Природа чувств

— Отойди от него! Маккой с силой отталкивает Спока, когда Джим перестаёт активно бороться. Вулканец удерживает капитана на земле тяжестью собственного веса, восседая на его бёдрах и не давая возможности подняться. Всё, что остаётся Кирку: отчаянно выбивать клубки пыли собственными каблуками, пока старпом, до влажных хрипов, затягивает на его шее платок. Белоснежная прежде ткань оказывается вымазана бурыми пятнами грязи, а местами — разводами красно-зелёной крови, и это действует на Спока отрезвляюще. В момент, когда Боунс толкает его на песок, он не сопротивляется и разжимает пальцы, отмечая, как они болят от нечеловеческой хватки. Спок тяжело дышит, как загнанный в ловушку зверь, и пытается заставить себя взглянуть на Джима и Маккоя, который водит вокруг головы капитана медицинским трикодером. Боунс нависает над Кирком, будто пытается закрыть того собственным телом от пуль. Но сейчас ему хочется спрятать друга от равнодушных взглядов членов вулканского совета. И от глаз Спока. В первую очередь от Спока. Доктор явно пытается что-то предпринять, вводит капитану дозу известного лишь ему лекарства и прислушивается к дыханию, контролируя показатели трикодера. — Проверьте, — командует Т’Пау кому-то из своих приближённых, и рослый вулканец, перешагивая лежащего на земле Спока, подходит к Джиму. Мужчина узловатыми пальцами надавливает Кирку на шею в месте, где привычно пульсирует артерия, и старпом надеется, что его соплеменник скажет: бой не окончен, соперник жив. Но вместо этого вулканец поднимается с колена и, глядя на свою покровительницу, отрицательно мотает головой. Споку не привыкать дышать разряжённым воздухом родной планеты, но на этот раз офицеру кажется, будто его лёгкие заполняет свинец. Он мешает коммандеру подняться на ноги и заставляет по-прежнему полулежать на земле, опершись на здоровое предплечье. Второе ранено, но неглубоко — Джим рассёк лишь кожу, и жжение в месте пореза не заглушает и толики душевной боли, которая заполняет измученное тело Спока. На рациональном уровне коммандер знает, что вера в потусторонние и божественные силы нелогична, но уверен: то, что он испытывает, называется адом. Ничто вокруг не издаёт звуков: молчат даже ритуальные бубны, которые должны ознаменовать торжество вулканца над противником. И Спок, вслушиваясь в тишину, надеется, что это умер он сам. Но треск коммуникатора режет чувствительный слух сильнее любого ножа. — Маккой – «Энтерпрайзу»: поднимайте двоих, — командует доктор в динамик, — и готовьте медотсек, — добавляет он спустя непродолжительную паузу, и в тоне Леонарда не звучит и капли свойственной ему твёрдости. Спок с трудом поднимается на ноги, успевая рассмотреть Маккоя и Джима, прежде чем их захлёстывает золотистой волной транспортировки. Доктор держит Кирка на руках, и в лице его поразительная холодность и спокойствие, будто капитан ничего не весит. Будто он не держит тело лучшего друга. Вулканец лишь на мгновение задерживает взгляд на профиле капитана: мертвенная бледность ещё не успела коснуться тёплой кожи Джеймса, и на скулах по-прежнему горит румянец тяжелейшей схватки. Спок ни разу не видел, как выглядит его капитан по утрам, но уверен, что после пробуждения он именно такой: на лице печать умиротворения, и щёки его горячие ото сна, что так и тянет прикоснуться. А в растрёпанной чёлке путаются лучи утреннего солнца, но никак не следы грязи, мокрой от его собственной крови. — Я напишу рапорт и отправлюсь под трибунал, — произносит Спок, удивляясь, как неестественно звучит его голос: будто из-под толщи воды. Он не держит зрительного контакта с Маккоем, но чувствует, как тот смотрит прямо ему в глаза без тени страха. Боунс ничего не говорит, и они сталкиваются взглядами лишь тогда, когда доктора и капитана расщепляет на атомы. В сероватых радужках доктора плещется равнодушие — к дальнейшей судьбе Спока и к нему самому. Вулканец убил их капитана. Старпом намеренно обостряет каждое из чувств, рождающееся в его теле: ненависть к самому себе, нежелание задерживаться на планете дольше ни секунды, презрение к Т’Принг и Стонну, усилившееся от осознания, что обещанная Споку жена никогда ему ни принадлежала, а, стало быть, кал-иф-фи было напрасным. И боль, первобытную, идущую из самых глубин раненой души вулканца, он ощущает каждой клеткой и всё равно считает, что этого не достаточно. Т’Пау прощается со Споком в привычном жесте, но он не делает того же. Его не волнует, если министр расценит это как акт неповиновения и потребует для непокорного вулканца наказания. Возможно, он этого и добивается, желая заполучить свою кару как можно скорее. И, оказавшись в транспортаторной, понимает, что самым справедливым наказанием для Спока будет продление собственной агонии до конца жизни, за которую он будет бороться, чтобы чувствовать и помнить: он убил своего капитана. Скотти, кажется, хочет что-то сказать, когда Спок сходит с платформы, но осекается моментально: возможно, шотландца пугает вид его старпома, измученного и раненого. Но куда вероятнее — вулканец на всех известных частотах транслирует нечеловеческий гнев. Членам экипажа невдомёк, что коммандер не направит его ни на кого из них. Он способен и желает причинить вред лишь одному существу — себе. Дверь каюты закрывается за Споком с негромким шипением, отрезая его от остального корабля. Вулканец осматривается, будто находится в этом помещении впервые, и задерживает взгляд на стеклянной перегородке, которая ограждает спальню старпома от рабочей зоны. Поверхность стены полупрозрачная и в ней отчётливо отражаются предметы интерьера. И Спок видит в отражении себя — видит и не узнает. Он осторожно ступает ближе, будто боится спугнуть двойника, и с интересом разглядывает его: форменная рубашка помята и испачкана совсем не по уставу, левый рукав разорван от локтя до запястья и вымазан тёмно-зелёной кровью. На скуле из-за бледности кожи пестреет ссадина, оставленная противником в схватке. Спок не признаёт человека в отражении и не понимает, почему его тело бьёт мелкой дрожью, ведь вулканцы не боятся, не страдают, не испытывают эмоций. Спок ненавидит своего двойника и, схватившись за первый попавшийся из стопки ПАДД, швыряет его в перегородку со звериным рыком, что стекло рассыпается на множество осколков. В приступе ярости Спок громит каюту, не задумываясь о последствиях. Какая разница, ведь по прибытии на ближайшую базу Звёздного флота его отправят под трибунал, и это больше никогда не будет ему принадлежать. Он надеется разрушить всё, что связывает его с жизнью на «Энтерпрайз», выжечь дотла, оставив только боль, которая когтистыми лапами раздирает вулканское сердце, напоминая, что от человека в нём куда больше, чем он мог представить. Спок тяжело дышит, заглатывая воздух ртом, и упирается ладонями в холодную поверхность рабочего стола. В ушах гудит кровь, и сквозь этот шум он слышит приглушённый писк разрушенного оборудования. Вулканец сжимает пальцы до белеющих костяшек на столешнице, желая опрокинуть и её, но замирает в моменте, когда с кончика носа срывается крупная капля горячей, солоноватой слезы. Спок, будто не веря, подносит подушечки пальцев к уголку глаза и обнаруживает на них влагу. Он не спешит избавиться от приступа слабости и заворожённо смотрит на собственную руку. Он плачет. Внезапное осознание делает дыхание Спока ровным, и сквозь ярость и гнев прорывается спавшая доселе печаль. За ненавистью к самому себе он не услышал главного голоса рассудка — он потерял единственного человека, которому мог доверить собственную жизнь без остатка. Вулканец не уверен, имеет ли он право скорбеть по Джиму Кирку, поскольку знает — он не заслуживает своего капитана. Тоска щемит сердце похуже любой злости, потому что делает это мучительно медленно. Спок вновь опирается о стол, зажмуриваясь, и позволяет слезам разбиваться от рабочую поверхность одна за другой. Под закрытыми веками — образ Джима Кирка во всём его великолепии, в ореоле безграничной смелости, отваги и непогрешимости. В голубых глазах и ослепительной улыбке ни капли осуждения, и вулканец срывается на приглушённый всхлип, наконец, реально ощущая, как тяжесть всего мира давит на его плечи. За постыдным рыданием он не слышит, как открывается дверь его каюты. И осознает чужое присутствие слишком поздно. Спок поднимает голову, с усилием возвращая контроль над собой. Он бы мог разглядеть внезапного гостя в стеклянной перегородке, но она осколками лежит у его ног, а ментальные щиты вулканца настолько ослаблены, что даже предпринять попытку догадаться он может с большим трудом. — Если это вы, доктор, — начинает Спок, предположив, что Маккой пришёл удостовериться, не струсил ли коммандер отправлять чистосердечное признание в Звёздный флот, — то я по-прежнему намереваюсь подготовить рапорт, и в вашем контроле нет нужды, — вулканец старается звучать максимально официально и ровно, как и положено, но прекрасно понимает, насколько фальшива его интонация. Особенно вкупе с погромом, устроенным в каюте, выдающим его полностью. — Насколько я знаю, все рапорты обязаны проходить через капитана. Что вы собираетесь писать, мистер Спок? Либо на «Энтерпрайз» проблемы с гравитацией, либо у вулканца подкашиваются ноги от голоса, что раздаётся за его спиной. Теперь, кажется, коммандер на физическом уровне ощущает присутствие этого человека, но не спешит разворачиваться: если это лишь фантазия, навеянная воспалённым сознанием, то Спок не хочет этого знать. Но всё же он делает это. И Джим Кирк такой же, каким был в воспоминаниях вулканца: в голубой радужке пляшет знакомый огонёк озорства, который пробивается даже сквозь пелену усталости. Капитан изнурён схваткой со Споком, но сохраняет офицерскую выправку и даже улыбается, хоть и с толикой сомнения, потому что не знает, на какой приём ему рассчитывать. — Капитан?.. — слово застревает у вулканца в горле, и ему приходится сглотнуть. Медленным шагом, переступая через обломки недавних предметов интерьера, Спок преодолевает расстояние между собой и Джимом, рассматривая его лицо и силясь вырвать хоть намёк, что происходящее — реально. Старпом замирает в нескольких сантиметрах и поднимает подрагивающую ладонь, желая прикоснуться к Кирку и ощутить под пальцами тепло чужого тела. Оно практически обжигает, и Джим прикрывает глаза, концентрируясь на неловком касании к собственной щеке. — Ты жив, — констатирует Спок, и в носу начинает свербеть. — Боунс хотел, чтобы я ещё подержал тебя в неведении, — негромко произносит капитан, — но я решил, — продолжает он и осекается, оглядывая разрушенную каюту, — что это слишком жестоко, — заканчивает, наконец, Джим и возвращается взглядом к вулканцу. Коммандер и хотел бы испытать всё облегчение, которое разом свалилось на него, но что-то по-прежнему мешает ему вздохнуть полной грудью. — Это была идея Маккоя, — отвечает Кирк на невыраженный вопрос «почему ты жив?». — Я перестал сопротивляться тебе и дал Боунсу понять, что пора вмешаться. Он всадил мне гипошприц на случай, если кто-то из совета захочет проверить, действительно ли я мёртв. Эта штука замедляет сердечный ритм до нескольких ударов в минуту. Передозировка может замедлить ритм до нуля, — усмехается Джим так непринуждённо, будто речь не идёт о его сердце, — повезло, что наш док — мастер своего дела. План удался: все живы и счастливы. Насчёт последнего у обоих есть сомнения: ни объяснение, ни осознание, что в итоге действительно никто не пострадал физически, не избавляют капитана и старпома от невидимого груза на душе. — Надеюсь, я помог тебе завоевать жену? — Кирк продолжает свой монолог вопросом, пока Спок сохраняет глубокое молчание. — Т’Принг отныне не моя жена, — говорит вулканец без сожаления, — она предпочла Стонна и всегда предпочитала его. Капитан вздёргивает брови к чёлке и приоткрывает губы, будто хочет что-то сказать. Но вместо этого хмыкает, чуть покачивая головой. — Выходит, всё было зря, — Джим не спрашивает, а утверждает, и Спок согласно кивает, — ты поэтому…ну, устроил весь этот бардак? — Кирк делает неопределённый жест в воздухе, и вулканец отслеживает движение его руки, пока в голове укладываются слова капитана. Спок не понимает, спрашивает ли Джим серьёзно или иронизирует, намереваясь снизить градус напряжения. — Нет, если ты потерял возлюбленную и тебе нужен отдых, я дам тебе несколько дней восстановиться, — Кирк сжимает здоровое предплечье старпома в ободряющем жесте, и от места, где капитан держит вулканца, по телу разливается тепло. — И это мы приберем и починим, не переживай. Джим отпускает руку коммандера, чтобы наклониться и собрать несколько искорёженных ПАДДов, что лежат прямо у него под ногами. Спок наблюдает, как Кирк предпринимает слабые попытки навести чистоту в каюте старпома, и никак не может уложить в сознании всё сказанное. — Капитан? — привлекает он внимание, и Джим поднимает на Спока глаза. — Я едва не убил вас, а вы беспокоитесь о порядке в каюте, о том, что я потерял жену, и о моём восстановлении? Кирк поднимается с колен медленно, не разрывая зрительного контакта. Вулканец сбит с толку, и это читается в его взгляде, рваных жестах, когда он пытается соединить руки за спиной в привычной ему манере или вернуть себе ровную осанку. — Почему? — продолжает старпом. — Я едва не убил вас, капитан. И был уверен, что убил. Спок шарит непонимающим взглядом по лицу Джима, затем спускается к его рукам, которыми он держит ПАДДы, и отмечает, что на теле Кирка не осталось никаких видимых физических повреждений. В накрывающей панике эти рациональные мысли становятся якорями, которые не позволяют вулканцу поддаться своей человеческой сущности целиком. Но тем, что по-настоящему удерживает его от безумства, становятся крепкие ладони Джима, которые обхватывают плечи Спока и сжимают. — Я знал, что ты этого не сделаешь, — успокаивающе говорит Джим. — Откуда? — задаёт Спок вполне логичный вопрос. — Этого не знал даже я, капитан. Ваша убеждённость была безрассудной, поскольку я был уверен, что убью вас. Я хотел убить и сделал бы это, если бы доктор Маккой не вмешался. — Этого хотел не ты, Спок, а твоя вулканская природа, — парирует капитан, — ты не мог ей сопротивляться. — Наполовину я всё же человек, а стало быть, имею возможность контролировать влияние вулканской физиологии, — командор искренне не понимает слепой веры капитана в его невинность. — Но я не сделал этого. И прекрасно осознавал, что имею преимущество в виде собственного физического превосходства и особенностей вулканской атмосферы: ваши шансы на выживание уменьшались по экспоненте с каждой минутой боя. — В таком случае, — Джим стискивает плечи Спока, и тёплые касания проникают сквозь ткань форменки, согревая, — я бы хотел умереть от твоей руки. Лучше так, чем в плену у каких-нибудь клингонов, или того хуже — по собственной глупости. Кирк усмехается и пытается найти в глазах Спока хоть намёк просветления, но его нет. Вулканец что-то обдумывает, находясь в самых глубинах своего скомпрометированного сознания. — Когда доктор вмешался в нашу схватку, — нарушает он, наконец, тишину, — несмотря на всю иррациональность данного утверждения, мне показалось, будто я оказался в аду. И доктор Маккой был прав, когда посоветовал продлить моё неведение о вашем спасении: это позволило мне многое понять и осмыслить. А также стало справедливым наказанием за содеянное. — Прекрати, — вмешивается Кирк, отрицательно кивая, но старпом его не слушает. — В какой-то степени вы тоже оказались правы, когда сказали, что я устроил погром из-за того, что потерял возлюбленную, — Джим склоняет голову чуть в сторону, выражая искреннюю заинтересованность, и, кажется, практически не дышит. — Я действительно потерял на Вулкане значимого человека. Пожалуй, самого значимого для меня в этой жизни. Тебя, Джим. Капитан поджимает губы и прячет взгляд, а Спока обуевает беспокойство: он сказал лишнего. Однако Кирк вновь поднимает на него глаза, и в них стоят слёзы, которые вулканец никак не может истрактовать. Кирк делает это за него: — В таком случае и ты должен знать, — говорит он, пытаясь унять дрожь в голосе, — я согласился на схватку для того, чтобы не потерять на Вулкане единственного нужного мне человека. Истина открывается коммандеру так неожиданно, что он теряется. В реальности его удерживают руки Кирка. — Ты предпочёл бы смерть, лишь бы не знать, что отныне я буду связан с другой женщиной? — спрашивает Спок, хотя знает ответ. Он приближается к Джиму осторожно, касаясь его лба своим, и Кирк прикрывает глаза, ощущая на своих губах дыхание вулканца. Джим слабо кивает, едва заметно, но достаточно, чтобы Спок это почувствовал. — Нелогично, — почти шепчет коммандер и, неуверенно подняв здоровую руку, ведёт наружной стороной ладони по линии его скулы, спускаясь к шее. В этом жесте собрана вся нежность и привязанность, какую Спок только способен вложить. Джим реагирует, подставляя лицо под прикосновение, по-прежнему не размыкая век, и сосредотачивается на движении чужой ладони по собственной коже. По спине пробегают мурашки, когда вулканец перемещает руку на загривок Джиму, зарываясь пальцами в волосы и приятно царапая затылок короткими ногтями. Внутри у Спока вскипает настоящая буря эмоций, немыслимо обжигающая. Их лица в паре сантиметров друг от друга, и старпома ничего не останавливает от следующего шага, но он медлит, и Кирк всё же открывает глаза, чтобы понять, почему. Немой вопрос коммандер считывает без труда. — Пон-фарр, — коротко говорит Спок. — Моя вулканская природа испытывает потребность в спаривании: период не был завершён, потому мои поступки могут казаться тебе непристойными и неуместными. — А что испытывает твоя человеческая природа? — спрашивает Кирк, сглотнув, и останавливает взгляд на приоткрытых губах своего старшего помощника. На нижней запеклась кровь как напоминание о схватке, которая, кажется, случилась с ними в прошлой жизни. — Она…– вулканец осекается, — она испытывает желание. — Что нам мешает? — Джим шепчет, и его шёпот утопает в поцелуе, в который вовлекает его Спок. Неспешное прикосновение, будто на пробу, одурманивающе приятно. И вместо ощущения забытья оно дарит наполненное чувство реальности. Джим сжимает крепкие плечи вулканца, собирая под пальцами ткань форменной рубашки. Через неё он ощущает практически лихорадочный жар: Спок горит и воспламеняет Джима, словно спичка, щекоча языком нёбо, жадно вбирая его нижнюю губу и прикусывая. Повреждённой рукой старпом аккуратно касается талии Кирка, чтобы придвинуть его ещё ближе, практически впитать в себя без остатка и встретить возбуждение, которое отражается на горячих щеках румянцем смущения. — Если я действительно умер на Вулкане, то, кажется, попал в рай, — Джим усмехается в чужие губы, и Спок сцеловывает его улыбку. — Этого больше не будет, — заверяет коммандер, и Кирк непонимающе сводит брови, — потребности посещать мою родную планету во время пон-фарра больше нет. — И так ты предлагаешь мне встречаться? — Джим строит притворную гримасу разочарования, — без цветов, ресторана и разговора с моей матерью? Спок достаточно долго находится в окружении людей, в окружении Кирка, но даже ему, рождённому землянкой, порой бывает сложно осознавать всю многогранность человеческого сарказма. Капитан улавливает замешательство и заливисто смеётся, давая вулканцу понять, что в его словах нет ничего серьёзного. — Я шучу, — Джим унимает приступ весёлости, — это лучший способ. И я согласен быть с тобой, Спок, что бы ни случилось. Вместо ответа коммандер издаёт вздох облегчения, ощущая, как кружится его голова от происходящего. Нелогично, нерационально, но всё же так правильно. Джим не утягивает вулканца в новый поцелуй, а обхватывает его лицо ладонями и придвигается ближе, чтобы кончиком собственного носа коснуться его. Спок обхватывает запястья капитана и принимает приятные касания: большими пальцами Кирк очерчивает ушные раковины, задевая чувствительные острые кончики, что старпом заливается бледно-зелёной краской. — К слову, — капитан подаёт голос, хитро улыбаясь, — ты сломал свою кровать. И что нам теперь делать? Спок расслаблен и возбуждён настолько, что у него нет сил анализировать высказывание партнёра на наличие подтекста. Вулканец лишь улыбается в ответ, чуть покачивая головой, пока Джим приглушённо смеётся. Его смех отдаётся приятной вибрацией в груди, и Спок понимает, что сделал верный выбор.