Мотыльки сгорали в огне. Багряные волосы украшали луну.

Ночь полнолуния поистине прекрасна. Тьма окутывает всё вокруг, убаюкивая, даря покой, а свет неземного белого диска, не испепеляя ночи, наоборот, дополняет её и распространяет по всему Лондону таинственный шлейф. Время спокойствия перед действием или кульминацией — неотъемлемая часть хорошего произведения. Такой была эта ночь. В чём-то завораживающая дух своей красотой, в то же время дарящая умиротворение, но явно обещающая бедствие после. Красный атлас волос разрезал таинственное бледное сияние. Луна, как подобает идеальному мужскому образу, сформированному викторианской эпохой, сопровождала даму. Стук каблучков раздавался по крышам домов, порядок ударов о черепицу создавал образ стремительной, однако воздушной и лёгкой погони, в ночи тут и там возникали смешки, а жёлто-зелёные глаза, напоминающие молодой, но уже с ярким вкусом лимон, прорезали ночь, внимательно и с азартом следя за извивающейся плёнкой. Воспоминания молодой мечтательной девушки никак не хотели отдаться Богу Смерти. В отличие от иных плёнок, в качестве протеста вступающих в битву с жнецом, эта бежала, извиваясь, среди Лондонских зданий. — Ах, какая ты назойливая женщина, — с придыханием произнесла красноголовая бестия, её алые бровки сложились домиком, однако широкая, безумная улыбка не сошла с лица. Наконец, в попытке совершить резкий поворот, воспоминания на плёнке врезались в стену, спутавшись и потеряв скорость. Коса смерти, а в данном случае бензопила, с победоносным гулом разрезала и собрала кадры жизни. — Никто не сбежит от Грелля Сатклиффа, Death! — крикнул, окончательно поглотив плёнку, Бог Смерти в красном. Капелька пота стекла по виску жнеца, что с придыханием совершал последние штрихи карминной ручкой на деле Энни Данс. — Никаких особых примечаний. Да и в тебе нет ничего примечательного, помимо сумасбродной плёнки, детка. Хихи, — произнёс жнец, не убирая фирменной Чеширской улыбки. Напряжение мышц постепенно спало, жар тоже сошел на нет, обезоружив молодого мужчину перед ночной прохладой. Встав на краю крыши и расслабив плечи, Грелль, слегка поёжившись, посмотрел на небо. Каскад волос расправился и пленил бы взгляды всех случайных прохожих, если бы они тут были. Яркий, живой взор всматривался в оспу звёзд. Вместо буйства мыслей в голове алого жнеца воцарился покой: предложения и слова лениво сменяли друг друга, ничего не раздражало и не требовало драгоценных, как бирманский рубин, сил. «После «Кампании» таких волшебных ночей ещё не было», — думалось Греллю, выражение лица которого сменилось с фарфоровой маски комедианта из античного театра на задумчивую потерянность. Верно, после того корабельного путешествия, суть трагедии которого до сих пор остаётся самой волнующей и привлекающей темой для бесед на светских вечерах, жнецу цвета диких красных роз никак не давали покоя. «То Уилл со своими своими бесконечными отчётами, то… снова Уилл», — алые губки надулись, и вся гримаса приняла выразительно недовольный вид. — Ах, это невозможно, просто невозможно! — вскричала бестия. — Из-за парочки оживших трупов и их сумасшедшего создателя всё покатилось один чёрт ведает куда. Грелль, поглощённый своим негодованием, спрыгнул с тёмной каменной крыши и отправился на ночную прогулку по улицам столицы Британской империи. — Рональда не стали так мучать, хотя выговор сделали. А на меня всех Лондонских псин спустили. «И сделал это лично Уилл», — мысленно добавил жнец, сбавив шаг. Будучи самой эпатажной и непревзойденной актрисой, Грелль, безупречно исполняя роль, упивался данным образом. Неумолимость и стремительность вкупе со страстью и убийственной красотой — вот основные черты Алой смерти. Однако великолепный узор стиля Рококо, являющийся самой натуральной интерпретацией характера Грелля, имел в себе и иные линии и завитки, представляющие чувственность и эмоциональность собирателя душ. Именно из-за них иногда, особенно в такие умиротворяющие ночи, на красного жнеца, подобно известному хищнику с чешуйчатой кожей, нападала печаль. Банальное, мерзкое чувство столь отталкивающего насыщенно голубого цвета. В разуме Грелля стали возникать картины, объектом на переднем плане которых был Уилл. Холодность, а иногда и тени надменности и брезгливости в кислотных глазах начальника маячили перед затуманенным взором жнеца, не замечающего уже ночного нетёплого воздуха. Мысли о бесплотности и пустоте представлений, что он разыгрывал, также танцевали в голове. Заигрывание с коллегами по несчастью и лёгкое поведение были приятными для Грелля шалостями. Таким образом жнец выражал свой вздорный нрав, горячую душу, что стремилась к свободе. Однако игра с Уиллом была слишком искренней. Сердце в момент отвержения уже не улавливало боли. Это сравнимо с давно повреждёнными нервным окончаниям, не реагирующими на раздражитель, что, стоит отметить, не делает общее положение дел менее плачевным. Данные сложные чувства имели долгую историю, которая никак не подходила к столь желанному завершению. Всё, что связано с Уиллом, подобно камню, неумолимо тянущему ко дну, который Грелль, кажется, никогда не отпустит. Алый жнец уже дошёл до Темзы, почувствовав слишком болезненный укол в сердце. «Надеюсь, это Шип Смерти», — всплыло в красной голове Сборщик душ остановился и, окончательно охваченный душевной горечью, взглянул на фонарь. Что-то мягкое и эфемерное коснулось щеки. Мотылек, пролетев справа от головы Грелля, устремился к фонарю, вокруг которого уже кружили его собратья. Цвета речного перламутра, с потрясающим узором на крыльях, который, воистину, может воплотить только мать-природа, они непозволительно близко танцевали у светила. Вдруг нежеланно, но предвиденно нежнейший серый лепесток, позволяющий этим чудным насекомым парить, вспыхнул у мотылька, опрометчиво влетевшего прямиком в пламя. — Какая глупость, — расползлось в острой улыбке лицо. Жёлто-зелёные глаза в миге больной агонии уставились на дребезжащий свет фонаря. Щёки окропила влага. Две дорожки побежали по фарфоровому личику, остановившись у линии подбородка, вызывая щекотку. А после и раздражение. Внутренняя эмоциональная стрелочка Грелля готова была уже прокрутиться по широкому спектру и остановиться на секторе «праведный гнев», направив его, в первую очередь, на себя любимую, однако… что-то было не так. — Любовь способна низкое прощать
 и в доблести пороки превращать Мышцы вмиг напряглись, а в голове раздался тревожный, предупреждающий звон — И не глазами — сердцем выбирает:
 За то её слепой изображают. Безвольно повисшие сразу после сбора плёнки руки по приказу напуганного мозга крепко перехватили бензопилу. Сам Грелль устремил кислотный взор на крышу дома прямо за фонарём. — Уильям Шекспир, — расползлось в улыбке хитрое лицо. Грелль оставался неподвижен и сосредоточен, не упуская знакомого незнакомца из поля своего зрения, однако, подобно металлической пружине, готов был сорваться с места в любой момент. — Ну-ну, не стоит так нервничать, — проговорила фигура в тёмном одеянии, чьи волосы норовили слиться с луной. — Это вредно для кожи. — Если всякие сумасшедшие не будут подглядывать за дамами в ночи, то и нервничать никто не станет! — крикнул вышедший из оцепенения алый жнец. — Хи-хи. Простите, простите. Просто вы так театрально лили слёзы, было не удержаться. Слова, произнесённые светловолосым, послужили катализатором для детонации внутреннего взрывного устройства Грелля. В любое другое время они, вероятно, вызвали бы лишь недовольный возглас и фривольную фразу в ответ, однако слишком растроганный, открывший сегодняшнему полнолунию душу жнец был, так скажем, не в себе больше, чем обычно. К тому же, перед ним был отпускник, нарушивший практически небесный порядок; поймать его, а после и стереть было обязанностью Сатклиффа. Заведя косу смерти, красная бестия бросилась на бывшего хозяина похоронного бюро. — Сейчас ты у меня расплачешься! — вмиг преодолев расстояние от земли до крыши, вскрикнул жнец, одетый в цвет диких роз. Мощный, опасный гул бензопилы, подобный рёву дикого зверя, разрезал воздух. Грелль в полёте замахнулся и, достигнув места, где стоял отступник, совершил удар по траектории полукруга. Пепельный жнец отпрыгнул, уголки губ натянулись ещё сильнее. — Какая страсть, — произнёс тот, делая пару шагов назад, чтобы окончательно впустить Алую Смерть на крышу. Лицо бестии растянулось в долгожданной, азартной улыбке. В пару прыжков Грелль достиг оппонента и ударил по касательной. Гробовщик, парировав данное действие толчком в боковую сторону пилы, в этот раз не отступил, желая снова скрестить взгляды и, если так можно сказать, мечи. Быстрые, смертельные атаки красного жнеца почти достигали цели. Седовласый, хоть и тоже разделил пыл битвы, не терял играющего и лёгкого темпа. Без косы смерти он двигался стремительно, умело и изящно и в той же манере отвечал Сатклиффу на его выпады. — Слишком много отдаёшь лобовым атакам, — проговорил седовласый с намёком на серьёзность, как показалось Греллю, когда они снова разошлись. — Хм. Но тебя всё же задел! –вскрикнул Сатклифф, явно довольный собой. Гробовщик взглянул вниз. И вправду, край тёмного одеяния был обрит. Жёлто-зелёные глаза, обрамлённые дымкой ресниц, расширились в, не боюсь громких слов, восторге. Снова раздался цокот каблучков, дребезжание звеньев и взмах одежд. Гробовщик не проронил больше ни слова. Лёгкая, расслабленная улыбка царствовала на его лице, он двигался тонко и быстро, но всё же внимательный взгляд был прикован к Греллю. Лишь иногда отвечая, Гробовщик подпускал оппонента непозволительно с точки зрения боевого искусства близко, позволяя багрянцу волос скользнуть по лицу и аромату алого жнеца проникнуть внутрь. Вкус дикой малины оседал на языке. — «Очаровательно». Запал присутствовал в теле Грелля, но уже не такой всепоглощающий. Он был изможден, тяжёлая неделя и эмоциональный всплеск сыграли положенную роль. В начале битвы этого не ощущалось, однако, чем ближе они были к антракту, тем сильнее алый жнец отвлекался: тянущее чувство в мышцах, наконец-то добравшийся до влажной кожи холод ночи. Гробовщик же, напротив, только усиливал напор, с удовольствием, свойственным chat prédateur. Очередная утонченная атака бледных рук вынудила Грелля отпрыгнуть и перенести вес на заднюю ногу. К ещё одному несчастью жнеца прибавилось то, что каблук не нашел опоры. Стремительно теряя равновесие на краю крыши, Грелль, в последней попытке не слететь спиной на выложенный камнем тротуар, взмахнул правой рукой. Перед глазами, подобно всем известному неуловимому кролику с часами, возникла невозможно белая, ослепляющая луна. И вдруг застыла. Сильная хватка утонченных пальцев не позволила упасть. Прекрасная картина полнолуния дала понаслаждаться собой ещё секунду, а после Грелля выдернули из невесомости, развернули и прижали спиной к чужой груди. — Ну-ну, ещё рано падать. — Меловая рука с ногтями цвета вороного крыла переместилась на плечо, ненавязчиво удерживая, а вторая крепко ухватила рукоять бензопилы, накрыв тыльную сторону ладони красного жнеца. — Что ты творишь? — с придыханием произнесла и слабо дёрнулась Алая Смерть. Серебряные прутья клетки нисколько не поддались нажиму Грелля, который от усталости больше и не предпринимал попыток к бегству, а только покорно замер в чужих руках, в расслаблении слегка опустив плечи. — Тише, я не кусаюсь, — шёпот с игривой интонацией и лёгкой хрипотцой скользнул по раковине уха, вызвав трогательные колокольчики мурашек. Отступник глубоко дышал, вздымание груди под тёмной мантией Грелль ощущал до интимного отчётливо. Трезвончатый импульс пошёл ниже по позвоночнику. Красный жнец еле сдержал голос, однако ноздри встрепенулись и пропустили воздух слишком быстро, слишком громко. Пальцы Гробовщика поочерёдно стали слегка постукивать по плечу. — Только иногда. Все чувства алого жнеца обострились: интимный шёпот, касание кожи к коже в районе правой руки и ощущение сильного, опасного существа прямо за уязвимой спиной. Ему перестало быть холодно, естественный жар, что слегка поутих во время битвы, стал, покалывая, расползаться по телу. — Хи-хи, — пронеслось у левого уха. Грелль вдохнул аромат ладана и сирени. А после всё исчезло. Сатклифф, оставшийся один во власти ночной прохлады, со сладкой, только зародившейся истомой в районе бёдер, обернулся, силясь унять быстро бьющееся сердце, сумасшедший стук которого он и не заметил, пока был окутан пепельным жнецом. Вокруг было тихо. Подул ветер, прощально лаская Грелля по щеке. Мотыльки сгорали в огне. Багряные волосы украшали луну.