Яд любви

— Помогите! Кто-нибудь! — этот детский и писклявый крик едва доносился до рыночной улицы из переулка, мимо которого проходил Ву. В этом городе никто бы и не придал значения какому-то ребёнку, который яро просит о помощи. Пытается дозваться хоть кого-то в этом беспощадном городе, когда-то бывшем мирной и свободной столицей Мондштадт. Это было сотни лет назад — теперь главная площадь стала чёрным рынком, на котором торгуют далеко не цветами. А Ву — этот мужчина со статной походкой и мощными руками, захватившими власть в городе и окутавшими, как заклинанием, свободу народа… Неужели сейчас он кинется на спасение какого-то ребёнка? Да он этими детьми торгует. Вероятно, это его же люди сейчас и работают в переулке. Но пройти мимо он всё же не смог и вернулся на два шага назад, чтобы войти в неширокий проход между лавками. И действительно — он знал всех своих людей в лицо и по именам — эта парочка всегда работала вместе и разыскивала деток, которых в их деле называли бархатными: так нежна была их кожа, а лица настолько милы и очаровательны, что их старались не ранить при похищении, а потом заботливые «мамочки» давали им имена и берегли так, что потом могли плакать, когда приходилось их продавать. Зато цена за таких детей тоже была далеко не крохотная, как сами малыши. Бархатные дети ценились особенно на соседних континентах, где мир ещё процветал и гниющую преступную сущность богатых и власть имущих прикрывали утопией. И снова этот писклявый голос, что отдаёт в ушах звоном. А следом Ву смотрит в глаза, такие яркие, словно кристаллы, которые используют для создания лучшего оружия самые искусные мастера. Эти глаза полны слёз и страха, но не за жизнь, а за саму свободу. Этот мальчик, такой худенький и бледный, в потрёпаных лохмотьях — явно из бедной семьи или вообще сирота — смотрит на Ву с такой отчаянной, фрустрирующей — нет, не мольбой, а почти злобной просьбой — просьбой о-сво-бо-дить. Что и делает Ву. _______________________________________ Легкое касание руки, скользнувшей по тыльной стороне ладони мужчины, сидящего в более явной тени, — до него не доходил слабый свет бра, зато его хватало, чтобы силуэт Венти был подсвечен так, что смотреть на него было настолько же блаженно, как смотреть на икону — и такой же невесомый смешок отдаются микромолниями в точках прикосновения и в ушах. — Ву, конечно, я выступлю на твоём дне рождения! Ты ещё спрашиваешь! — Я очень ценю твоё внимание, ты ведь знаешь, насколько дорог мне, жемчужина моя. — для Ву Венти правда был тем, что так же долго взращивали, как и жемчужину, для того чтобы использовать потом её так, как заблагорассудится обладателю. А у Ву на Венти были огромные планы. И он в очередной раз наполнился гордостью за то, что однажды заинтересовался едва слышимым вскриком, на который уже мало кто реагировал в этом прогнившем городе. Да вот Высшие Силы дёрнули пройти в переулок и спасти того, от кого Ву испытал такую бурю эмоций, что так и прозвал его — «Венти». А потом обнаружилось, что птичка-то певчая. Да, не зря забрал Ву её в свою золотую клетку и растил с юного возраста. Мальчишке давно не первый десяток лет, но выглядит он практически так же, как и при первой встрече — только детская припухлость в щеках ушла, но за них так же сладостно дёргать в небольших приступах озорства. Венти вызывал в Ву даже такие несвойственные, казалось бы, мужчине эмоции: то же самое озорство, умиление и нежность. А эстетическое наслаждение не переливалось в сексуальное вожделение, какое вызывали в нём другие юноши, с которыми Ву мог быть жесток. Нет, с Венти хотелось быть властным только для того, чтобы подарить ему весь мир. _______________________________________ — Чжун Ли, знал бы ты, как утомительно проводить с ним время. Его взгляд такой тяжёлый и… Он не смотрит с похотью, никогда. Но не по себе становится, когда приходится долго смотреть на него, а он чуть ли не принуждает своей аурой смотреть ему в глаза, понимаешь? — Венти вертит бокал красного в пальцах, но ни с того ни с сего так раздражается, что отставляет стакан и хлопает по столу. — Конечно, не понимаешь, не ты же пытаешься вылезти из этой клетки. Я так хочу уже закончить миссию и стать свободным… Ещё и выжидать моменты, когда он покидает особняк, так трудно. Ты бы подстёгивал своих рыцарьков получше искать похитителей. Да и с твоей сетью разыскивать караваны не так сложно же? Тогда он может быть и всполошился и мы бы скорее раскрыли его. Чжун Ли лишь хмыкает и прикрывает глаза, скрещивая руки: — Не забывай, с кем мы работаем. В преступном мире он всё же первый из тех, кто занимается торговлей детьми. И благодари Архонтов за своё детское личико, которое он так бережёт. — Да знаю я, знаю. — Венти опускает голову и встряхивает ею, такой тяжёлой не от вина, но от тяжести задач, которые ещё предстоит решить на пути к свободе. Он обязательно выберется из этой золотой клетки. _______________________________________ — Это всё? — стройный, при этом в хорошей физической форме, однако не с явно проступающими мышцами юноша берёт со стола папку, в которой лежат данные о его следующем задании. — Он? — Ву слышит, как Якс открывает папку, а затем удивление в голосе. Хоть интонация прозвучала бы ровной для кого-либо другого, для Ву — Архонта звука — малейшая разница в звуковых волнах и частицах даёт понять, каков звук. Так и в абсолютно безэмоциональном тоне Якса проскочило удивление, ведь поверх первого листа с общей информацией о цели на скрепке держится фото Венти — самого драгоценного, понятного и близкого (насколько позволяет сам Ву, разумеется) — человека для Ву. Якс знал и видел, как Ву относится к Венти, но больше удивился с того, что его сердце кольнуло от… Якс пока не понимает, что это за чувство. Венти лишь очередная цель задания, так почему?.. — Да. Приступай. — Ву даже не отвлекается от созерцания вечернего города — так же сидит спиной к Яксу и просто машет рукой из-за спинки кресла в знак прощания и одновременно давая понять, что приказ отдан. — Свободен. «Свободен»… почему-то это слово только сковывает. Совсем не чувствуется свобода. Даже иронично, что это слово мало того что существует, так его ещё и употребляют по отношению к Яксу. Выйдя за дверь, Якс сдерживает вздох. Нельзя — вырвется один, боится, что закончится криком, — столько всего внутри, что никак иначе и не выразить. Только кричать и кричать, пока внутри не станет пусто, пока голос не сорвётся до хрипоты, и останется только сиплый кашель вперемешку с солью слёз. Венти так Венти — чего тут думать. Всего лишь цель задания. Пусть и очень красивая… нежная и такая трогательная (от слов «трогать-одним-своим-присутствием-так-что-сердце-заходится» и «так-хочется-дотронуться-что-кончики-пальцев-колет») — так думает Якс о Венти. Пусть они даже не общались — Венти абсурдным образом (Якс мог только усмехаться тому, в каких обстоятельствах они с Венти находятся) дарил Яксу чувство свободы, как во время медитации можно настолько погрузиться в состояние лёгкости, что может показаться, что нет ни тела, ни мира, ни-че-го, только и есть она — чистая, невесомая свобода. Якс впервые увидел Венти с верхушки здания постоялого двора Ваншу, недалеко от которого выступал Венти. Внизу соорудили красивую сцену для одного Венти, который был одет в наряд из лёгкой струящейся ткани, которая так и развевалась в шаловливых невидимых руках летнего ветра. Якс не слышал ни слова из тех, что вырывались с разной частотой и силой изо рта Венти, но был поражён не как молнией, а зарницей — её ведь тоже не слышно, но она так ярка в темноте грозового вечера и отсвечивает чуть ли не на весь горизонт, что даже потом светит в глазах, когда закрываешь их или отворачиваешься от вида, возвращаясь к своим делам. В тот вечер гроза была только в душе Якса. Он возвращался с очередного задания — убить всю семью с только родившимся первенцем так, чтобы никто не заметил ни акта убийства, ни его последствий, ни вспомнил о существовании семьи вовсе. А это пришлось найти ту пару сотен человек, что знали об этой семье и съесть их воспоминания, которые были такими тёплыми и почти сладкими — Яксу только казался вкус, потому что у воспоминаний из качеств есть лишь цвет и температура, которые зависят от содержания воспоминания. Есть задание, и есть Якс, который должен это задание выполнить, а то, что после люди, которых он убил, живы в нём, воспоминания, которые он съел, пожирают виной и сожалениями его самого, и кровь, которую он счищает с оружий и та, что пролита лишь фигурально, покрывает его с ног до головы… Это всё никого не интересует. Важен лишь итог: задание выполнено. И чтобы как-то справляться со всем этим Якс забирается на крыши домов и зданий в соседних мирных континентах и смотрит оттуда на тех, кто не отягощен всем, что несёт в себе Якс. Это успокаивает. Пусть Якс не может жить свободно и беззаботно, но смотреть и немного радоваться за других не запрещено. Так, после выполнения тяжелого, как всегда, скорее психологически задания Якс решил сделать небольшую передышку. В этот раз он забрался на самое излюбленное и комфортное место — верхушку здания постоялого двора Ваншу, чтобы после мирного наблюдения за спокойной жизнью местных поесть миндального тофу. Тогда он и увидел внизу на простенькой, но изящной сцене у воды Венти, который взмахом руки в приливе эмоций от исполняемой песни, будто бы освободил Якса от всей тяжести и боли. И за которым Якс должен теперь наблюдать и по итогу решения Ву прекратить слежку или же убить Венти.