Плотские утехи

Лампа замигала. Он наконец-то вошёл. Не оглядываясь, закрыл за собой грубо сваренную железную дверь и с каким-то обречённым видом прошёл на треть комнаты вперёд. Полумокрые короткие волосы тёмными прядями торчат вверх, в стороны, свисают на лицо. Значит, на улице дождь. Немного помявшись, он расстёгивает длинную куртку. — Здравствуй. Из его уст это звучит довольно иронично. Не ответив, подхожу ближе. Яркие длинные лампы освещают каждый сантиметр его кожи. После сырой улицы поры открыты и кажется, что она несколько рыхлая. Сейчас она не имела запаха для меня. Проклятая простуда. — Снимай куртку. — Спасибо, я так постою. Его взгляд опускается в дальний угол. Смутился. Осматриваю его внимательнее. Левую руку он держит как-то зажато. — Снимай куртку. Медленно и как-то робко он вытаскивает руки сначала из правого рукава, а потом, особенно бережно, из левого и продолжает держать куртку, бережно обхватив её, перед собой, как будто закрываясь ею. Обхожу его. В левой руке он зажимает расстёгнутый манжет рубашки. На белоснежном рукаве красуется тёмно-бордовое пятно. Протягиваю открытую ладонь, жду. Его кулак поднимается и неловко ложится в неё. Наклоняюсь над относительно свежей рваной раной, но из-за насморка всё ещё не чувствую запаха. Смотрю на неё некоторое время голодными глазами и, не в силах сдержаться, впиваюсь в начинающую образовываться ещё мягкую корку, которая сминается и трескает под моими зубами. Он вздрагивает от неожиданности. Смотрит на меня недоумённо и дико. Вытираю рот тыльной стороной кисти, глядя в его глаза. Молчит. Расстёгиваю пять нижних пуговиц на его рубашке и отворачиваю полу. Он отодвигает свою окровавленную руку, чтобы мне было удобнее. Как мило. Отвечаю милостью на милость и застёгиваю на ней белоснежный когда-то манжет, сдерживаясь, чтоб не укусить её снова. Желудок начинает мутить. Он ещё не совсем привык к крови и сырому мясу. Приобнимаю его левой рукой и отклоняю правой, намекая, чтоб он расслабился. Повиновение следует незамедлительно. Осматриваю его откинутое расслабленное тело. Спина выгнута, рубашка сползла на руки и мне предоставлены ряды немного выступающих рёбер. Опускаюсь чуть ниже, почти становлюсь на колени, приближаю голову к его боку и готовлюсь резко втянуть в себя его запах. Эх, если бы я был здоров... Вместо этого впиваюсь сразу зубами в рёбра, прокусывая плоть. Благо, мои зубы достаточно остры. Чувствую, как под ними слой за слоем разрываются ткани. Почти вижу, как сейчас затуманился от боли его взгляд и сузились зрачки, сжались зубы. Однако мышцы не напрягаются. Продолжаю, пока зубы не впиваются в кость. Выгрызаю всю плоть до ребра и отворачиваюсь, отпустив его, чтобы прожевать. Повторяю это снова. Вкус крови и мяса расходится по всему телу. Теперь насморк не мешает мне почувствовать их запах. Голова немного кружится. Кусаю его за ухо, хрустя хрящами. Он не выдерживает: его рука нервно напрягается и начинает дёргаться. Ухо не влезает мне в рот, и кровь стекает по его выступающей части и моим губам. Тщательно пережёвываю его, но не откусываю. Его глаза мутнеют. Отстраняюсь. Кожа сереет, он начинает падать — вот он, долгожданный болевой шок. Подхватываю его, замедляя падение. Дую ему в лицо. Когда кровь на моих губах почти сворачивается, он приходит в себя. Смотрю вопросительно ему в глаза. Он еле заметно кивает. Какая покорность. Озлобленно кусаю его за живот. Мягкую кожу прокусить легко. Мышцы всё так же расслаблены, хотя правая рука бьётся в агонии. Видимо, это уже не помогает, потому что мышцы всё-таки напрягаются. Он крепко закрывает глаза и снова их открывает. — Извини. Не отвечаю. Раздвигаю пресс руками, засовывая пальцы в брюшную полость, разрываю зубами. Прислоняюсь ртом к этой дыре и всасываю кровь и кишки. Затем начинаю старательно их жевать. В некоторых местах они прорываются и в мой рот вливается их содержимое, примешиваясь к крови и плоти. На этот раз он не теряет сознания, но смотрит просто вперёд туманным невидящим взглядом. Оставляю его живот и вспарываю ногу, задрав штанину. На этот раз он не помогает. Он вообще никак не реагирует, кроме редких подёргиваний головой. Захватываю зубами надорванную мышцу на бедре и тяну вниз, наслаждаясь звуком разрыва тканей. ...через полчаса на моих коленях лежит распутанный кишечник, местами пожёванный или прокушенный. Остальные органы брюшной полости беспорядочно свалены на внутреннюю сторону спины. Вокруг — моя же блевотина, желудок всё-таки не выдержал. Смотрю на его расфокусировавшиеся глаза и странную улыбку. Он улыбался всё это время. И молчал. Потом опускаю взгляд туда, где нижние рёбра отломлены таким образом, чтобы лучше было видно уже несколько обветренный красно-синий, всё ещё конвульсивно сжимающийся иногда комок.