Путь на восток

Одиннадцатого сентября две тысячи двадцать восьмого года в пятнадцать минут одиннадцатого по местному времени мой мир рухнул — окончательно и бесповоротно, как мне тогда казалось. Но всё изменилось. В рождественскую ночь две тысячи тридцать второго года, когда изрядно уставшая доктор Кинботт вручила мне истошно вопящего младенца, я впервые за несколько лет мимолётно подумала, что мир отнюдь не безнадёжен. Словно на горизонте вдруг зажёгся яркий луч маяка, осветивший нам путь сквозь бушующий шторм. Впрочем, в тот момент я была слишком измотана, чтобы рассуждать здраво — и полностью убедилась в этом гораздо позже. Нет, на самом деле мир действительно рухнул. В день начала конца в пучину хаоса разом сгинуло абсолютно всё, что когда-то считалось важным — мои попытки построить успешную литературную карьеру, просторный дом в северной части верхнего Ист-Сайда, почти все люди, которых я когда-либо знала… И вся моя семья за одним-единственным исключением. Дядя Фестер рассказал, что в то роковое одиннадцатое сентября в Берлингтоне должно было состояться слушание по его очередному делу — но на полицейский конвой, перевозивший заключённого, внезапно напали живые мертвецы. Ему повезло уцелеть лишь потому, что от кровожадных тварей его отделяла крепкая решетка. Позаимствовав оружие, машину и форму у растерзанных копов, дядя практически сразу сумел связаться с моими родителями — вот только вернуться к семье уже не успел. Власти полностью закрыли Нью-Джерси, и его автомобиль развернули на границе штата. А спустя пару часов с неба градом посыпались бомбы. Отчаявшись отыскать в воцарившемся хаосе своих родных, Фестер был вынужден поверить, что все Аддамсы мертвы — и тогда у него не осталось иного выбора, кроме как сосредоточиться на собственном выживании. Поскольку рация в полицейской машине работала относительно исправно, ему удалось получить сигнал, который транслировался по закрытым каналам. Тогда-то дядя и узнал, что на территории военной базы Сент-Джонса принимают выживших — но не всех. Первостепенную значимость имели политики, вот только большинство правительственных машин так и не добралось до пункта назначения. Контролировать стремительно растущую популяцию тварей становилось всё сложнее, и очень скоро система рухнула. Но мой дядя умел выживать. Больше двадцати лет он регулярно находился в бегах, скрываясь от правосудия — поэтому кочевой образ жизни не доставлял ему особых трудностей. В считанные недели Фестер добрался до закрытого города, где успешно представился офицером полиции и очень быстро получил должность начальника охраны. Людей на базе катастрофически не хватало, озверевшие от голода твари атаковали яростно и бесконтрольно, поэтому никто даже не стал проверять документы или вдаваться в подробности его биографии. Правда вскрылась лишь спустя полгода — но к тому моменту старший Аддамс ухитрился зарекомендовать себя как настоящий профессионал, и общим голосованием было решено сохранить за ним значимую должность. В самом начале нашего пути я ошибочно предполагала, что Изумрудный город представляет собой эдакую колонию фермеров-пацифистов, но на деле всё оказалось иначе. Это была настоящая крепость с вооружёнными до зубов людьми, которые задались целью провести зачистку острова от тварей. К моменту нашего прибытия население закрытого города насчитывало уже более трёх тысяч человек — в прошлой жизни они являлись представителями самых разнообразных профессий, но новая суровая реальность заставила бывших учителей и юристов взять в руки огнестрельное оружие. Настоящих солдат было немного, однако здесь действовали суровые, едва ли не армейские законы. Дисциплина стояла во главе угла — и каждый был обязан безукоризненно выполнять свою функцию, был обязан стать важным винтиком в едином механизме. Я добровольно пошла в военное подразделение, которое преимущественно занималось охраной периметра базы и зачисткой территории острова от мерзких тварей. Как только хренов герой оклемался и благополучно покинул карантинную зону, он последовал за мной, молча исполнив своё обещание — всегда быть рядом. Наверное, именно это осознание подтолкнуло меня к поистине безумному поступку — отказаться от аборта. Вернее, просто-напросто сбежать из больничного крыла ровно в ту секунду, когда Кинботт наполнила шприц препаратом для общей анестезии. Рациональное мышление пришло в ужас от подобного порыва, но избавиться от ребёнка я попросту не смогла. Только не после того, как потеряла практически всю семью. Нельзя сказать, что я ни разу не усомнилась в правильности принятого решения. Скорее наоборот — каждый раз, когда желудок сводило тошнотворным спазмом в приступе токсикоза, я проклинала себя за идиотское проявление слабости. Каждый раз, когда во время плановой зачистки мы натыкались на стадо плотоядных тварей, я корила себя за то, что обрекла будущего ребёнка на пожизненное существование в жестоком мире, полном опасностей. А спустя несколько месяцев меня и вовсе принудительно отстранили от вылазок, аргументировав это слишком большим сроком беременности. Правда, предлог был довольно сомнительный — многие женщины работали в полях практически до самых родов. Вероятнее всего, дело не обошлось без дяди Фестера, который неожиданно проникся искренней симпатией к доморощенному герою и однажды даже заявил, что хочет провести нашу свадебную церемонию. Я тогда лишь закатила глаза и раздражённо отмахнулась — какой смысл устраивать пир во время чумы? Вдобавок подобная перспектива не вызывала во мне никаких чувств, кроме отторжения. Однако свадьба всё же состоялась — невыносимо упрямому Торпу было чертовски важно сделать всё как полагается. Дурацкие формальности меня изрядно бесили, но после пары месяцев настойчивых увещеваний о том, что ребёнок должен родиться в браке, я всё-таки сдалась. Ничего торжественного в этой церемонии не было. Потёртые кожаные куртки вместо нарядных костюмов, невесть откуда взявшаяся деревянная трибуна вместо алтаря и молодая отварная картошка вместо свадебного торта. Мы в спешке обменялись коротенькими клятвами, торопливо поцеловались под хаотичное улюлюканье толпы и спустя пятнадцать минут разошлись по своим делам. Хренов герой с автоматом наперевес — на очередную плановую зачистку, я — на дежурный обход периметра. А три недели спустя наступил Сочельник, который я провела далеко не в праздничной обстановке. Пока все остальные обитатели Сент-Джонса украшали ёлки и запекали дичь за неимением традиционной индейки, я слонялась по больничному крылу в полном одиночестве, морщась от приступов боли и считая перерывы между схватками. Ни Ксавье, ни Фестера на территории Изумрудного города не было — накануне их группа застряла близ Гандера из-за неполадок с вертолётом. Тайлер, Кент и ещё с десяток человек, имён которых я не даже не старалась запомнить, выехали им на подмогу. Пару раз заходила Энид, но её назойливая трескотня только усугубляла и без того дерьмовое самочувствие. А ближе к вечеру наконец явилась доктор Кинботт, по случаю праздника сменившая стандартную камуфляжную форму на шерстяное бежевое платье. А несколько часов спустя, когда я уже с трудом осознавала реальность, в моих руках оказалось крохотное создание, испачканное кровью и белым воскообразным веществом. Нельзя сказать, что я испытала какой-то особенный душевный трепет — скорее растерянное недоумение. Невероятно странно было осознавать, что теперь я официально стала матерью — ведь всего год назад я даже не могла вообразить, что когда-либо употреблю это слово применительно к себе. Морщинистое красное личико искажала жалобная гримаска, крошечные ручки были сжаты в кулачки — всё это казалось настолько нереальным, что я молча таращилась на новорождённого, не в силах произнести ни слова. Неизвестно, как долго тянулась бы немая сцена, если бы Валери не забрала у меня ребёнка, а потом с мягкой улыбкой оповестила, что это девочка. Девочка. Моя дочь. Немыслимо. Невероятно. А секунду спустя дверь палаты распахнулась так резко, что с грохотом ударилась о стену. Внезапно ворвавшийся Торп выглядел слегка безумным — несмотря на клубящийся в голове туман, я очень хорошо запомнила его растрёпанные волосы, расстёгнутую на груди кожанку и горящие лихорадочным блеском глаза. Хренов герой обвёл окружающее пространство долгим пристальным взглядом, словно оценивая обстановку во время плановой вылазки — и вдруг стремительно сорвался с места, подскочив ко мне и обхватив мою ослабевшую руку обеими ладонями. — Прости меня, прости… — сбивчиво бормотал он совершенно севшим голосом, заглядывая в моё лицо. — Прости, я должен был быть рядом с тобой в такой момент. Я хотела ответить, что всё в порядке. Или что совсем не держу зла. Или что миссия по зачистке острова гораздо важнее, нежели все эти сентиментальные формальности. Но тепло его мозолистых рук, крепко сжимающих мою, подействовало на измотанный организм совершенно обезоруживающе — вместо спокойного внятного ответа с пересохших губ сорвался полувздох-полувсхлип, и я слабо потянула Торпа на себя. От него пахло машинным маслом и уличным морозом… Но я вдруг почувствовала себя так, словно наконец вернулась домой спустя долгие годы бессмысленных скитаний. — Я люблю тебя, Уэнс… — шептал хренов герой, покрывая россыпью хаотичных поцелуев мой взмокший от пота лоб и зарываясь носом в растрепавшиеся волосы. А ещё он озвучил вслух все мои мысли. — Знаешь… Это ведь неважно, что я потерял свой прежний дом. Теперь мой дом всегда будет там, где ты. — Ксавье, посмотри. У вас родилась дочь, — осторожно повторила Кинботт, укачивая на руках истошно вопящего младенца. Торп резко встрепенулся, оторвавшись от меня, и очень медленно обернулся к Валери, неверяще взирая на крошечный свёрток в её руках. Возможно, это был только блик от слепяще яркой больничной лампы под потолком. А возможно, в его зелёных глазах и вправду заблестели слёзы. Шесть лет спустя. — Эдди, не убегай так далеко! — Энид вскидывает руку, заслоняя лицо от стоящего в зените весеннего солнца. Но её сын абсолютно игнорирует увещевания матери, продолжая мчаться по каменистому побережью Атлантического океана и на бегу прицеливаясь в чайку из самодельной рогатки. Новоиспечённая миссис Галпин с досадой морщит нос и оборачивается к мужу, который методично раскладывает на решётке для барбекю сочные стейки из свежей оленины. — Тайлер, догони его и приведи сюда! — Да брось, он просто играет, — кудрявый миротворец со смешком отмахивается от чрезмерно беспокойной блондинки и осторожно водружает решётку на тлеющие угли костра. — Он промочит ноги и заболеет, — фыркает бывшая Синклер, провожая непослушного сына долгим тревожным взглядом. — Ну почему он не может быть таким же спокойным, как Лиззи? — Элизабет, — уже в тысячный раз поправляю я, покосившись на маленькую девочку с каштановыми отцовскими волосами и тёмно-зелёными отцовскими глазами. Увы, причуды генетики сыграли с нашей семьёй поистине злую шутку — от меня дочь унаследовала разве что спесивый характер и ямочку на подбородке. Оh merda, да она даже имя получила в честь героини Ремарка, поклонником которого являлся именно хренов герой. И теперь точная копия Торпа в миниатюре гордо восседает на расстеленном пледе, внимательно слушая рассказ отца об устройстве автомата Калашникова. — А вот к этой планке можно присоединить ночной прицел для стрельбы в тёмное время суток, — подробно и обстоятельно вещает Ксавье, тыкнув пальцем в нужное место, и девочка тут же понимающе кивает, сосредоточенно нахмурив брови. А я перевожу взгляд на плещущие волны и не могу сдержать едва заметной улыбки — ведь точно знаю, что знания об устройстве огнестрельного оружия никогда не пригодятся нашей дочери на практике. Ровно год назад на территории Ньюфаундленда была успешно уничтожена последняя тварь.

the end