Танцпол Райских Сумерек

— Ты уверен, что это всё, что тебя беспокоит, Аарон? Нет, Аарон ни в чём не уверен, и ему отчаянно хочется послать Добсон. Без неё в его жизни было больше места для закрывания глаз на вещи, о которых ему не хотелось думать. Вещи, которые его волновали и на которые он предпочёл бы закрыть глаза раньше, чтобы не создавать себе больше проблем. Такие вещи как «а действительно ли ты хочешь жизнь семьянина?» или «правда ли тебя привлекают лишь женщины?», или даже «что тебе нужно от своего брата?». Аарону не нравились последствия ответов на эти вопросы. Он искренне желал оставаться в неведении, живя в том идеальном пузыре, потому что так бы было легче. Проще. Удобнее. Не без влияния Добсон он стал разворачивать все эти вопросы до состояния полного оголения своего нутра. И винить её в последних потрясениях жизни было опять же — проще и удобнее. Ведь без всего этого вытащенного наружу правдивого дерьма о себе Аарон мог бы счастливо жить, не подозревая о том, что может быть по-другому.  — Да. Мне плевать, что думают остальные. Включая вас. Будто вы вообще можете быть объективны, учитывая, что с Эндрю вы работали дольше. И сколько раз я вас оскорблял и посылал нахуй.  Аарону было стыдно, но он не признался бы Добсон в этом. На самом деле Аарон просто… ненавидел её за то, что Тильда никогда не могла хотя бы немного попытаться разобраться в нём так же, как Добсон. Дерьмо, из-за всех этих сессий он даже стал называть собственную мать в мыслях по имени. Он ненавидел Бетси Добсон за то, что она была бы лучшей матерью, и всё же выбрала путь исцеления искалеченных спортсменов (не то чтобы у неё не было более адекватных пациентов в колледже, но тем не менее). Аарон ненавидел её, потому что искренне завидовал тому, как легко она могла расположить к себе, хотя это просто было её работой. Не зря он молчал рядом с ней весь первый курс, он ведь предполагал, чем могут обернуться попытки мозгоправа покопаться в его жизни. Нахуй Бетси Добсон.  — Я не обижаюсь на эмоциональные порывы своих подопечных. Это бы делало меня немного некомпетентной, — ласково улыбнулась Добсон, и Аарон ненавидел её и за это.  Вечное спокойствие на сеансах, словно она грёбаный робот, который запрограммирован не выходить из себя. Впрочем он уже называл её как-то этим словом, но она не оскорбилась. Что-то из разряда «чтобы оскорбиться, нужно частично верить в это; словно ты назвал мои волосы рыжими, но я знаю, что они не рыжие, тогда зачем верить в оскорбления, которыми тебя называют другие?». Аарону решительно не нравилась эта женщина.  Сегодняшний сеанс один на один воспринимался особенно остро. Наверное, потому, что он снова ждал грёбаную неделю, наполненную стрессом от предстоящей завтрашней игры на другой стороне континента, ёбаными промежуточными тестами, которые обожал проводить профессор по введении в первую медицинскую помощь, и всем этим неопределённым дерьмом с Дэем. Точнее очень определённым, потому что Аарон выбрал решительно игнорировать его, хотя это было пиздец как сложно делать, учитывая его сухие замечания и недовольства на тренировках, когда же в остальные части суток этот высокомерный придурок сам едва ли обращал на Аарона внимание. Просто охуительно, учитывая все те громкие слова касательно симпатий и… Аарон так сильно ненавидел всё это. Контроль утекал сквозь пальцы, и он был так отчаянно близок к тому, чтобы забраться в комнату одного первака и спиздить его запасы травки, о которых слышал случайно от их с Мэттом соседа. Хотя бы что-то, что успокоило бы его.  — Я искренне хочу сейчас сказать вам куда больше мерзостей, док, вы сегодня невообразимо бесите, — сквозь зубы проговорил Аарон. Ведь прошедшие полчаса Добсон активно наседала на все его больные темы. Словно её целью было довести его до рецидива.  — Как насчёт того, чтобы вместе с твоей искренностью по отношению ко мне ты добавил, почему именно тебя задевают подобные вопросы? Последние две недели немного отличаются от наших привычных разговоров. Я была бы только рада послушать, что ты на самом деле думаешь на этот счёт. — Вы явно страдаете мазохизмом, док, — сжал челюсть Аарон, сам прекрасно понимая, что это хуёвое состояние — испытывать подобную жажду насилия к своему терапевту. Хотя это распространялось не только по отношению к ней. Это было направлено на весь грёбаный мир. — Или это кинк на унижение от садистских студентов?  Казалось, Бетси была направлена игнорировать любое дерьмо, сказанное в свой адрес, потому что из этой речи она зацепилась за совершенно другое.  — И под этим описанием студентов ты подразумеваешь себя?  Аарон вжался в кресло, потому что иначе пнул бы что-то или разбил. — Есть особые причины для того, чтобы ты себя так чувствовал?  — О, а разве их нет? — съязвил Аарон. — Не делайте вид, будто вас не было ровно две недели назад, когда мой братец притащил меня к вам домой. Разве вам не было его жалко, когда такой нехороший я довёл его до панической атаки? Или что там за хуйня с ним произошла, о которой я даже не поинтересовался? Опять же, какой же я неблагодарный за всю заботу своего близнеца, всегда теперь такого готового пойти на контакт и показать, насколько он лучше меня. — продолжал язвить Аарон, ощущая горечь на кончике языка. — Какой жестокий я по отношению к своему кузену, который пожертвовал своей счастливой жизнью ради нас с Эндрю, а всё, что я делаю, — продолжаю усложнять ему жизнь и даже не пытаюсь исправить ничего? Ну или потому что я такой ебучий эгоист, раз всё, о чём я думаю, оказывается, — это собственные травмы, из-за которых я заставляю людей ходить вокруг меня на цыпочках, не заботясь об их чувствах? Аарон даже не знал, зачем он это говорил. Не то чтобы он… нет, он таким и был, и долгое время убеждал себя, что измениться он не может, что люди либо терпят его, либо нет. Однако последнее время он действительно ощущал себя злее, чем обычно. Отчего ещё сильнее хотелось делать больно другим. Любым образом… что его должно было бы испугать, но он слишком убедил себя, что он и так испорчен достаточно, чтобы его не волновала мысль, насколько же он мудак.  — Вижу, у тебя много тревог насчёт того, как ты относишься к людям, — перевела эту бессмыслицу Добсон. — И оскорблениями ты хотел ранить меня, чтобы и я думала о тебе то, что ты только что рассказал. Это так обычно работает? Она просто сука. Проницательная сука, и Аарон бы чертовски сильно уважал её в любой другой момент времени, но не сейчас, когда он так много усилий прикладывал, чтобы она тоже его ненавидела, как и он её.  — Иногда на пациентов нужно давить, чтобы они сказали больше, — продолжила Добсон, будто Аарону не было похуй на то, какими именно способами она вскрывала грудные клетки, чтобы вытащить все эти признания наружу. — Поэтому я не прошу тебя сейчас сдерживаться в выражениях или мнениях, Аарон.  — Тогда вы заслужили знать, что ведёте себя сейчас как сука, — озвучил он свои мысли, но Бетси не колыхнулась. Клинически ровное выражение лица: достаточно дружелюбное, чтобы расположить к себе наивных детей, и достаточно натренированное, чтобы не позволить истинным эмоциям выползти наружу. — И меня на самом деле сдерживает лишь осознание последствий от того, чтобы разнести ваш кабинет. Или причинить боль вам. Что скажите на это, док? Только честно. Занесёте это в моё дело, тоже пропишите что-то для подавления агрессии?  Ни единого намёка на то, чтобы она приняла это близко к сердцу. Лишь окинула взглядом кабинет, словно оценивала потенциальный урон.  — Было бы не очень удобно искать другое место для работы, я уже привыкла к этому кабинету.  Аарон фыркнул, откидываясь в кресле, словно ребёнок пытавшийся вывести взрослого на эмоции и доказать, что этот взрослый такой же некомпетентный, как и он.  — Но что касается тебя, я не буду уверять, что ты точно не смог бы исполнить свои угрозы. Наоборот. Я думаю, ты бы сделал это, чтобы показать себе, что ты именно такой, как ты о себе думаешь. Точнее каким ты себя видишь чужими глазами.  Аарон напрягся, не ожидая настолько глубокого анализа всего. — Ты считаешь, что люди видят тебя, — докторша опустила взгляд на свой блокнот в руках, ища подсказки, — неблагодарным, жестоким и эгоистичным. Причём близкие тебе люди. И ты мог бы сделать всё, чтобы доказать им это, вместо попытки поговорить. Потому что откровенный разговор — нечто, с чем ты, возможно, не сталкивался. И здесь имеет место быть страху о том, что тебя увидят с другой стороны.  «Сука» всё ещё вертелась на кончике языка вместе с горечью всех сегодняшних признаний. Аарон продолжал молча прожигать эту даму взглядом, словно бы в этот самый момент он мог проклянуть её и приговорить к смерти. — Я бы сделала предположение, что ты не хочешь прилагать усилий в сторону той части тебя, которая заботится о других, но страх показать это неправильно заставляет тебя обороняться жестокими словами. Потому что если ты скажешь их достаточно раз, рано или поздно в них поверят. И тогда тебе точно не нужно будет заботиться о попытках поговорить, потому что никто не захочет иметь с тобой дело. Лучше саботировать себя самому, чем слушать, как близкие тебе люди обвиняют тебя в том, чем ты не являешься.  Аарон не сдержался. Он швырнул кружку в руках с такой силой, что осколки фарфора разлетелись по всему кабинету, оставив вмятину на грёбаной стене.  О да, на это раз Добсон колыхнулась. Испугалась. Он видел это по её взгляду, направленному на его руки, словно ими он был готов приняться теперь за неё. Он же убийца как-никак. Ещё одно клеймо, которое прицепилось к нему, и сейчас было так похуй на контекст того убийства.  — Я думаю, сегодня давления достаточно, потому что мне бы не хотелось, чтобы ты провёл остаток дня в подобном настроении, — спустя долгую минуту прокомментировала она, разглядывая бардак.  — И всё, док? Где же анализ того, что вы так правы, потому что всё, чем я смог ответить, — злостью на ваши слова? Где убеждения, что я псих?  — Я лишь расстроена тем, что ты всё ещё хочешь убедить нас обоих, что ты не стоишь моих попыток тебе помочь, — вздохнула женщина с еле заметным намёком на усталость. — Жаль, что это была одна из подарочных кружек.  Аарон тут же притих, расправляя плечи, и смотря на до сих пор качающиеся некоторые осколки, пока более мелкие были разбросаны по комнате. Он просто чудовище. Действительно ёбаный псих; просто из-за того, что она сказала то, что он не хотел признавать, он расстроил её. Не своим мудацким поведением, а тем, что уничтожил, возможно, дорогой ей подарок. Он ведь замечал, что у Добсон есть этот пунктик на подарки в виде кружек или стеклянных статуэток в её шкафу. Он был бы таким уёбком, если бы швырнул кружку в её стеллаж. Хотя… он уже причинил достаточно ущерба.  — Я же вам говорил. Жестокий и неблагодарный, — скривил губы он, будто это было его оправдание. Ему было стыдно. Ему было стыдно признать, что ему было стыдно.  — В такие моменты всегда так сложно напоминать себе, что вы не мои дети, — почему-то опустила голову Бетси, и Аарону показалось, что она улыбалась. Это что ещё такое? Он наконец-то прорвался через её профессионализм? — И что бы вы сделали, если бы я был вашим ребёнком? — с болью в груди спросил Аарон, словно бросая вызов. — Уверен, за такую истерику многие бы уже отпиздили и выставили за дверь.  Бетси лишь покачала головой.  — Я бы попросила тебя помочь мне прибраться и попросила бы разрешение обнять тебя.  А теперь Аарон окончательно впал в ступор, ощущая жар на собственных щеках. То ли от злости на то, что никто и никогда не относился к его эмоциям настолько смиренно, то ли от смущения по той же причине.  У Бетси однозначно в голове крутились мысли по поводу её проёба в том, чтобы оставаться нескомпрометированной собственными чувствами по отношению к пациентам. Это же должно быть каким-то из правил — не показывать личное отношение? И сейчас Добсон точно немного проебалась, судя по её задумчивому выражению, словно она анализировала себя.  Аарон не мог больше это терпеть. Он вскочил на ноги с мыслью, что ему нужно срочно уйти отсюда, но ноги не несли его к двери. Они приковали его к полу, пока глаза хаотично осматривали масштаб ущерба.  Ей явно придётся во время обеденного перерыва сейчас заниматься уборкой вместо отдыха. Какую бы злость на неё Аарон ни испытывал какие-то десять минут назад, сейчас он… он всё ещё хотел повести себя как мудак, потому что так проще, но это грёбаное желание доказать хотя бы одному человеку, что он может думать не только о себе.  Блять, слова Кевина ранили сильнее, чем он думал. Потому что оглядываясь назад… он видел, почему именно Кевин мог сказать так. Любое недовольство Аарона из-за того, как складывалось что угодно в его жизни, было направлено на то, чтобы облегчить чувства именно себе, даже если другим во время этого становилось больно и обидно. Он мог бы поступить с Добсон сейчас точно так же. Возможно, его вера в то, что он может быть лучше, после этого навсегда осталась бы просто верой, потому что совершенно никто не увидел бы это в нём, и продолжил считать его уёбком и мудаком. И, возможно, он бы действительно мог стать таким для всех, потому что верить в то, что он мог бы сделать, вместо того, чтобы сделать это по-настоящему, это и есть оправдание всех самых отмороженных и эгоистичных ублюдков.  Молча, стиснув челюсть, Аарон наклонился, начав собирать более широкие осколки, складывая их на её журнальный столик. Забавно, что в позапрошлые выходные Эндрю был тем, кто уничтожил её кувшин. Расстроилась ли она так же сильно? Или у Эндрю было больше баллов симпатии, ведь даже тогда был виноват Аарон? Он ведь довёл его.  — Спасибо, — проговорила Добсон, когда они оба закончили уборку в кабинете. Удивительно, что она никак не прокомментировала его поступок сейчас.  Хотя в этом и была проблема, так ведь? Она, как профессиональный препарирователь душ, должна была понимать, что если бы она оценила его любезность сейчас, то это было бы равносильно тому, чего он так боялся — что его увидят кем-то другим кроме того, кто портит всем остальным жизнь. Ведь исправить это мнение намного тяжелее. И если его попытки будут оценены как недостаточные или если зачтут их за притворство, ему будет больнее. Вот она — та самая эгоистичная сторона: пусть будет больно другим, но не ему. Больше не ему.  Хуже всего, что эта уборка после взрыва эмоций должна была наступить не только в кабинете Добсон. Аарон должен был убраться за собой в отношениях с Эндрю, с Ники, с Кевином. Он всем им задолжал, но исправить это слишком тяжело. Слишком… нереалистично. Жалко. Он жалок. Он настолько жалок, что готов был издеваться над теми, кто готов был терпеть любое дерьмо, лишь бы он остался рядом, потому что страшно было, что они не простят его. И если они не простят его уже, то можно продолжать причинять боль. Изумительная логика, да? Аарон в восторге. Ещё больше он в восторге от мысли, что ему правда нужно будет постараться, чтобы наладить отношения.  Почему просто нельзя было пропустить эту часть и оказать в той, где они во всём разобрались?  — Я знаю, что ты можешь наладить отношения с теми, кто тебе дорог. Если тебе не хватает веры кого-то, то я верю в тебя, Аарон, — сказала Бетси, когда они вытряхнули все осколки на бумагу, в которую она их завернула.  Аарон избегал смотреть на неё, потому что в глазах гадко щипало. Будет он ещё слёзы лить из-за слов, которые даже не несут в себе ничего, что должно было его расстроить. Но по какой-то причине расстраивало. Например, из-за того, что в виду отсутствия адекватных и ответственных взрослых в его детстве он не смог научиться быть таким же адекватным и ответственным в отношениях с другими людьми. И что ему приходилось сейчас чуть ли не ломать себя, чтобы исправить это.  Аарон покинул офис Бетси Добсон далеко не в лучшем расположении духа, но если сравнивать с тем, что могло бы происходить, если бы она продолжала давить вопросами, он точно бы причинил кому-нибудь боль по пути на тренировку.  Стыд вместе с чувством вины и ненависти мешались в нём, пока он наспех переодевался один в раздевалке, потому что сеансы с докторшей у него были в единственно свободное время назначены — между занятиями в универе и лишь немного заходили на тренировку. Это не было большой проблемой, а в данный момент Аарон был даже более чем рад, что вокруг не жужжали назойливые голоса. Лишь его собственный, превращающий мысли в голове в кашу, что было крайне отвлекающим фактором. Но полезным, потому что он не отвлекался на чужие ремарки в свой адрес, просто механически проживая эти два часа, — сегодня минус час в виду завтрашней игры и необходимости отдохнуть физически. Третий час они провели в общей комнате, ещё раз разбирая завтрашнюю стратегию и соперников.  Аарон был немного на пределе, у него болела голова, а и без того шаткая сдержанность трещала по швам, пока он пытался пережить галдёж идиотов вокруг себя. В животе неприятно урчало, потому что из-за общего раздражения он не успел пообедать, что для активной деятельности было не самым удачным решением, ибо завтрак тоже был скудным.  Он лишь хотел, чтобы никто не замечал его до конца этого дня, но уже в машине Ники протянул ему батончик, предлагая перекусить, и Аарон не нашёл в себе сил отказать, молча и хмуро забирая еду. Из-за общего упадка сил он не мог начать прокладывать первые пути к исправлению, потому что он знал Ники. Знал, что если поблагодарит его, тот сделает из мухи слона, а Аарон этого не хотел.  Холодильник в собственной комнате выглядел не лучшим образом, слишком пустой, так что Аарону ничего не оставалось кроме как плестись в бывшую комнату. Не то чтобы ему можно было зайти без предупреждения — раньше он всегда так и делал, ибо здесь всё-таки жила его семья, — но что-то заставило его остановиться перед дверью сегодня. Он смотрел на неё около минуты, прежде чем проворчать под нос и дёрнуть за ручку, входя. К чёрту эти сомнения. Не сегодня.  На сегодня он уже достаточно разоткровенничался.  — О нет, я так и знал, что ты придёшь покушаться на мой сыр, — залепетал Ники в приветствии, и Аарон окинул взглядом небольшой столик, за которым миллионы раз делал домашнее задание раньше во время еды. Все остальные были слишком ненормальными, чтобы заниматься в постели или на диване, никогда не как цивилизованные люди за столом. Разве что Кевин. Кевин. — Я сделаю порцию на тебя, понял, — заключил Ники, когда Аарон промолчал, глядя в сторону кухни, где сейчас сидел с тетрадкой Дэй. Неужели домашка? Перед матчем?  Приблизившись, Аарон понял, что ошибался, потому что, конечно же, в тетради Кевина были запечатлены схемы завтрашнего матча, которые были ранее оговорены с командой. Кевин бросил на него лишь один взгляд из-под своих пиздецки огромных пушистых ресниц и сильнее сгорбился над тетрадью.  — Держи, — Ники поставил перед ним тарелку с сэндвичами, тут же облизывая пальцы от помидорного сока. Аарон сморщился на автомате, но заставил себя убрать это выражение.  — Спасибо, — всё же смог вытянуть из себя он, тут же задирая одну ногу на стул, чтобы опереться о неё во время еды.  Ники дёрнул уголком губ, но, к счастью, не задержался, удалившись с ещё двумя тарелками к двери в спальню, предварительно постучав и предупреждая о еде. Аарон вернул всё внимание к своей собственной, впиваясь в сэндвич, отчего живот снова забурлил, учуяв пищу.  Ники всегда был тем, кто следил, чтобы в их холодильнике имелось как можно больше сыра, потому что все его ели и все любили разный. Аарону было плевать какой, но ему нравилось сочетание нескольких, и Ники учёл это, добавив гауду и чеддер, что ощущалось… вкусно, но в то же время горько. В последнее время Ники поубавил всепрощающий тон и не лез к Аарону, что с одной стороны было благословением, а с другой — что-то было не так. Ники заботился, но он не пытался сделать больше, чем Аарон бы мог вынести. Вся его забота была похоже скорее на услуги, которые делает Мэтт, и это будто намекало на то, что Ники наконец отвязался с навязчивым сближением, превратив своё внимание во временное. Словно после окончания университета это ничего не будет значить.  Челюсть Аарона замедлилась, пока он смотрел в стол, недовольный этим потоком мыслей. Со стороны Кевина раздался протяжный вдох, и Аарон поймал момент, когда тот хмуро смотрел на его поднятую на стул ногу.  — Что? — не сдержался Аарон. Кевин моментально отвёл взгляд, возвращаясь к своей тетради, словно такое открытое игнорирование было в порядке вещей. Словно ничего между ними не происходило в течение последних месяцев. И словно Аарон, блять, не был тем, кто с жаром прижимал его к стене, чтобы передёрнуть в темноте своей комнаты, каких-то жалких три недели назад. Кевин вновь тяжело вздохнул. — Не стоит есть с поднятой ногой, это мешает пищеварению.  Аарону реально не послышалось? Этот придурок после всего произошедшего и недели игнора выбрал сказать это? Вместо ответа Аарон задрал и вторую ногу на стул, ловя ещё один вздох из-за своей детской выходки. Казалось, Кевин пытался максимально дистанцироваться от него, однако не получалось. Не получалось, и теперь они оба вынуждены иметь дело с этим.  Аарон доел свои сэндвичи, буравя взглядом Дэя, который выбрал молчать дальше, так что пришлось быстро сполоснуть тарелку, чтобы не швырнуть её в него. Вряд ли Ваймак оценит разбитую голову своего стартового нападающего на завтрашней игре.  — Мог бы придать своему тону больше дружелюбия, знаешь, — не мог промолчать Аарон, убирая тарелку на сушилку. — Что-то не из разряда «я позажимался с этим парнем, оказавшимся слишком проблемным, чтобы иметь с ним дело и дальше».  По силе сжатия ручки было заметно, что Кевина явно зацепило сказанное, когда он поднял голову.  — Что ты хочешь? Ты сам послал меня, я лишь следую твоей просьбе.  Это моментально зажгло в Аароне всё подавляемое раздражение на Дэя. Не то чтобы нужно было сделать что-то тяжёлое, чтобы вывести его из себя в этот день, но на Кевина реакция была особо острой.  — Просто признай, что тебе лень разбираться с моими проблемами.  — Я не собираюсь иметь дело со своими, если твоя реакция выглядит так, будто я заставил тебя.  Аарон сильнее сжал челюсть, глядя в эти ужасно зелёные глаза, которые должны были быть просто глазами, не привлекая такого большого внимания, но когда он знал, как именно они выглядят вблизи, Аарон просто не мог… не мог справиться с этим недопониманием, так сильно похожим на разрыв, хотя они, блять даже не встречались. Кевин Дэй не должен был смотреть на него так, говоря подобные вещи. Аарон тут же сложил руки на груди.  — И откуда это вообще взялось? — скривил губы Аарон. — Всё, что ты говорил о своих прошлых отношениях, не было похоже на то, чтобы ты заставлял Тею… — Я говорил не о ней, — вдруг захлопнул тетрадь Кевин, резко вставая, отчего Аарон невольно пошатнулся назад, прижавшись бёдрами к кухонной тумбе. — И я не буду обсуждать это теперь, когда в прошлый раз тебе было плевать на то, что я хотел сказать. Я не могу иметь с этим, — Кевин махнул тетрадью между ними, — дело, пока не избавлюсь от мысли, что не повторится то, что было в прошлый раз. А раз уж ты продолжаешь сучить по этому поводу, возвращаясь к тому, что проблемы тут только у тебя, нахуй даже пытаться идти дальше?  В этом тоне было больше усталости и какого-то смирения, словно Кевин уже сто раз успел переиграть все сценарии в своей голове. Однако Аарона задели его слова о том, что он истерит из-за себя. Хотелось вывернуть на ту самую тропу «ага, ты знал, на что подписывался», но это шло бы… в разрез с тем, что он планировал для налаживания контакта после сегодняшней сессии с Добсон. Не значило, что сейчас его щёки не горели пристыженной и уязвлённой гордостью.  — Я оставил тебя в покое, потому что ты послал меня, не пытаясь поговорить. Сейчас я прошу тебя отстать от меня. Меня не волнует, что для тебя это был просто эксперимент, но ухудшать нам обоим жизнь я не собираюсь. То, что ты мне нравишься, не значит, что у этого есть потенциал.  Это даже хуже, чем когда Аарона отшивали, говоря о незаинтересованности. Потому что Кевин одновременно говорил о симпатии и о том, что они просто могут не сработать. Типа Аарон просто пытается понять себя, но не хочет обсуждать их общие проблемы с Кевином, и это то, из-за чего они не могут продолжить… что бы они ни делали.  Глядя на то, как Кевин удалялся в спальню, Аарон впервые ощущал себя настолько отвергнутым. Не когда его подростковую гордость задевали отказы девочек со школы, не когда они с Кейтлин поняли, что их отношения не смогут жить долго. А вот сейчас. И кем? Кевином Дэем? Парнем? Ебучий абсурд.  И всё же Аарон был вынужден остановить себя в этих размышлениях прямо сейчас. Пока его мозг не завёл туда, куда бы он не хотел.  Окей, у Кевина имелась некая история, о которой Аарон ещё не знал. И не узнает, если он будет злиться на него и считать, что Кевин сам обязан всё рассказать. Ведь в этом была проблема?  Аарон воспринимал Эндрю и Ники как должное, зная, что может на них выёбываться сколько угодно, но они будут рядом. Сделки, семейные чувства — не важно. Они оставались рядом, и он не воспринимал себя должным вести с ними себя хорошо, потому что они никуда не девались. В какой-то степени он и Кейтлин стал воспринимать как должное — как награду за то, что он пережил свою ебанутую семейку и наконец заслужил начало своей спокойной жизни. И вот теперь, когда через пальцы утекает то, что он думал, останется… дерьмо, он правда считал, что Кевин позволит экспериментировать с собой, пока Аарон не будет учитывать его собственный опыт в ответ?  Однозначный проёб. Всё лицо аж горело от того, что он не был прав. Ему не нравилось, что приходилось прикладывать усилия, чтобы загладить собственную вину. Хотелось послать всё к хуям и правда не иметь дело ни с какой формой отношений. Ведь его идеальная картинка — это человек без травм, который просто будет подстраиваться под его ритм. С Кейтлин так не вышло, она и сама поняла это в какой-то момент. И если Аарон хотел — правда хотел — попробовать адекватные взаимоотношения с намёком на романтику, ему, блять, нужно будет работать над чужими проблемами тоже.  Нерадостная мысль, но стоя в кухне своей бывшей комнаты, Аарон осознавал, что несмотря на весь стыд, раздражение и смущение он хочет попытаться. Взросление? Почти. Не без некоего давления извне. И это было ещё одним дерьмовым осознанием.  Ему действительно нравился Кевин блядский Дэй.