Когда закрывается дверь

Надо вздохнуть глубже. Опустевший коридор не предвещал ничего хорошего – на дверях многих кабинетов вообще не было опознавательных знаков: номера класса, предмета… Приходилось идти на ощупь. Пользоваться интуицией. Тотальная привычка опаздывать на уроки. Смит мог бы идти змейкой за ребятами, с которыми у него были одни и те же предметы, но каким-то образом он всегда проводил перемену за обследованием коридоров. А уже после злополучного звонка, отдающегося противным гулом в ушах, отчаянно искал свой кабинет. Благо, к новеньким преподаватели не так предвзяты. По расписанию стоял немецкий язык. За все то время, что Четвертый учился в разных школах, он попадал на изучение французского, немецкого… Как-то раз ему даже «повезло» попасть в группу изучающих русский. Хорошо, что в той школе он остановился всего на две недели. Джон толком не знал ни одного иностранного языка – и немецкий, и французский шли у него на твердую «тройку» - ни больше, ни меньше. А сверх этого ему, собственно, и не требовалось. Краем глаза – издевательский блеск ледяных глаз. Джон не повернулся на человека, слившегося с множеством шкафчиков. Черная футболка, серая толстовка на молнии, легкая щетина на довольном лице. Кажется, он появился ниоткуда – из-за закрытой двери подсобки. - Не немецкий ищешь, а, Джон? – улыбнулся Марк и оттолкнулся от шкафчиков, вызывая едва различимый скрип одного из них. - Ага. Какой кабинет? - Пошли. Мы с тобой в одной группе. Прямо, потом налево. Джон послушно двинулся за Марком. Восприятие Четвертым этого парня было двойственным и зависело, скорее всего, от настроения. Их знакомство длилось всего несколько дней, а Джеймс уже успел и настроить против себя, и заставить себя уважать. Как так? Отбросив всю эту напускную надменность, ужасное чувство собственничества и напыщенную не по годам гордость, Джон увидел: этот парень не так плох. От гибок по жизни, обладает яркими качествами лидера и не отказывает себе ни в чем. Даже не так: он не стесняет себя ни в чем. Если он сильно чего-то захочет, то, скорее всего, получит это. В этом была жизненная воля капитана футбольной команды школы. А захотелось ему чего-то новенького. Кого-то новенького. Он не стал себя грызть, обвинять в аморальности и пытаться от безысходности напиться – он с улыбкой бросился в омут с головой. Просто потому, что он этого захотел. Хотя все это, конечно, выводом выливалось из его обрывочно брошенных фраз. Сказанных как бы между прочим и совсем неважных. В классе немецкого уже сидело шесть девочек. Да, восемь человек – не густо. Любопытные взгляды старшеклассниц обратились на новенького, такого по-южному загорелого, не по годам взрослого. Марк сел на заднюю парту справа от Джона. Шуршание стрелки на старых настенных часах прошептало в ухо Четвертому: «Еще долго. Долго». Преподавательница – ухоженная блондинка средних лет – тут же обратила свое внимание на футболиста: - Давай, Марк, доставай домашний текст и переводи. - Новенький хочет, - лучезарно улыбнувшись, сказал Марк. И, как бы подтверждая свои слова, переложил листок с текстом на парту Джону. - Джеймс, ты по-прежнему невыносим. Ладно, что с тобой делать, - она посмотрела в свой огромный блокнот, исписанный оценками, и подняла взгляд на Четвертого, - Давай, попробуй. Первое слово – первая проблема. Название текста уже было незнакомым. - Я не знаю, как это слово переводится. - Der Sandmann, - вздохнула преподавательница, - Песочный человек. Немцы так называют сказочного человека, который сыпет детям в глаза волшебный песок, чтобы они заснули. Джону сейчас бы не помешало немного такого песка.

***

Наверное, стоит начать с самого первого раза. Марк поднял руку и провел большим пальцем по щеке, прямо по едва заметным светлым волоскам на скулах. Это было не простое прикосновение. Он коснулся оголенных нервов, отчаянно сыплющих недовольными серебристыми искрами. Окунул руку куда-то глубоко, гораздо глубже тканей по-человечески слабого тела – мимо костей, мышц, застывшего в истоме сердца. Пронзил насквозь. Дело было совсем не в чувствах. Чувства остались с девушкой, что вечно ходила с фотоаппаратом. Чья кожа напоминала молодой персик, а взгляд – первые дни цветения акации. Она сидела в тот момент на занятиях, а мысли ее были где-то совсем далеко. Дело было не в ней. Земные законы были более тяжелыми. Больше дюжины лет на этой планете не дали главного – абсолютно человеческих качеств. Есть идентичная внешность, привычки, еда, общение – такое же, как у всех. Когда дело дошло до скрытых за семью замками струн молодого тела, все пошло совершенно по-другому. Джеймс внимательно слушал себя. Он просто повиновался тому, что нараспев твердили его фантазия, душа и тело. Его чувства были там же – дыхание Сары, яблочный запах волос и коробки пленки, разбросанные по всей комнате. Его желание было здесь – оливковая мочка уха, тонкие светлые кудри, сила в каждом движении. Ему хотелось заполучить в свою коллекцию нечто особенно прекрасное и редкое – воплощение молодого мужества, сдержанной смелости и благородства. В душе его было три страсти: он сам, ковавший себя годами, пьянящая сладость побед (ради которой он и занялся когда-то футболом) и коллекционирование. Не простых вещей, на которые можно наткнуться в любом месте. Коллекция опыта, эмоций и людей. Это было у кирпичной стены, царапавшейся неаккуратно нанесенным цементом. За школой. Марк рисковал, и адреналин пьянил его, заставляя сердце биться где-то в горле. Джон застыл, жадно вбирая в себя каждую частицу этого прикосновения. Генри много рассказывал об этом – о плотских отношениях между людьми – игре для двоих, где один всегда помогает другому. Четвертый точно не ожидал, что эти слова понадобятся ему так скоро. На этих прикосновениях тогда все и закончилось. Джон вырвался и ушел прочь от способных пригвоздить к месту глаз, от юного цинизма в не успевшей окрепнуть душе. Разум Марка отчетливо понимал только одно: Джон нужен в эту коллекцию. Во второй раз он все сказал как есть. Не утратив своей шутливой несерьезности, не потеряв лукавый огонек в глазах. Марк точно знал: Джон никому ничего не скажет. С самого первого взгляда он увидел в этом парне необъяснимую опасность, но и удивительную скрытность – секрет, спрятанный за множеством замков где-то глубоко в сплетении разума. Его, Марка, первым был парень из Канады, приехавший в Огайо на месяц – Джеймс попросту увидел в нем желание развлечься, не держа за душой никаких чувств. Проще говоря, Марк познал все стороны сексуальной жизни – и пассивной, и активной – и обе его привлекали. Стоило надоесть одной – вторая тут же приходила на помощь. Джон выслушал его внимательно, чувствуя, как проглатывает гвозди один за другим. К щекам прилила краска, а в душе сцепились за Цербера. Белый и синий. Первый просил не переступать никаких черт, оставить все в существующем положении. Второй соблазнительно рассказывал о том, сколько же удовольствия в этом чувстве обладания чужим нутром. Синий выиграл, и Джон уверял себя, что соглашается на это только потому, что скоро уедет отсюда, а воспоминания должны остаться. Он боялся признаться себе в том, что встает на путь удовлетворения потребностей, которые еще пару лет назад он считал «низменными». Этот задира привлекал к себе внимание всех. Девушки любили его надменность, популярность, его накачанное и сильное тело. Парни восхищались главной спортивной звездой школы и мечтали хоть чуть-чуть походить на него – укладывали волосы лаком на его манер, так же мерно и вальяжно разговаривали. Многие хотели к нему приблизиться. А сам он выбрал благородного и донельзя правильного новенького, которого так сильно хотелось приручить. В третий раз, собственно… Все и произошло. Марку не нужно было много времени на раскачку. Он дал свой адрес, написал на бумажке точное время – «17:00» и объяснил, что до этого времени он будет на тренировке. Джон специально чуть-чуть опоздал. Звонок в доме Джеймсов раздался в 17:12. Марк стоял на пороге в длинной черной футболке и джинсовых шортах, а по заметной влажности его волос (в кои-то веки неуложенных) можно было сказать, что он только недавно вышел из душа. Парень улыбнулся – на йоту теплее обычного, но не менее смешливо, и пропустил Четвертого в дом. Тут же возникла какая-то неловкость. Казалось, в Марке совершенно ничего не изменилось, но пальцы его стали двигаться лихорадочнее, хватаясь за все подряд: книги на тумбочке, стеклянный стакан, выпуклый орнамент обоев… Он провел Джона в свою спальню – квадратную комнату с синими обоями и идеально белым потолком. На стенах, как и следовало ожидать, висело множество плакатов с неизвестными Джону командами футболистов, в углу стоял компьютерный стол с мириадами разбросанных по нему растрепанных тетрадей, на подоконнике громоздилась неубранная в шкаф одежда. Марк прокрутил в руках пластиковый стержень, опуская жалюзи, и на щеколду закрыл дверь в свою комнату. Джон отстраненно подумал о количестве людей, которые были здесь когда-то, хотя никакая конкретная цифра в его голову не могла прийти… О том, как же он на все это пошел. Это так свойственно людям – долго к чему-то готовиться, а в последний момент подумать: «Что я тут делаю?». Четвертый еще раз ощутил себя настоящим человеком. - Ну вот, - сказал Марк, - Можно начинать. А что начинать? Джон сбросил с себя толстовку, но дальше его действия не шли – он впал в ступор. Щеки Джеймса порозовели (Четвертый не поверил своим глазам), когда он сделал несколько шагов вперед, к Смиту. Он уже видел эти глаза так близко, но во взгляде появились новые искорки: необратимость, затаившееся ожидание и неподдельная похоть, окрасившие лед в более темный цвет. Светлый ультрамарин с серым оттенком. Марк обхватил ладонями скулы Джона и приблизил его лицо к себе, затянув парня в поцелуй – медленный, развязный, ни к чему не обязывающий. Смит ответил ему, всеми силами пытаясь заглушить чувство неправильности в голове – Генри его к такому не готовил. Джеймс запустил руки под серую футболку парня, провел ладонями по прессу, по дорожке волос от пупка и ниже… Пока не встретил кожаный ремень с острой металлической пряжкой. Умелые губы Марка творили чудеса – Джон почувствовал, как что-то внутри связалось в тугой узел, а виски начинали пульсировать, вторая гулкому биению сердца. Футболист отстранился от инопланетянина и спросил, всеми силами скрывая возбуждение в голосе: - Ты готов? Четвертый кивнул, и Марк тут же стянул с себя футболку и положил ее на подоконник. Красноречиво посмотрел на Джона, взглядом указывая на его поло. Смит глубоко вздохнул и снял его, пополнив коллекцию Джеймса. Футболист прилег на кровать и положил ладони на свой затылок, будто согревая руки. В этом жесте читалось настоящее подростковое смущение, не дающее рукам покоя – а куда их деть? Марк предупреждал, что первый раз психологически сложен, но Джон никак не ожидал, что этот задира не будет ощущать себя вольно. Смит, собрав свой разум в кулак, опустился на покрывало рядом, встав на колени. Марк, коварно усмехнувшись, взял Четвертого за запястья и притянул к себе, заставив последнего нависнуть над собой. Джеймс быстро расстегнул его ремень (с этой самой царапающейся пряжкой) и запустил руку в джинсы, не трогая пуговиц. Ловкие пальцы сразу же нащупали очертания полувозбужденного члена и скользнули по нему, запрыгнув под резинку плавок. Футболист снова поцеловал Джона, довольно заметив, насколько тот быстро возбуждался. Одинокая правая рука, с силой обхватив член, следовала по нему вверх-вниз, заставляя Смита постепенно терять самообладание. Пришедшее испокон веков животное желание – еще такое незнакомое и чуждое – билось в жилах, упрашивая только об одном – сделать уже что-нибудь с этим возбуждением, расслабиться, спустить себя с тормозов… Большой палец надавил на головку сильнее обычного, и Смит шумно вздохнул, отчаянно стараясь набрать больше воздуха в легкие. Внезапно Марк остановился и поднялся на локти под непонятливым взглядом Смита. Что случилось? Что дальше? Джеймс достал из-под подушки пачку презервативов и маленькую упаковку лубриканта. - Мне нужно пару минут, - как бы извиняясь, едва слышно выдавил из себя Марк. Джон отвернулся к спинке кровати. Он чувствовал, как самообладание его возвращалось, а возбуждение постепенно сходило «нет», пока его вновь не повернули к себе, резко дернув за плечо. Внешне ничего не изменилось, разве что Марк был обнаженным. Его тело немногим отличалось от самого Смита – только парой лишних сантиметров роста. Джеймс расстегнул пуговицы на джинсах Четвертого, спустил трусы и каким-то оценивающим взглядом окинул успевший уже наполовину обмякнуть член. Ладонь снова потянулась к нему, крепко сжав. Джон закатил глаза и впервые за это время решился на что-то сам – подавшись вперед, легко укусил Марка за мочку уха (кажется, он видел это в каком-то ночном фильме на центральном канале) и положил свою руку на возбужденный член футболиста. Джон начинал входить во вкус. Взаимность этого занятия пьянила по-своему: здесь было столько таинственности и особенного доверия… Четвертый был уверен, что за пределами этой синей комнаты их с Джеймсом отношения не дойдут до такого накала. Возбуждение вновь нарастало, а мыслей в голове становилось все меньше. В ярко-алой сфере черный дым рвано выводил: «Сделай это». Заметив, как покраснел Четвертый, Джон решил больше не тянуть – он знал, что этот опыт станет для Джона первым, значит, надолго его не хватит. Казалось, он мог сорваться в любой момент от одного только предвкушения этого первого секса. И даже не важно, с кем сейчас он находился в одной постели. Марк попросил Джона сесть обыкновенно, вытянув ноги, - его незамедлительно послушались. Джеймс спустил штаны с бельем Четвертого до самых лодыжек, а потом попросту сбросил их на пол, чтобы не мешались. После этого футболист встал на колени, перекинув ногу через бедра Джона, и натянул презерватив, раскатав его до самого ствола, а потом, помогая себе рукой, насадился на член Четвертого. Боль была, но уже почти незаметная, на самых дальних задворках сознания – опыт роли пассива и растяжка дали о себе знать. Джону было даже больнее – возбуждение сконцентрировалось внизу живота так сильно, чтобы это было больше похоже на щекочущий клубок боли. Марк обнял Четвертого за шею и опустился, насколько мог. Потом – вверх. Джон положил горячие ладони на бедра Джеймса и теперь довольно-таки ощутимо направлял футболиста вниз – глубже, чувствительнее, сильнее… В эти сладостные минуты он чувствовал себя собственником, способным на все. Нынешнее желание – слияние, полное, сладкое, тягучее. Стоны Марка были больше похожи на плохо сдерживаемое урчание – каждый раз он слегка откидывал голову и выгибался в спине, когда член внутри задевал увеличившуюся простату. Лед вылился, стек на пол, водяной пар окончательно испарился. Здесь остался самый обычный голубоглазый парень, до дрожи слабый из-за своих плотских желаний. Его острые лопатки вырисовывались ярким контуром на спине, ноги подрагивали от напряжения. Джон откинулся на спинку кровати, почувствовав позвоночником острый пластиковый угол. Прошло всего несколько минут, но сдерживаться он больше не мог – черные точки наполнили зрение, пульсации крови в висках стала до одури невыносимой. Четвертый кончил, а Марк стал двигаться немного быстрее, заставляя себя скорее последовать за Джоном. Ему понадобилось еще пару минут – помогли руки Смита, быстро двигавшиеся по истекающему смазкой члену. Этот первый раз был каким-то скомканным – они слишком волновались, а Джон и вовсе не был готов к ощущениям, его захлестнувшим. Ни один оргазм от его неумелых рук не мог сравниться с этим – все, что было до этого, казалось просто смешной пародией на этот взрыв, окутывающий тело. Он даже не знал, как можно описать это словами. Наверное, следовало только попробовать. Чтобы понять. Джон ждал, что Марк будет недвусмысленно намекать на произошедшее в школе. Однако он не продемонстрировал совершенно никакой перемены в своем поведении – он по-прежнему ходил с целой толпой «шестерок», ловя на себе восхищенные взгляды учеников, улыбался издевательски… Только спустя несколько дней Джеймс выловил после урока Джона, задержавшегося на литературе. Наглые глаза прибили подошвы кроссовок Четвертого к месту, а аккуратные пальцы очертили острые скулы Джона, спина которого прижалась к чьему-то шкафчику. За ними наблюдал только пустой коридор. - Сегодня родители на дежурстве. Приходи? Ich werde deinen Sandmann[1]. _____________________________ 1 - Я стану твоим Песочным человеком (нем.)