Трофей

      Хлипкая дверца школьного шкафчика гремит за спиной. Сколько лишнего шума, сколько лишних движений…       Как же невероятно пахнет Цукаса.       Он весь взмокший. Весь. Выбившиеся из хвоста пряди прилипли ко лбу, футболка потемнела от пота, а Сенку только и может, что дышать через раз. С ним обходятся грубо, берут без спросу, лабораторный халат не спасёт от синяков на коже.       Чёрт побери, как же Цукаса…       — Либо ты придумываешь умное оправдание и сваливаешь, либо я тебя трахну, даю пять секунд.       Капитан ныне сильнейшей спортивной команды города собирается трахнуть президента научного клуба после выигранного матча. Абсурд. Все же знают, что Шишио и Ишигами не разговаривают. Все же знают, что они перестали дружить ещё со средней школы, когда один стал «тупым качком», а другой «задротом-задохликом». И все же знают, что Шишио непроходимый бабник, а Ишигами ничего дальше своих колб не видит.       Ничего они не знают.       Осталась одна секунда.       Сенку притирается бёдрами ближе и улыбается своей самой заносчивой улыбкой.       — Так что ты там собрался со мной сделать?       — Видимо, убить.       Сенку не дают ничего съязвить. Его опять вжимают в бедный шкафчик. Дверца прогибается, и Сенку тоже чувствует, что прогибается. Под пальцами, под напором, под силой невозможных рук Цукасы.       Дышать-дышать-дышать…       Он просто хотел сказать, что в сегодняшнем матче Цукаса пропустил пятнадцать вариантов забить гол, из которых пять были настолько тупыми, что даже Хром бы справился. И нет, он не смотрел матч и не собирался. Если бы не Юдзуриха, попросившая пустить её в лабораторию, потому что из окна отлично видно поле, Сенку бы даже не узнал, что Тайджу будет выступать в финале против сборной другой школы. А если сегодня играет Тайджу, значит, и Цукаса тоже.       Сенку просто составил компанию, пока шёл независимый синтез.       Он не отвлекался. Ему нечем было заняться.       Горячие ладони уже под рубашкой. Соль небрежных поцелуев горчит, а Цукаса плотоядно рычит в губы, отчего по телу пробегает колкая волна мурашек. В спортивной раздевалке пусто. Сенку знает, Цукаса всегда уходит последним. Только после того, как получены распоряжения от тренера, каждому дана обратная связь и убран инвентарь, Цукаса позволяет себе выдохнуть и пойти в душ. Ответственное поведение капитана.       Сенку этим и воспользовался.       А теперь пользуются им.       Матч прошёл не совсем гладко. Сенку редко видел, чтобы Цукаса так напрягался. Да и с погодой не повезло. Слепящее солнце — жара страшная! Даже из окна было видно, как переливаются капли пота на свету. Красота оптики на смуглой коже.       Цукаса отрывается. Сейчас бы вздохнуть, но горячий язык на шее заставляет подавиться и сделать очередную за сегодня глупость: доверившись силе сжимающих его рук, Сенку закидывает обе ноги на бёдра Цукасы и прижимается ещё сильнее. За глупость Сенку получает железную хватку, ещё один визг шкафа за спиной и укус в плечо. Если так выглядит наказание, то оно не работает.       — Скамья, этот грёбаный шкаф или душ, выбирай.       — Неужели ты так устал, что тебя хватит только на один раз?       — Блядь, Ишигами!       Сенку неожиданно отпускают. Он еле успевает подставить ноги, лишь бы не упасть, как ему заламывают руку, хватают за волосы и тащат, кажется, в душевую. Сенку сопротивляется, прекрасно зная, что даже если бы он старался — бесполезно. Его не отпустят. Он сам пришёл, но уйдёт он, только когда разрешат.       Сенку еле успевает, спотыкаясь, сбросить с ног ботинки, и его тут же вталкивают в кабинку. Прижаться к стене — единственное логичное решение. Под ладонями холодная плитка, на лице оскал хищника. Противник не по зубам. Сенку понимает, что сейчас будет, и перестаёт подсчитывать риски. Насрать. Пока Цукаса выглядит так, он готов ко всему.       Даже к ледяному душу в одежде.       Вода стекает по лицу, пропитывает халат, рубашку, штаны, но Сенку не отводит взгляд. Он шумно дышит, матерится вполголоса, но не двигается, всё так же прижимаясь к стене.       Цукаса тоже мокнет. Смотрит тяжёлым тёмным взглядом и облизывается.       Крышу сносит окончательно.       Один шаг.       Один шаг, и Сенку опять в клетке сильных рук. С него сдирают одежду. А раньше это сделать было нельзя? Обязательно сначала тащить под душ?       Возмущения теряются в верхних отделах мозга, пока нижние захватывают власть и орут от перепада температуры. Вода холодная, Цукаса горячий. Сенку замерзает и горит одновременно. Кажется, он немного повредился сегодня на солнце, когда позволил себе выглянуть из лаборатории.       Голова кругом.       Сенку нащупывает края футболки Цукасы и искренне жалеет, что вода скоро смоет запах пыли и разгорячённого после двух часов беготни тела. Сенку не парфюмер, но Цукасу бы он экстрагировал. Вот такого, грязного, потного, возбуждённого… В колбу! И носить всегда с собой.       Футболка летит за пределы кабинки.       Халат за ним тоже.       Рубашка прилипла к коже. Цукаса напряжёнными пальцами так нелепо пытается расстегнуть каждую соскальзывающую под водой пуговицу, что Сенку не сдерживается. Он медленно проводит по паху Цукасы и с удовольствием прирождённого вандала слышит треск ткани.       Один — ноль. Счёт открывает Ишигами Сенку.       Правда, может, он забил в свои ворота.       Штаны с носками с него снимают так же нетерпеливо, а Сенку и не против. Главное, чтобы Цукаса не разглядел за посланным вдогонку матом бесконечное желание быть растерзанным этими немыслимыми руками. Они огромны. Цукаса может обхватить ладонями талию Сенку, и ещё останется несколько сантиметров запаса. Сенку высчитывал. Сенку проверял. Сенку уносит, когда Цукаса наконец позволяет себе прикоснуться напрямую. Не через одежду — кожа к коже.       Так продажно стонать нельзя, но Сенку уже в который раз за сегодня насрать. Он пришёл сюда совершать ошибки. Он пришёл стать трофеем победителя.       Сенку поворачивают, вжимают лицом в стену и мягко оглаживают задницу.       — Придурок, даже не смей!.. Смазка!..       «Что там смазка» теряется в оглушающем шлепке. Силы хватило, чтобы по всей душевой пронеслось эхо звонкого удара вместе с жалобным всхлипом. Ещё один шлепок Сенку получает, видимо, для проформы. На этот раз он его переносит стоически. Молча.       — Где, говоришь, смазка?       Тяжело. Сенку прячет лицо и бурчит про внешний карман халата. Цукаса шепчет в ухо, его почти не слышно за шумом воды, но вроде бы Сенку различает «хороший мальчик». С талии пропадают руки. Вернись! Сенку тянется, выгибается сильнее, прекрасно понимая, что увидит Цукаса, когда найдёт, блядь, уже эту грёбаную смазку и обернётся.       Он увидит два красных следа размером со свою ладонь на бледных ягодицах, вытянутые на носочках худые ноги и прогиб в тонкой пояснице. Сенку надо больше есть и чаще выходить на воздух, да-да, он в курсе. Отвалите. Всё, что ему сейчас нужно, — прикосновения Цукасы, потому что независимый синтез в лаборатории так и не был завершён, химия работает самостоятельно, а Сенку, вот незадача, совсем нечем заняться. Именно так и обстоят дела.       Вода течёт по плечам — успокаивает, погружает в транс. Сенку на замечает, что прошла уже минута, а к нему так и не прикоснулись. Он сжимает зубы, аккуратно оборачивается… Опасно. Хватит доли мгновения, чтобы провалиться на дно чёрных глаз. Цукаса смотрит. А ощущение, будто пожирает. О боги, перестань. Это неприлично.       — Мама тебя не учила, что нельзя пялиться на людей?       Цукаса поднимает бровь, но взгляд не отводит. Он тут решает, что можно, а что нельзя.       Сенку неловко переминается с ноги на ногу. Если с ним хотят поиграть, он против. Он играет, только когда ему тоже весело. А стоять вот так, не получая награды, не весело.       — Порыв окончен? Тогда я пойду.       Приходится сдержать обиду в голосе и спрятать разочарованный взгляд. Сенку уже хочет выпрямиться, как на спину ложится тяжёлая рука, заставляющая выгнуться сильнее. Грубый немой приказ выбивает все мысли, кроме одной: подчинись. Рука гладит, ползёт вверх по позвоночнику… Собственнически хватает за шею. Сенку сдавленно охает — нервы ни к чёрту.       Наконец-то.       Смазки Цукаса не жалеет. Заботливый. Сенку фыркает. Он готов. Правда. Просто выдави комфортный минимум, засади поглубже и погнали, чего медлить? Ну зачем тратить время, аккуратно растягивать, следить за напряжением в мышцах да случайно вылетевшим болезненным шипением, искать приятные местечки, давить на них так прицельно… Так… Старательно… Всё. Хватит. Прекрати. Остановись. Сейчас же.       Прошу.       Сенку ненавидит прелюдии и медленный секс. До слёз. До нервных срывов. Когда медленно, у него нет оправдания. Ни закатывающимся глазам, ни дрожи в ногах. Когда тело берут грубо и без спросу, никто не заметит, насколько он зависим. Насколько он…       Управляем.       — Просто… Выеби меня уже…       Когда медленно, Сенку боится.       Он не держит язык за зубами. Пропитанный эндорфинами и другими гормонами, чьи названия Сенку, конечно же, может произнести когда угодно, но только не сейчас, он чувствует себя без опоры. Ноги подкашиваются вместе со здравым смыслом. Если бы не шум воды, Цукаса бы уже узнал о себе всё.       А о Сенку ещё больше.       Сенку старается отвлечься, но вездесущие руки Цукасы бросают на тонкую грань между бессознательным и тем, что сам Сенку действительно готов показать миру. Это разные вещи. Их нельзя смешивать. Сенку чувствует себя пробиркой, в которую какой-то дебил решил засунуть натрий и воду. Бросил кусок и закрыл пробкой. Удачи. Осколки из трупа ни один патологоанатом не вытащит.       Ладонь Цукасы ложится на рот, а Сенку запоздало понимает, что всё это время шептал формулы.       — Помолчи.       Пробирка взрывается. Ожидаемо и до паники неожиданно одновременно. Разум застилает пелена, а Сенку даже не понимает, что проиграл. Каждый раз он боится и каждый раз забывает, почему. В водовороте чувств не до рефлексии. Потому что Цукаса с ним творит чёртову тёмную магию: на каждое его движение мышцы внизу живота неконтролируемо сокращаются, щёки, плечи и грудь горят, как после дня на солнце, а в голове только протяжное «да-а-а», теряющееся в прижатой ко рту руке. Кажется, Сенку всё-таки падает. Его подхватывают, прижимают к широкой груди, но это мнимая забота. Его не отпустят. Его продолжат мучить, выбивать стоны и рыдания. Внутри становится тесно. Во всех смыслах. Теперь они лицом к лицу. Сенку припадает к губам и помогает насадиться глубже. Через час он будет себя ненавидеть. Но это будет только через час. В нынешнем состоянии оно равно «никогда». Времени не существует, пока ему так хорошо. Пока синтез в лабе идёт сам, уроки закончились, а Цукаса рядом.       Сенку даже умудряется признаться в любви.       Сумасшествие.       Спустя час тело ломит. Веки опухли, ноги дрожат. Сенку лежит на неудобной скамье и пытается отдышаться. Цукаса сидит рядом и тоже громко выдыхает. Но как-то сыто.       В его глазах немой вопрос, который он пока не готов задать.       — Помощь нужна?       — Да… Хах… Пошёл ты.       Цукаса правильно расшифровывает посыл и всё-таки помогает Сенку принять сидячее положение.       — Блядь, как самосвалом переехали, а полегче нельзя было?       Вслух ему никто этого не скажет, но Сенку знает, что с ним легче точно нельзя.       — Я могу загладить свою вину.       — Спасибо, не надо.       Сенку всё равно поднимают на руки и несут обратно в душ. Моют, иногда легонько обнимают, ровно столько, сколько нужно, чтобы Сенку не начал возмущаться. И в глубине души он рад, что им никто не может помешать.       Пятничный вечер, школа давно опустела, а Сенку запер дверь в спортивную раздевалку, когда пришёл сюда час назад. Цукаса, конечно же, об этом в курсе. Иначе бы он не позволил себе тянуть время и покрывать голые мокрые плечи Сенку мягкими поцелуями.       Тот дёргал ими для виду.       — И в чём мне возвращаться домой?       — У меня есть сменка.       — Я в ней утону.       — Могу расчленить и засунуть тебя в сумку, подброшу Бьякуе-сану его сына в разобранном виде.       — Ладно, давай футболку, в штаны мокрые как-нибудь влезу, по пути высохнут.       Вода смывает грязь, но оголяет усталость. Из раздевалки Сенку выползает только на одному гликолизе известных силах. Штаны неприятно липнут к ногам, с плеча сползает чужая футболка, в руках мокрая рубашка и халат. Цукаса идёт рядом, хотя его же просили не светиться!       — Сколько мы ещё будем при всех изображать из себя врагов?       А вот и тот самый проглоченный полчаса назад вопрос.       — Не думай, что ты мне не враг.       Сенку не хочет обращать внимание на погрустневший взгляд Цукасы. Он его не заметил, поняли! Ничерта не видел! И ему не стыдно! Цукаса молчит, о чём-то думает и явно боится открыть рот. Правильно, нечего портить момент.       — Я правда хотел бы…       — Сенку-чан? Что ты тут де…       Хром выскакивает из-за угла как чёрт из табакерки, сначала видит Сенку, а потом врезается в широкую грудь Цукасы и тут же затыкается.       — Цукаса?!       — И тебе привет, Хром-кун.       На оценку происходящего Хром тратит очень много времени. И столько же времени пытается сформулировать мысль.       — Мы подрались.       — Мы помирились.       Синхронно объясняют Сенку и Цукаса, не дожидаясь вопроса.       Сенку вспыхивает.       — Какое помирились?! Ты нахуя меня водой облил?!       — Чтобы ты остыл и мы наконец смогли поговорить, конечно.       — Эм… Так в итоге, вы помирились или подрались? — совсем потерялся Хром.       — Подрались!       — А потом помирились.       — Я с тобой не мирился!       — А футболку мою тогда почему надел?       Низкий приём, снимать сейчас на эмоциях футболку опасно. Следы засосов не перепутает с синяками от ударов даже Хром. Они и так выглядывают из-за ничего не скрывающей горловины. Поэтому Сенку просто пыхтит и кидает мокрый халат в морду обнаглевшему Цукасе.       — О! Я так рад, что вы наконец разобрались! Два года не разговаривали, а теперь, вот, вместе идёте! Тайджу и Юдзурихе расскажу, не поверят!       Два года конспирации коту под хвост. Два года принятия собственной ориентации от отрицания до нелепого признания в четырнадцать и несдержанного секса в аудиториях… Два года мнимой безопасности. Сенку в страданиях. Сенку не готов. Сейчас же начнётся. Цукаса снова будет ходить с ними, снова будет рядом больше, чем Сенку физически может вынести… Не честно!       — А, и, кстати, мы встречаемся.       — Ага, во сколько и где?       — Завтра после уроков у ворот школы! — выпаливает Сенку до того, как Цукаса сообразил, что Хром неправильно понял его слова.       — Окей, куда пойдём?       — Ракету запускать! — Сенку понесло окончательно, он краснеет до состояния помидора и, кажется, даже видит, как жар от щёк поднимается потоками горячего воздуха. Ну или он сейчас просто свалится в обморок.       — Ого! Ты наконец закончил синтез топлива?!       — Ага…       Хром с криками орангутанга уносится в лабораторию, ему хочется посмотреть на результат, а Сенку изо всех цыплячьих сил бьёт Цукасу локтём в живот.       — Это было почти больно.       — Ты ебанулся.       — Чёрт, а я ведь был так близок к каминг-ауту. В следующий раз выберу другую аудиторию для признания.       Сенку бьёт Цукасу уже ногой и даже пытается укусить, но его только подхватывают и легко закидывают на плечо. Позор.       — Ладно, пойдём в лабораторию, посмотрим на твоё топливо. Говоришь, ракету завтра будем запускать?       Сенку сдаётся.       А ожидающая с другой стороны двери класса Рури тихо смеётся в кулак. Теперь ей всё понятно.