Слабость одиноких

      Юнги подрывается на кровати среди ночи, хватается за футболку и кожу груди и сильно оттягивает. Всё тело находится в панике и страхе. Липком страхе, который тянется за ним и оставляет тёмные следы в углах сознания. На лбу выступает пот; Юнги сжимает челюсть, дышит громко и с силой бьёт себя по лицу. По комнате расходится звук звонкого хлопка. Надо прийти в чувства. Пока не поздно. На щеке остаётся след, дыхание сбитое и прерывистое.       За окном слышны звуки утра: пение птиц, шелест листвы и мягкий холодный свет проникает в комнату сквозь маленькую щель между штор. Юнги бьёт себя ещё раз. Ещё раз. Снова. Давай же. Он оттягивает волосы на голове и поднимается, покачиваясь. — Блять, — ругается он и смотрит на вид за окном. Двадцать первый этаж. Какой шелест? Он смеётся рвано и истерично, идёт в сторону кухни по коридору и качает головой. — Это конец. Просто полный… — он задевает бедром небольшую тумбочку у стены и останавливается. Застывает. В его теле начинает кипеть настоящее бешенство, и он бедром с силой толкает тумбу уже специально, смотрит на кусок дерева с ключами, маской, кепкой и зонтом, хватает руками за одну из сторон и толкает с силой и рыком. Глухой звук упавшего тяжёлого предмета и звона, повторяющегося в ушах, раздается по всей квартире, а Юнги ещё и ногой пинает, бьёт яростно и сдерживает слёзы. — Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу, — он останавливается только тогда, когда слышит треск дерева.       Пытается восстановить дыхание, смотрит с отвращением и чувствует сонливость, которая сменила агрессию в считанные секунды. Он шмыгает, трёт нос и идёт в ванную. Кофе можно и утром — днём — попить. И надо будет починить тумбу.       Кошмары — это не всегда ужасающий фантазийный мир с убийствами, кровью и маньяками. Порой это один и тот же сюжет из прошлого, повторяющийся из раза в раз. Тот период, который Юнги хотел бы забыть. Но последствия были несоизмеримы, поехавшая психика и нервная система сделали из него неуравновешенного придурка, который пугает соседей среди ночи своей яростью. Он просто хочет жить спокойной одинокой жизнью, заработать своим творчеством и никогда не видеть людей: он не нуждается в этих мерзких существах. Пусть он и не отличается от них, но он хотя бы изолировал себя. Со временем из «мальчика, которого сломали», он стал «животным, который ломает», поэтому старается лишний раз не пересекаться с теми, кого хочется вывернуть наизнанку и заставить смотреть на себя — омерзительного и жалкого.       Юнги смотрит на себя в зеркало в ванной, и его начинает тошнить. Врагу не пожелаешь чувствовать такое отвращение к себе.       Он глубоко дышит, прикрывает глаза, отпускает края раковины, в которые вцепился, поднимает руки и кивает сам себе. — Значит настало время работы, — говорит он и возвращается в комнату за телефоном. Время показывает половину четвёртого. Он лёг через час после несуразного звонка Чимина и ночью подорвался позже, чем обычно. Может быть, настанет день, когда он проспит до утра без таких резких подъёмов.       Юнги берёт ключи от студии в компании и чёрного входа, а после переодевается в ту же свободную одежду, но уличную, и выходит из квартиры, перешагивая разбитую в порыве ярости мебель. Улицы и дороги пустые, воздух свежий и прохладный, а восход только-только подбирается к горизонту. Он курит у припаркованной серебряной Порше и думает, что поспит в студии пару часов, когда выбросит лишние эмоции в работу.       Атмосфера вокруг незабываемая: он едет с приоткрытым окном, и эта пустошь и тишь посреди огромного, вроде бы вечно бурлящего города, олицетворяет одиночество и свободу, которые наполняют тело изнутри. Но Мин всё равно не чувствует себя полностью свободным. Он всегда будет кому-то и где-то обязан. У него контракт тут, договор там, аренда и налоги, квитанции — всё это надо оплачивать и выполнять. Для этого он работает. Да, он может уйти в два часа дня, а вернуться в три ночи — это его свобода, но она заканчивается там, где начинается чужая зона ответственности, и это те рамки, которые никак не обойти. Ему поставили дедлайн и платят за его соблюдение. Полной свободы не существует, если ты живешь в обществе.       Юнги паркует машину, идёт в сторону компании, открывает дверь чёрного входа и заходит в здание. Через окна проникает лишь тусклый свет, но лисьи глаза к нему привыкли, и Юнги идёт довольно уверенно вглубь. В холле на третьем этаже он подходит к кулеру и наливает себе воды в пластиковый стаканчик. На самом деле у него есть выкупленная студия в одном офисном центре, где он сделал свой небольшой ремонт и установил полную звукоизоляцию, но сюда он перевёз половину аппаратуры и сложно было бы тащить всё обратно в свои ночные выходы, поэтому прописал в своём договоре наличие ключей и доступ к зданию: порой он работает сверхурочно. — Какого?! — Юнги шипит и смотрит на диван рядом с батареей. На нём лежит не кто иной, как Чимин. — Ты что, бездомный? — он подходит ближе и приподнимает одну бровь. Спящий ему, конечно же, не отвечает.       Сама невинность: растрёпанные волосы, пухлые приоткрытые губы, стянутые рукава до кончиков пальцев, поза какой-то креветки, забитой в угол. И не скажешь, что этот человек звонит ему поздно вечером и рассказывает о своём рукоблудстве на его святой облик. Юнги закатывает глаза и идёт в свой кабинет. Он открывает дверь, берёт плед с полки и выходит обратно в коридор. — И что же ты тут делаешь? — спрашивает в пустоту Мин и накидывает плед на младшего.       Вопрос так и повисает в воздухе, и Юнги разворачивается, чтобы вернуться в студию, как слышит тихий плач. Или хныканье, непонятно. Он смотрит удивлённо на младшего, думает, что наверняка сошёл с ума и рассматривает Чимина. Тело Юнги немного коробит, когда он подходит ближе и раздумывает. Руки будто деревянные, он не хочет касаться кого-то, но ниоткуда взявшаяся совесть начинает его грызть. И жалость, наверное. Он борется с собой минуты две, а после цокает и поднимает Чимина на руки, как принцессу. Юнги морщится от мурашек по телу, заносит к себе спящее недоразумение и кладёт на свой диван. Только позавчера вечером тот сидел здесь и плакал от его музыки, а теперь мирно спит. Не то чтобы Юнги ожидает, что рядом с ним парень во сне успокоится, но так можно будет контролировать ситуацию. Сам он садится за свой стол и начинает работать. Он ругается под нос, шипит, отбивает пальцами ритм, что-то напевает по привычке, будто тут никого и нет, но иногда оборачивается на спящего. Чимин не перестает мычать что-то во сне и марать его подушку своими слезами.       Примерно к восьми утра глаза начинают болеть, энергетики с полки заканчиваются, и Юнги широко зевает. Он оборачивается на свой диван. Понимая, что не поместится рядом, он тихо подходит и аккуратно крадёт одну из подушек из-под Чимина. Его тепло ощущается, даже когда Юнги подносит руку к его лицу всего на секунду. Спит так умиротворенно, уже не дёргается, а только сладко сопит.       Юнги неосознанно засматривается, стоит над ним и молчит, рассматривая. В голове мелькает множество мыслей, не удаётся ухватиться ни за одну из них. На самом деле Юнги думает о том самом мальчишке, который работал в круглосуточном супермаркете в его доме, смотрел на него такими горящими глазами, горько плакал, когда чувствовал холод, а потом…       Мин отдёргивает руку, забирает из ящика плед и укутывается в него с головой. Спать он будет на стуле с откинутой спинкой.       Чимин в этот момент приоткрывает глаза, смотрит на широкую спину мужчины и снова роняет одинокие слёзы. — Прости…

Flashback

Five years ago

      Во рту появляется кисловатый вкус, слюна скапливается под языком, а рвота подступает по пищеводу к глотке. Этот отвратительный звук, будто икающий, когда он сдерживается, чтобы его не вывернуло прямо посреди душной комнаты со спёртым воздухом. Ноги подкашиваются, держат тело еле-еле. Его заносит к углам, ищет опору. Он успевает только упасть на колени перед унитазом, когда его вырывает желудочным соком и комочками вязкой желтоватой субстанции. С возрастом сперма изменяет цвет. Юнги бы хотел об этом узнать, сидя в кресле-качалке на берегу моря со своей подругой или другом, но никак не развалившись перед сортиром, хватаясь за него руками, чтобы не упасть головой на холодный влажный кафель, разглядывая то, что вышло из него. Омерзительно.       Его тело не принадлежит ему. Оно запятнано потными руками и телами, отходами, мерзостью людских желаний и их прихотями. Психотроп всё ещё действует на него, перед глазами немного плывёт, мир покрывается белой дымкой и не кажется таким ярким, и Юнги думает запить всё алкоголем, чтобы побыстрее забыть эту ночь. И все прошлые ночи тоже забыть и никогда не вспомнить о них. Во рту отвратительный вкус: солёный и кислый. От этого рвёт ещё больше.       Кожа помята, в красных отметинах, испарине, чьей-то слюне и семени. Оно всё ватное, неподвижное и холодное. Мин хочет побыстрее помыться. Он смывает свою рвоту и открывает ящик под раковиной, где стоит полупустой виски. Он шикает, берёт бутылку и залезает в душевую кабину, сразу включая на полную мощность. Холодные капли заставляют тело покрыться мурашками. Юнги закидывает голову. Потная челка неприятно липнет ко лбу. Он приоткрывает рот и сплёвывает всё вместе с водой, надеясь избавиться от этого вкуса на языке.       Кричать не хочется, плакать — тоже. Не хочется ничего. Порой пробегает дрожь, появляется желание превратиться в какую-нибудь птицу, чтобы улететь далеко-далеко отсюда, никогда не возвращаться и не вспоминать, а в худшем случае — в пепел. В серую пыль, которая развеется всего за несколько секунд. Развеется со всеми сдержанными когда-то эмоциями, с кошмарными воспоминания, со шрамами внутри и снаружи. Ничего не станет. Просто ничего. Останется пустота, но даже она кажется чем-то светлым по сравнению с тем, где он находится сейчас.       Он вздрагивает крупно, но до сознания не сразу доходит от чего. Стук. Юнги услышал стук в дверь его ванной. Он снова прикрывает глаза, поднимая голову к воде. Стук повторяется. Он шипит, делает глоток из своей бутылки и выходит из душа. Он нагой, но стесняться ему нечего. Его тело ничего не стоит. Тут таких десятки. Одним больше, другим меньше. — Шуга, к тебе пришёл ещё клиент, — говорит ему молодой парень, стоя в проёме. У него в руках документ, который он протягивает Мину, но он смотрит только в глаза администратору. — Я не работаю после блядок, Чонсок, — говорит он хриплым злобным голосом и сжимает в руках полотенце. — Не волнуйся, она постоянка, — говорит парень с усмешкой и настойчивее впихивает расписку Мину о том, что он знает, что у него клиент, и что он его принимает. Но Юнги видеть никого сейчас не хочет. — Ты глухой? Я не работаю, — по слогам рычит парень. — Это написано в моëм ебучем контракте, Чонсок. — Нам не на кого свалить её, Шуга. Тебе сложно, что ли? — фыркает с отвращением парень и складывает на груди руки. У него неприятно поджаты губы, глаза сужены. Юнги трясти начинает от его тупого лица. Возомнил себя тем, кем не являлся и никогда не будет являться. Все они здесь одинаковые, без исключения. Админ ты или нет, мамка или папка — неважно. Если тебя захотят, ты ляжешь. — Тогда пусть доплачивает, — фыркает Юнги, ставит галочку напротив повышенной суммы и расписывается. — А теперь пошёл нахуй отсюда. У меня ещё час, — он даже не выталкивает его, лишь дёргает ручку двери и парень сам отшатывается, чтобы его нос не прижали. — Мудила, — шипит Чонсок на прощанье и скрывается с громким хлопком.       Порой создается ощущение, что все когда-то тёплые воспоминания остывают. Медленно, но верно они оседают в душе, и кажется, что они совсем не твои.       Дневники — это полная бессмыслица, скажете вы, но для Юнги эта чёрная матовая книжка — биография его чувств и жизни. Эмоции, которые хочется оторвать от себя, забить в угол, поджечь и бить кулаками до ожогов, лишь бы с дымом ушла вся та боль, что с ним с самого детства перевоплощается в тонкие дёрганые из-за тремора строчки песен, которые никто никогда не увидит.       Девушка, двадцать три года, девственница. Эта ночь — подарок от подружек невесты, чтобы не опозориться перед мужем в брачную ночь. Юнги слушает внимательно, как она оправдывает свою измену тем, что не могла отказать подругам, и просто ждёт, когда та оставит свой мерзкий поступок и даст ему заработать деньги.       У неё отчётливо виднеющиеся рёбра под небольшой грудью, мягкая задница и узкие плечи. Юнги не целует в губы никого и никогда. Он не смеет никого осуждать, потому шепчет в ключицы: «Расслабься и получай удовольствие, оставь переживания за дверью». Он ласкает мягкую плоть, очерчивает пальцами впалый живот точёными пальцами и растягивает удовольствие.       От него пахнет алкоголем, от девушки — фруктовыми духами. Она шепчет что-то про своего жениха, а Мин ощущает себя под толщей воды. Он делает всё на автомате, не задумывается ни на секунду о своих действиях и уходит глубоко в себя.       Как только чужие бёдра начинают дрожать, Юнги поднимает взгляд и видит, что девушка плачет и далеко не от удовольствия. Она стыдливо роняет солёные капли на простыни и хнычет, а когда ловит на себе взгляд, начинает рыдать.       «Этого мне ещё не хватало», — думает Юнги и поднимается, прикасаясь пальцами в тонким руками. — Что случилось? — спрашивает он и вздыхает.       Дальше он слушает вполуха, пока ему снова выговариваются о всём наболевшем, неловком и горьком.

***

      Душу рвёт от одиночества. От ощущения бессилия и несправедливости, с которыми справиться просто невозможно. Внутри скопилась боль жгучим комком проволоки, которая царапает внутренние органы изнутри. Она отражается на всём теле: постоянная дрожь, круги под глазами, красные пятна от стресса и царапины на запястьях от коротких погрызанных ногтей. Наркотики тоже сделали своё дело: тревожность, бессонница, психи, нервный тик, подёргивания челюстью, химические ожоги и прочее дерьмо. Он работает и не спит по два дня, пока не отрубается. Чаще он злоупотребляет алкоголем, но от того, что смешивает, лежит регулярно в стационаре у частного врача, который отчитывает его за то, что он не следил за зубами во время марафона.       Юнги выбивает себе выходной, чтобы привести себя в порядок и снова стать той красивой картинкой, за которую платят клиенты.       Работая в такой сфере, этого не избежать.       Холодная промерзшая квартира встречает своего хозяина гнетущей тишиной.       Когда-то Юнги мечтал, что когда вырастет, будет говорить: «Я дома!» —радостным голосом, а его будет встречать любимый парень в растянутой футболке и с большой кружкой чая в руках.       Юнги вырос, но его встречает только пустота, отчаяние и одиночество.       Три верных друга и, пожалуй, единственных.       Пыль тонким, еле заметным слоем осела на мебели после долгого одиночества. У Юнги ощущение, будто на нём самом скоро появится эта пыль. В холодильнике нет практически ничего — это удручает.       Но больше удручает то, что в ближайший продуктовый он больше ходить не может.       Человек никто без свободы. Юнги эту свободу отдал сам, своими руками, ещё тогда, когда пришёл к дверям борделя.       «Пак Чимин»       Гласит маленький бейджик на униформе работника обычного круглосуточного магазина «у дома». Чимин — человек. Свободный, вольный, весёлый, вдохновлённый и яркий. В его глазах всегда мерцает маленький огонёк, который загорается при каждом поднятом взгляде, как новая звезда, рождённая тёмной ночью среди глухой бескрайней вселенной. Его движения живые, мягкие, хоть и отточенные с опытом работы. Его улыбка всегда искренняя, будто в его теле есть безгранично заряженная батарейка. Сколько бы Мин не смотрел на него, он не видит фальшивой маски. И это до безумия злит и раздражает. Такого, чёрт возьми, не бывает. Он срывает эту маску с каждого своего клиента, отыгрывается так, хотя уже давно потерял уважение к себе. Это его эдакое развлечение. А Чимин не просто не его клиент, он ещё и невинный.       Юнги тяжело вздыхает и трёт глаза. Он снимает с себя носки, худи, спортивки, аккуратно складывает и ложится на постель. Он даже не заправил её с прошлого раза. Хоть какое-то ощущение, что здесь кто-то живёт.       Парень понимает, что ему надо сходить в магазин, ведь в животе неприятно бурлит, но…       «Вы ненавидите меня?»       Нет. Я ненавижу себя. А в тебе я вижу то, что когда-то было у меня. То, чего я лишился.       Я вижу             свободу.

***

      Юнги идёт по выученной дороге. Он натягивает капюшон поплотнее, оттягивает большой смежный карман и смотрит нечитаемым взглядом куда-то вперёд, сквозь проходящих незнакомцев.       Колокольчик звенит неприятно и громко, заставляя цыкнуть от раздражения. Сегодня смена этого милого продавца. Юнги выучил, когда он работает. Не специально, просто… Просто так получилось.       Продавец как всегда выглядывает из-за прилавка, но, увидя, кто зашёл, сразу же скрывается за кассой так, что видна лишь его пушистая макушка. «Наверное, он должен злиться на меня. Я ведь ушёл, ничего не ответив», — думает Юнги и сжимает в руке корзину. Он кладёт какие-то базовые продукты на четыре дня, конечно же, алкоголь и засматривается на табак над кассой. — У вас есть Винстон? — спрашивает Юнги, подходя к прилавку. — А? — парень выглядывает, смотрит в глаза и хлопает пушистыми ресницами. — Сигареты. Винстон классический. У вас есть? — четко говорит Мин и, кажется, звучит грубее, чем хотел бы, ведь парень зажимается и несколько раз кивает, залезая к полкам табачного изделия. Он уже хочет протянуть пачку парню, но останавливается и убирает руку. — Эм… Можно Ваш паспорт? — интересует Чимин и поджимает губы. Это всё-таки его обязанность — проверять совершеннолетний ли покупатель. А также он сможет узнать чужое имя. — Я выгляжу не так молодо. И Вы продаёте мне алкоголь каждый раз, — Мин приподнимает бровь и вводит школьника в ступор. Тот теряется и не знает, что сказать, но Мин не мучает его дальше и достает документ.       «Мин Юнги» — Вам двадцать пять? — удивляется парень и смотрит на старшего очень удивлённо. — Да, — он хмыкает и забирает пробитую пачку из чужих маленьких рук.       Чимин просто кивает, явно не отходя от шока. Он пробивает покупку, называет сумму, и Юнги расплачивается картой.       Но парень уходит не сразу. Он оставляет на кассе небольшой свёрток. — Подождите! Вы забыли… — кричит ему в спину продавец, но видит свое имя на упаковке и застывает.

***

      Мин смотрит куда-то вдаль, выкуривая вторую сигарету подряд. Уже глубокая ночь, туман медленно вьётся где-то у земли, огни редких зажженных домов расплываются в нём, а стволы деревьев совсем не видно — лишь их густые ветви и листья. Прохладный влажный ветер приятно льнёт к лицу, раздувает волосы после душа и холодит шею и уши.       Такое странное чувство осталось.       Ощущение, будто впервые за такое долгое время разговор с человеком и вправду дал ему… Разрядку? Расслабление? Облегчение? Разговором сложно это назвать, ведь они перекинулись пару слов, и Юнги напугал маленького продавца, но… После этого осталось что-то светлое. Будто в кромешной тьме вспыхнула маленькая искра.       Мин вздрагивает.       Бред какой-то.

End Flashback