стихийного уничтожения! Это может быть слишком опасно для тебя! — Плевать, что сказала Тиамат тысячу лет назад! Я с удовольствием выслушал бы твои предложения, но у тебя их нет. Загнанный в угол Шамаш был бесконечно опасен, но Энлиль никогда не был тем, кто его боится. — Я пойду с тобой. — Не позволю. — Я должен помочь! У этой магии могут быть последствия! — Ты сам сказал, что слабеешь. Задохнувшись от злости, Энлиль вскинул подбородок, его ноздри раздувались, пытаясь протолкнуть в легкие больше воздуха, чем было в шатре. Собранные в тугой хвост на затылке волосы взметнулись вверх и медленно опали обратно на плечи. — Ты должен сейчас сидеть среди своих идиотских подушек в Уре, жрать виноград и трахать своего нового барда. А я должен быть здесь, выигрывать войну и не беспокоиться о твоей шкуре! Шамаш зарычал и заметался по шатру, ища выход для своего гнева, но это не произвело никакого впечатления на Энлиля. Две глыбы льда в глазах бога ветра раздражённо следили, ждали, пока Шамаш накричится. — После того, как Мать дала мне цветок, я в тайне от нее изучал древнюю магию. Такую же, что теперь живёт во мне. Противоестественную. Ты сам это знаешь. Она может поглотить тебя, если ты собьешься с пути. Она может сжечь твою магию. Я буду твоим ориентиром. Я пойду с тобой! Шипя от ярости, Шамаш одной рукой схватил Энлиля за грудки, и, словно тот ничего не весил, впечатал спиной в столешницу. Как же он ненавидел, когда тот становился таким невыносимо серьёзным. Энлиль, хватая ртом воздух и кашляя от мощного удара, хрипло рассмеялся. — Ты все еще пытаешься меня сломать? Получись у тебя хоть раз, боюсь, наша трогательная история любви прервалась бы, едва начавшись. Энлиль обхватил шею Шамаша и одним сильным рывком притянул к себе, накрыл его жёсткие губы своими. В немой борьбе языков, шелесте одежд и хрусте карты под жаждущим ласки телом Энлиль горел и льнул ближе к напряжённому как струна Шамашу. Руки торопливо расстегивали лямки поддоспешника, пока губы порывисто чертили узоры на шее бога солнца. Шамаш тяжело и хрипло дышал, сдаваясь, позволяя себя ласкать. Он выпрямился над столом, запрокинул голову назад, замутненным взором глядя на огонь под куполом шатра, пока Энлиль спускался поцелуями к его широкой груди, щекотал прохладным дыханием, приласкал нежными пальцами рельеф его живота. Бог ветра что-то шептал ему, но тот не слышал ничего, кроме гулко стучащей крови в затылке. Его Энлиль всегда получает то, что хочет. Поддоспешник полетел вниз, следом за ним дорожный плащ воздушного мага. Развязав одной рукой шнуровку штанов, второй Шамаш направил голову Энлиля ещё ниже, вынуждая его сползти со стола. Тот не возражал, и, помогая себе руками, принял его всего без остатка. Не прекращая ни на секунду ловкий танец языка, Энлиль поднял глаза на восхитительно красивое в своём наслаждении лицо Шамаша, и подался вперёд, пока не уткнулся носом в его живот. Тот схватился за волосы Энлиля, удерживая на месте голову, и зашипел от удовольствия. Ослабив хват, Шамаш прекратил пытку Энлиля, задержал взгляд на припухших красных губах. Шершавым большим пальцем бог солнца прервал ниточку слюны, что тянулась от этих губ к его собственной плоти. Шамаш дал сделать еще один вдох, прежде чем снова позволил ему до упора насадиться на свое горло. Ногти впились в бедра, протяжный тихий стон канул под купол шатра, длинные ресницы трепетали все быстрее. Шамаш слегка качнул бедрами, еле сдерживая себя, по шее скатилась капелька пота. Энлиль потянулся рукой внутрь своих штанов, но Шамаш крепче сжал волосы на его затылке. — Даже не думай. Только я буду касаться тебя сегодня. Как бы не любил Энлиль дразнить бога солнца, подчиняться ему он любил ещё больше. Шамаш поднял его на ноги, и уложил грудью на стол, стащил мешающиеся штаны и остатки одежды. С бешено колотящимся от возбуждения сердцем, едва дыша, Энлиль чувствовал его нетерпеливые руки, его губы на шее, плечах и острых лопатках. Горячий язык прошёлся по позвонкам и скользнул ниже, перехватил дыхание. Энлиль уткнулся лбом в стол, едва вынося эту граничащую с мукой медленную ласку. Палец, второй скользнули внутрь, и бог ветра сжался вокруг них, кусая губы и покрываясь испариной. Шамаш забросил бедро Энлиля на стол, сам оперся коленом для лучшей устойчивости. Медленно, почти безболезненно они вновь стали одним целым. Ладонью Шамаш надавил на поясницу Энлиля и в один оборот намотал на другую белокурые волосы, вынуждая того запрокинуть голову назад и сильно прогнуться в спине. Распаляясь, Шамаш двигался все напористее под гортанные стоны Энлиля. — Этого ты хотел? Ответом ему было сдавленное мычание — единственное, на что Энлиль был сейчас способен. Шамаш прижал его щекой к столешнице, все больше взвинчивая темп. Зажатое точно в тисках тело в руках Шамаша скорее умерло бы, чем ответило сейчас отказом. Энлиль почувствовал, как горячая ладонь минуя его бедра накрыла точку сосредоточения его напряжения, отрывисто прохрипел: — Ша… маш… И упал в бездну, дрожа и едва не плача. Под гулкий шум в ушах Шамаш в несколько рывков догнал его и едва не рухнул сверху. Пляшущие огоньки под куполом то и дело дробились и собирались в своём витиеватом танце под отсутствующим взором Энлиля, но совершенно не грели, и быстро озябший маг поспешил подобрать свои одежды. — И откуда в тебе столько похоти? Уже полностью одетый Шамаш словно сытый кот с ленцой любовался точеным профилем бога ветра. Энлиль громко фыркнул, но не слишком оскорбленно, и пренебрег ответом на этот вопрос, перебирая застежки своего подбитого мехом плаща. На полпути к пологу шатра он остановился и, стягивая лентой безнадежно растрепанные волосы, обернулся к Шамашу. — Не забудь оставить свидетелей. Тот прищурился, обдумывая его слова, но мысль побежала куда-то дальше, вглубь веков, которые он и сам-то никогда не считал. — Раньше ты больше сочувствовал людям. — Это было несколько жизней назад. Энлиль откинул полог и вышел из шатра, щурясь из-за яркого света. Он поднял к небу глаза, где далеко за горизонтом умирало солнце, окрашивало багрянцем снежные шапки гор. Снег, первый в предгорье в этом году, хаотично кружился и таял, едва коснувшись земли, таял, успев уколоть запрокинутое ему навстречу лицо, и оседал мелкими каплями на коже. Что-то откликнулось в его увядающей душе, потянулось навстречу стихии. Юношеский восторг всколыхнул тень, что укрывала давно омертвевшие чувства. Но лишь на мгновенье.