Возвращение домой

      Первое, что бросилось в глаза Балу – отсутствие включенного света в прихожей, хотя обычно, насколько Шура мог помнить, тот всегда горел перед приходом гостей, заранее, чтобы в темноте не пришлось шариться по стене в поисках выключателя, расположенного в очень неудобном месте для быстрого нажимания. Затем, Александр почувствовал, что пнул уличные кроссовки Князя, а значит, тот уже был дома. И уже после этого, он услышал череду приглушённых ударов из спальни, перемежающимися с возьнёй и неразборчивыми возгласами. Растерявшись всего на мгновение, прислушиваясь, Балунов лишь скинул с плеча спортивную сумку с вещами, поспешив в комнату, дверь в которую была не закрыта, чтобы увидеть абсолютно дикую для него картину – Андрей сидел верхом на Мише и с яростью бил его по лицу. Из носа Горшенёва текла кровь, нижняя губа тоже была разбита, а тот, в свою очередь, даже не пытался защищаться, вяло пиная ногами воздух, а руками держа другую руку Князя, что с силой давила ему на грудь. Лица обоих были красными, Балу даже за секунду успел заметить, что на лбу Андрея вспухла вена, тот был напряжён и возгласы, которые не разобрал до этого Балунов, оказались его разъярённым рычанием. — Нравится, блять, гондон ебучий? – В очередной раз совсем по-змеиному прошипел Князь, и на короткий промежуток, Александру показалось, что и глаза у того стали змеиными. – Отвечай, блять! Горшенёв только сипел что-то и откашливался от крови, силясь открыть уже начинающий опухать глаз – Андрей бил наотмашь и не особо следил за траекторией, он просто хотел начистить лицо своему партнёру, а кулаки у Князева были тяжёлыми. Не зря он хотел начать заниматься боксом. — Андрей, всё, хватит-хватит. – К нему уже подскочил Саша, схватив за вторую руку вырывающегося Князя, который, видимо, даже не заметил его появления, он дергался вперёд, и пытался пихнуть Балу в живот локтём, но тот держал крепко, начав оттаскивать Князева, наконец стянув его с чужого тела, схватив под руки и с силой удерживая на месте. Как заведённый, он повторял одну и ту же фразу, глядя на то, что освобождённый от лишнего веса, Миша даже не пытался подняться или двинуться, он просто лег, что-то болезненно простонав, в очередной раз сплюнув кровь, которая по носоглотке попадала ему в горло – Всё, хватит, прекрати. Ты его чуть насмерть не забил! Андрей пихался, а Балунов не мог отвести взгляд от тела Горшка, который теперь захрипел о той же боли и его лицо сморщилось, словно бы тот сейчас заплачет. Руки Александра дрожали от напряжения и неописуемого страха. Представить себе, что Князь всерьёз мог избить Горшенёва было практически невозможно, но к удивлению Шуры, тот внезапно расслабился в его руках и упал на колени, стоило под тяжестью чужого тела Балу отпустить Андрея. Басист тут же сел напротив и положил ладони на чужие щеки, заставив Князя посмотреть на него, если честно, совсем не зная к кому кидаться и стоит ли вызвать скорую или полицию. И столкнулся с животным страхом в глазах вокалиста. Он был бледным и напуганным, а когда его взгляд поймал зелёные, то нижняя губа Князева задрожала. Он разрыдался, как ребёнок, хватая Шуру за руки, цепляясь за широкие рукава его кардигана, сжимал ткань до скрипа и навзрыд рыдал. Балу ни разу его таким не видел, но раз Князь не мог сдержать в себе эмоции, значит произошло действительно что-то ужасное. Саша нервно провёл пальцами по его щекам и мягко отцепил от своей одежды. Князев остался в том же положении, безвольно опустив руки и голову, пытаясь успокоить себя, дышал шумно и через нос, но это явно не помогало. Паника оглушила Балунова, тот боялся посмотреть на лицо Миши и увидеть застекленевшие глаза, уставившиеся прямо в потолок, но едва он поднялся, чтобы сесть на широкую кровать, как уже пальцы Михаила поймали рукав его кардигана, слабо потянув на себя. Кровь продолжала течь, пачкала щёки и простыню, но глаза оставались живыми, уставшими и очень виноватыми. Кажется, именно в эту секунду Шура понял, что не двигался Горшок не потому, что не мог, а потому что не хотел, не видел в этом смысла, и просто принимал то, что и должен был, по его личному мнению. Он хотел что-то сказать, но либо не находил слов, либо во время потасовки потерял голос, поэтому как открыл рот, так и закрыл обратно. Балунов свободной рукой аккуратно коснулся его лба, откинул назад прилипшие к крови пряди. Видимо, было действительно больно, ведь Шурик не коснулся ни одного из участков, в который могли прилететь удары, а Горшенёв все равно зашипел, скорее приготовившись к боли, чем ощутив ту. — Всё, ты тоже тихо. – Только и смог произнести Балу, чувствуя, как от неудобного положения затекает рука. Стоило ему поменять её положение, как под пальцами что-то хрустнуло, и подняв ладонь он увидел... Шприц. Разбитый в его голове на множество кусочков пазл начал собираться с невероятной скоростью, в то время как услышавший хруст Горшок обречённо прикрыл глаза, вновь закашлявшись. Признаться честно, теперь и у Балу появилось желание сказать пару ласковых. Вместо этого, тот поджал губы. Костяшки Князя были содраны, по его лицу и рукам бегали красные пятна, он был подавлен и от своих действий, и от возможных действий Горшенёва. — Тебе нельзя принимать, Мих. Тебе лечиться надо. – Вновь сумел выдавить из себя не очень информативную фразу Балу. Это знали все, находившиеся в комнате. Да, Горшок тоже знал. Выдохнув и сделав пару глубоких глотков воздуха, Саша вновь обратился к Мише. – А если инсульт? Ты эгоист, Мих. Всё делаешь во благо своих порочных желаний. Горшенёв не отреагировал. Так и лежал с закрытыми глазами, но определённо точно слышал. Да что там, говорить что-либо было бесполезно, не сейчас, когда нервы сдали у всех, кроме одного Балу, и то, его уберег сильный ахуй от изначальной картины. Поднявшись с матраса, он наклонился к Князеву и потянул вверх, заставляя встать. Тот едва не упал на подкосившихся ногах, но поднялся, морщась от соли и головной боли, которую вызвала вся эта ситуация, но явно держался, хотя ему и было что сказать. Правда, вот бить было бесполезно. — Я подожду, когда Андрей будет в адекватном состоянии, вызову такси и мы поедем на мою старую квартиру. Отъехать в день моего возвращения из Калифорнии было твоим решением, Миш, не нашим. Несмотря на то, что руки у Балунова ещё дрожали, говорил он вполне уверенно, неосознанно прижимая к себе крупного Князева, который и без того выглядел достаточно способным справиться с любыми трудностями, но было видно, что эта ситуация его подкосила. И даже не по его красному лицу, а по разбитому лицу Горшенёва. Было сильное желание помочь ему, помочь подняться, позаботиться, чёрт возьми, он соскучился по обоим своим супругам, но проявить слабость сейчас, значит дать Горшку больше поводов в очередной раз срываться, уничтожить себя, как яркую звезду взрывом. Уже на кухне, Балу включил чайник, наблюдая за молчаливым Князем. Руки его опухли, а в их морозилке нашлась пара пакетов натёртой моркови от Татьяны Ивановны, которые и были положены на костяшки Андрея, чтобы снизить воспаление. Конечно, выглядел он комично, но осознание ситуации нисколько не радовало. Вздохнув, Шура подошёл к партнёру сзади и приобнял за плечи, одной рукой начав мягко гладить его по голове, пытаясь снизить уровень адреналина, который определённо взлетел до небес со всей этой ситуацией. Наклонившись, Балу даже оставил мягкий поцелуй на его макушке, теперь уже крепко обняв Князева за шею, но не достаточно крепко, чтобы принести ему дискомфорт. — Привет, дорогой. – Уже более спокойно поздоровался он, получив в ответ лишь усталый кивок. Князь наблюдал за бурлящей водой под прозрачными стенками чайника. Сначала они услышали шорох, а затем сопроводивший его скрип кровати. Горшок передвигался медленно, прихрамывая от боли во всём теле, пусть по ногам Князев и не бил. Горшенёв сам дошёл до ванной, о чем их оповестил стук двери, неприятно ударившейся о стену, когда её распахнули не глядя, щелчок включённого света, а затем и шум воды. Пока Шура разливал для них с Андреем чай, из соседней комнаты было слышно шипение и явно очень сильно маскируемое мычание от боли, на которое Саша лишь недовольно качал головой. Мощно, конечно, Князь его обработал, ничего не скажешь. Затем послышались те же действия, но в обратном порядке – шум воды стих, выключатель клацнул второй раз, дверь захлопнулась, но не до конца. Силуэт Горшенёва был виден сквозь матовое зеркало двери на кухню, но его никто не торопил, позволяя собраться с мыслями. Тот действительно думал, силясь зайти и хотя бы извиниться. Секунда, другая, десятая... Дверь распахнулась. Выудив из кармана домашних штанов, усеянных капельками крови, сигаретную пачку, Михаил подошёл к окну, глядя в безоблачный летний и немного пыльный день. Закурил. Вместе с ним молчали и остальные. Князь, потому что всё ещё злился и ему было стыдно, а Балу, потому что нагонял на себя спокойствие, чтобы оставаться с трезвым рассудком. — Мужики, я пойду лечиться. — На выдохе прохрипел Горшок, убрав с лица отпущенные волосы, которые лезли в рот, мешая нормально покурить. Никто не отреагировал. – Я хотел, чтобы этот шприц был в моей жизни последним. Пусть так и будет. Губы Балунова изогнулись в усталой улыбке, и он молча покивал, как болванчик. Отчего-то, в эту секунду в слова Горшенёва поверил даже Андрей, уже корящий себя за секундную слабость. Но Горшок не успокоился, выкинул ещё даже на половину недокуренную сигарету в окно, и резко обернувшись, широко улыбнулся своим самым важным в его мире людям. — Нам ещё концерт с тиграми делать, ё-маё!