Июль 1915 г. Париж
Сквозь неплотно сдвинутые занавески пробивались утренний свет и запах согретого в солнечных лучах воздуха. В нем отчетливо слышался легкий аромат свежей выпечки и обжаренных кофейных зерен, доносившийся из ближайшего кафе. Равенна сонно потянулась и, приоткрыв глаза, улыбнулась: на соседней половине постели среди смятых ночной нежностью простыней и вороха подушек лежал юноша и, довольно ухмыляясь, следил за ее ленивыми движениями. Светлые волнистые волосы игриво ниспадали на красивое лицо с такими правильными чертами лица, словно их выточил лучший скульптор Франции. Даром что вейловские гены расцветали лишь в женщинах — Этьен Делакур точно украл себе немного их волшебного совершенства. Его ярко-голубые глаза мерцали даже в приглушенном свете и меняли оттенок в зависимости от настроения: от лазурного, как прибрежные воды Ниццы, до кобальтового, как грозовое небо Прованса. Линия его чувственных губ искривлялась ласковой улыбкой, смягчая острые грани лицевого овала трепетной нежностью. — Привет, птичка, — хрипло промурлыкал Этьен, заправив всклоченную прядь ее волос за ухо. — Как спалось? — Мне снилось, что моей анимагической формой стал валлийский зеленый дракон, и первым делом я сожгла дотла Шармбатон, — хихикнула Равенна. Этьен разразился басистым смехом и расслабленно откинулся на подушки, накрыв рукой высокий лоб. Сразу после окончания школы они оба решили, что непременно хотят обучиться искусству анимагии, и прошлой ночью, объятые тишиной и страстной испариной на коже, до самозабвения спорили, в какое существо однажды превратятся. — Его нрав слишком миролюбив, — отсмеявшись, заключил Этьен. — Я бы сделал ставку на венгерскую хвосторогу или норвежского горбатого. Равенна оскорбленно надула губы и привстала, опираясь на локоть. — То есть ты считаешь меня агрессивной и злобной драконицей? Этьен насмешливо сузил глаза и задумчиво постучал пальцем по подбородку, склонив голову вбок. Золотистые локоны послушно упали вправо, щекоча шелковую наволочку. — Пожалуй, нет. Сейчас ты больше похожа на мстительную горгону. — Ты мерзавец, Делакур! — взвизгнула Равенна и, пряча улыбку, пихнула его в плечо. Алебастровая кожа на ощупь была мягкой и горячей, словно прибрежный песок, раскаленный полуденным солнцем. — И как только я терплю тебя вот уже шесть лет? — Сдается мне, птичка, именно поэтому я тебе и нравлюсь, — заносчиво ответил Этьен и изобразил нахальную улыбку, обнажившую ровный ряд белых зубов. Вопреки своей ангельской внешности, Этьен Делакур долгие годы ранней юности был совершенно невыносим. Поступивший в восемь лет на Метри́з вместе с Равенной, он казался ей самым противным на свете мальчишкой: заносчивый, спесивый и нахально манипулирующий профессорами женского пола с помощью своего природного очарования. Он никого по-настоящему не задирал, но преподносил себя так высоко, словно для его необъятного эго было мало огромного замка академии. Да что там замка — и целого мира недостаточно! Спустя четыре года — в двенадцать — он потерял одну из младших сестер. Во время семейного путешествия в Альпы маленькая Валери́, на пару мгновений оставшись без присмотра брата, утонула, унесенная бурным речным течением. Этьен, как Равенна узнала гораздо позже, так и не смог простить себя за безответственность и легкомыслие, в тот злополучный день посчитав, что «ничего страшного с этой дурочкой не случится, если он ненадолго отлучится порыбачить». Равенна не помнила, как именно они подружились, но уже спустя год, когда она, единственная с курса, воспользовалась возможностью осознанно переизбрать факультет и поступила в Ардо́р, Этьен счел это предательством и не разговаривал с ней целый месяц. А потом еще месяц таскался за ней с видом побитой собаки, вымаливая прощение за недостойное звания друга поведение. Они никогда не были зависимы друг от друга. У Этьена была компания друзей-мальчишек, а Равенна проводила время с Катрин Мерсье — легкого нрава хохотушкой с Веритэ́. Сколько она помнила, Катрин всегда носила короткую стрижку, из-за чего, глядя на всклоченные каштановые волосы и вечно разбитые колени, ее часто путали с мальчишкой. Однако к старшим курсам они оба — и Равенна, и Этьен — больше не могли игнорировать притяжение друг к другу. Строгие правила Академии Шармбатон запрещали тесные контакты с противоположным полом до наступления фактического совершеннолетия и выпуска из школы. Однако разгоряченные подростки так или иначе игнорировали непреложные законы и искали любую возможность для робких поцелуев и уединения. Равенна и Этьен преуспели в этом многим лучше прочих сверстников, и на устах всего преподавательского состава последние полтора года только и разговоров было, что о порочных детях Делакуров и Розье. Старшая сестра Равенны — Винда, имеющая консервативный и чопорный нрав, не переставала краснеть перед директрисой Дюссолье и грозиться, что выпорет младшую сестру, если та не прекратит распутство. Этьена Делакура она и вовсе сочла порочным негодяем, совратившим юную Равенну, и написала его отцу не одну дюжину возмущенных писем, в которых прибегала от простых оскорблений до довольно неприятных угроз. Но ни презрение Винды Розье, ни слепая ярость месье Делакура не возымели результата. Романтизируя свою запретную связь, Равенна наивно считала, что теперь их с Этьеном не способна разлучить даже смерть. — Помнишь, мы считали дни до окончания академии? — мечтательно протянула она, прикрыв тонким одеялом нагое тело. — Еще бы! Вырваться наконец из-под цепких взглядов учителей и обрести самостоятельность! — фыркнул Этьен, пропустив между пальцев львиную гриву. Равенна вздохнула, гипнотизируя белоснежный потолок с вычурными узорами лепнины по краям. — Шармбатон остался позади, но я чувствую, будто одни оковы сменила на другие. Так странно, да? — И теперь твой надзиратель не мадам Дюссолье, а мадмуазель Розье? — хитро ухмыльнулся юноша, запечатлев пылкий поцелуй на ее плече. Равенна улыбнулась и смешливо сморщила нос. — Ну, Винда хотя бы юна, прекрасна и не брюзжит, как директриса, когда ее волшебная линейка насчитывает превышение предельного расстояния между сидящими рядом мальчиком и девочкой. — У Винды есть все шансы обойти старую ведьму. — А давай сбежим? — встрепенулся Этьен, приподнявшись на локтях. В его горящем взгляде заискрилась азартная жажда юного сердца, готового к приключениям. — Куда? — усмехнулась Равенна. — Без денег и образования мы далеко не убежим. — Так и скажи, что струсила. — Ничего я не струсила! — оскорбилась она. — Я просто мыслю рационально. — Деньги можно заработать, — не отступал Этьен. — Отправимся на побережье Италии, будем пить красное вино, есть пасту и наслаждаться свободой. Или нет! Мы можем объездить всю Европу. Да что там Европа! — захлебывался он собственной фантазией. — Мы можем посмотреть весь мир и пожить в каждом его уголке. Ты будешь официанткой или цветочницей, а я могу… — Продавать вонючую рыбу и устрицы на местном рынке, — хохотнула Равенна, с толикой умиления слушая, как эмоционально срывается его дыхание. — Да хоть рыбу, Вен! — Не называй меня так, — строго произнесла она, назидательно ткнув в него пальцем. — Ты же знаешь, что мне не нравится. — Маленькая лгунья, — прошептал он, обжигая дыханием ее ухо, и дразняще обхватил зубами мочку с маленькой серьгой. — Маленькая лгунья Вен. Равенна прикусила губу и ощутила, как чувствительно набухшие соски касаются мягкой ткани одеяла. Вен она стала все те же шесть лет назад, когда высокий и крепкий мальчишка с голубыми глазами решил, что это достойное сокращение ее имени. Словно предназначавшееся кличкой для дворовой кошки, оно ее страшно злило, но со временем Равенна осталась только для строгой бабушки и чопорной сестры, а Вен медленно расцветала и млела под все теми же голубыми глазами. — Только представь, как мы можем быть счастливы, глупая. — Настойчивый мужской шепот гипнотизировал ее слух, бесцеремонно вторгаясь под негу воспоминаний. — Без гнета моих родителей и запретов твоей сестры. Будем делать что захотим, построим жизнь, какую захотим, и будем любить тоже, кого захотим. — И кого же мы захотим любить? — с вызовом спросила Равенна, вскинув подбородок. Этьен тепло улыбнулся, и его большой палец чувственно очертил линию ее вопросительно приоткрытых губ. — Я хочу любить только тебя. Равенна поджала губы. Чтобы скрыть влажную пелену, она ударила Этьена подушкой и надрывно засмеялась, когда он удивленно выпучил на нее глаза. — Ты такой дурак, Этьен Делакур. Дурак и сказочник. — А ты трусиха, — с тихой дерзостью парировал он, перехватив ее запястье. — И как только тебя приняли в Ардо́р? Ты позор всего факультета. — Да как ты смеешь, наглец? — возмутилась Равенна и подалась вперед, тут же оказываясь в кольце крепких мужских рук. Этьен ловко уложил ее на лопатки и навис сверху, вжимаясь жилистым телом в ее — стройное и хрупкое. Их взгляды встретились, и Равенна почувствовала, как сильно забилось ее сердце и как томительно заныло между ног. — Опять отрабатываешь на мне свои недовейловские приемчики? — ухмыльнулась она, с удовольствием отмечая, как потемнели его глаза. Вместо ответа его губы накрыли ее, а язык ловко скользнул в рот, увлекая девушку в головокружительный поцелуй. Длинные пальцы бессовестно исследовали девичье тело, лаская небольшую грудь и впалый живот, — стремясь к соблазнительным бедрам и возбужденному нутру. Равенна выдавила тяжелый вздох, когда его ладонь коснулась внутренней стороны бедра, и подалась вперед, умоляя о большем. — Вздумал со мной играть? — требовательно спросила Равенна и, завидев кривую ухмылку, прикусила его нижнюю губу, чуть оттягивая ту на себя. — Разве я смею? — прохрипел он, коснувшись укуса кончиком языка. В дальнем конце квартиры послышался глухой удар, а затем громогласный топот четырех лап, несущих пушистого монстра к входной двери. — Черт, кажется, Винда вернулась! — испуганно выпалила Равенна, отпихивая от себя парня. Ее взгляд вскользь коснулся возбужденного члена и тут же метнулся на открытую дверь спальни. — Тебе показалось, — хрипло прошептал Этьен, пытаясь привлечь девушку к себе. — Люсиль — это дитя Сатаны — сдвигает свой толстый пушистый зад с дивана только ради того, чтобы встретить Винду! Равенна схватила волшебную палочку и одним взмахом захлопнула дверь. — Немедленно собирайся! — в ужасе тараторила она, мечась по комнате и собирая разбросанную по полу одежду. Этьен непонимающе похлопал глазами, когда она всучила ему ворох тканей и активно зажестикулировала руками. В тот момент все из того же конца квартиры послышались характерные щелчки в замочной скважине, за которыми последовало сердечное «мя-я-яу-у-у». — Я же сказала, — сокрушенно вздохнула Равенна, накинув поверх наготы черный шелковый халат. — Этьен! Она хлопнула в ладони, призывая его к действию, и только тогда тот сообразил, что она не шутит. Он прытко вскочил с кровати, натягивая белье и невпопад застегивая пуговицы на рубашке. Равенна тем временем с помощью магии заправила постель и пригладила торчащие в разные стороны пружины волос. — В прошлый раз твоя сестрица обещала мне мучительную смерть, если вновь застанет нас вместе. Она же шутила? — с надеждой спросил Этьен, поспешно натягивая брюки, и едва не повалился на пол, когда, прыгая на одной ноге, не сразу сумел попасть в штанину. — Милый, у Винды напрочь отсутствует чувство юмора, поэтому я бы на твоем месте одевалась чуть быстрее. Дважды повторять не пришлось. Примерно представляя, на что была способна Винда Розье, Этьен расправился с молнией на ширинке и резким движением руки откинул с лица волосы. Все там же, откуда доносилось утробное мяуканье, послышался мелодичный и непривычно ласковый женский голос. — Люсиль задержит ее, но ненадолго, так что… — Равенна прикусила губу и ринулась к окну, широко распахивая створку. — Тут не очень высоко. Всего лишь третий этаж. — Всего лишь? — в ужасе переспросил Этьен. — Я что, по-твоему, горный козел? Равенна закатила глаза и без усилий трансфигурировала пояс своего халата в крепкий канат, а после увеличила его до нужной длины и, привязав к резной ножке дубового шкафа, перебросила через подоконник. — Живо, Этьен! — прошипела Равенна, вытаращив глаза. — Представь, как это будет выглядеть со стороны, — усмехнулся Этьен и дернул за канат, проверяя тот на прочность. — Мы увидимся завтра на балу у мадам Летранж? — Разумеется, если ты сейчас поторопишься, — настойчиво процедила Равенна, бросая опасливые взгляды на дверь. Судя по звукам, теплое кошачье приветствие подходило к своему логическому завершению. — Тогда до завтра, птичка, — шепнул Этьен и украл у нее короткий поцелуй. Юноша элегантно перекинул сначала одну ногу, затем другую, подмигнул обескураженной девушке и принялся спускаться вниз. Равенна подбежала к окну и, опираясь ладонями на подоконник, перегнулась через него. Этьен проворно орудовал ногами и руками, все быстрее приближаясь к земле и насвистывая веселый мотив. Ступив на тротуарную брусчатку, он задрал голову и, лучезарно улыбнувшись, послал Равенне воздушный поцелуй, и только после этого затерялся в толпе прохожих. Облегченно выдохнув, Равенна мигом подняла канат и, вернув ему прежний облик, захлопнула окно. Как раз в этот момент дверь спальни открылась, и в проходе застыла Винда. Облаченная в синюю дорожную мантию, она окинула цепким взглядом периметр комнаты и, убедившись, что сестра одна, сняла элегантную шляпку. — Все в порядке? — подозрительно осведомилась она, сузив ярко-зеленые глаза. — Ты выглядишь напряженной. — Тебе показалось, — отмахнулась Равенна, насилу расслабляя плечи. — Ты рано вернулась. В Берлине все прошло хорошо? Помимо изящной и несколько дерзкой красоты, присущей женщинам Розье, Винда обладала острым умом, поразительным красноречием и просто невероятным даром убеждения. Как и многие предки, она с отличием окончила Метри́з и построила блестящую карьеру в Министерстве Магии Франции, а точнее — в Бюро международных магических коммуникаций. Именно ее головокружительный успех и стал глотком свободы для Равенны: старшая сестра довольно часто пребывала в дипломатических разъездах по всей Европе. Собранные в низкий пучок черные волосы, выразительные глаза в обрамлении аккуратных бровей, прямой нос, подаривший ей идеальный греческий профиль, и полные губы, неизменно накрашенные красной помадой, — Винда Розье олицетворяла собой античное изящество и французскую грацию. Горделиво приподнятый подбородок и извечная надменность во взгляде делали ее заостренное лицо по-настоящему высокомерным. Даже улыбаясь, Винда казалась холодной и неприступной, а чужие упрямство и самомнение разбивались о её ледяную броню, словно ветхие корабли прошлого столетия. — На Фогеля прекрасно действует мое очарование, поэтому проблем не возникло, — равнодушно отозвалась Винда. — Ненавижу быть милой с лицемерными политиками, а уж немцы и вовсе плохо притворяются благочестивцами. Чем это у тебя пахнет? Равенна вытянулась по струнке, стараясь незаметно оценить комнату взглядом. Она бы могла ответить, что здесь пахнет любовью и страстью, которые сестре знакомы лишь по дурацким книжкам, но вовремя прикусила язык. — Чем? — безмятежно переспросила Равенна. Винда раздула ноздри, принюхиваясь к воздуху, как ищейка, а затем неопределенно хмыкнула. — Ты опять приводила этого подонка Делакура? — Разумеется, нет, Винда! — искренне возмутилась Равенна, приложив к груди ладонь. — Ты же мне запретила видеться с ним. Как я могу? Винда закатила глаза и раздраженно цокнула языком. Ожидаемо не купилась на наивно хлопающие ресницы и вид оскорбленной невинности. Равенна обреченно вздохнула и встретила испытующий сестринский взгляд с достоинством. — Как будто тебя хоть когда-то по-настоящему волновали мои запреты, Равенна. Так приводила или нет? — Нет. — Бессовестная лгунья, — фыркнула Винда, скривив губы. — Здесь все пропахло этим похотливым ублюдком! — Чего тогда спрашиваешь, если и так знаешь правду? — пожала плечами Равенна. Разговор еще толком не начался, а она уже порядком устала. — Ты ведешь себя как распутная девица! — Меня уже тошнит от твоего снобизма, — буркнула Равенна, потуже затягивая пояс. — О, ну прости! — Винда всплеснула руками. — Но как прикажешь мне выдавать тебя замуж? — Может, я не хочу замуж! — А может, надеешься выйти замуж за этого недоноска Делакура? — Винда проницательно сузила глаза, заметив пунцовую волну, окропившую щеки сестры. — Может, и надеюсь! — И зря, Равенна! Он сейчас с тобой наиграется, а потом женится на невинной и благочестивой девушке. — Судишь по своему опыту? — ехидно поддела Равенна. — Не будь такой дурой, сестра! Все мужчины одинаковые. Равенна закатила глаза и устремилась в холл, но Винда не отступала, мрачной брюзжащей тенью следуя за ней по пятам. — Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю! Подумай, что бы о твоем распутстве сказали родители. А бабушка! — Бабуля сказала бы тебе брать с меня пример, пока не осталась старой девой. — Равенна! — пораженно воскликнула Винда и после сжала губы так сильно, что они превратились в тончайшую красную нить. Ответом ей послужил звонкий девичий смех, прерванный смачным хрустом. Ровные зубы погрузились в спелое яблоко, и капля сока потекла по подбородку. Не смутившись, Равенна стерла струйку рукой и продолжила невозмутимо жевать, буравя разъяренную Винду насмешливым взглядом. — Ты излишне легкомысленна, сестра, — спокойно продолжила Винда, игнорируя, с каким невежеством та причмокивала. — И еще более наивна. Пора наконец повзрослеть, ведь я не смогу оберегать тебя вечно. Винда никогда не умела проявлять чувства, как положено нормальному человеку, но Равенна слишком хорошо знала, когда за показной холодностью скрывалась истинная забота. Нравоучения, озвученные ворчливым тоном, на языке Винды Розье были почти что признанием в любви, но Равенна, не привыкшая бояться кипящих внутри эмоций, все равно обожала дразнить объятую строгостью сестру. — Не беспокойся, Вин, и поменьше хмурься, не то раньше времени приобретешь морщины, — тепло улыбнулась Равенна, сжав ее тонкое предплечье. Она могла поклясться, что густо накрашенные губы Винды дрогнули, превратившись в почти-улыбку. — Еще раз так меня назовешь, и я превращу тебя в подставку для зонтов, — беззлобно пригрозила та. Равенна расхохоталась и летящей походкой вошла в гостиную, оставив надкусанное яблоко на полированной поверхности комода. Солнце уже находилось в зените, освещая светлые стены летним теплом, от которого вычурная лепнина и витиеватые вензеля на стенах едва только не начинали плавиться. Она миновала гротескную софу, стоящую в окружении мягких пуфов и кофейного столика на резных ножках, и, покачав головой, остановилась возле высокой расписной вазы. Из ее округлого горлышка высились некогда роскошные пурпурные розы, теперь напоминавшие разве что иссушенные пики. Когда девичьи пальцы любовно коснулись последнего едва живого бутона, его лепестки послушно осыпались в протянутые ладони. Равенна взмахнула волшебной палочкой, и в мгновение ока хлипкие стебли окрепли и позеленели, на них проросли свежие листья, а бутоны вновь ожили, распускаясь пунцовым шелком. — Так-то лучше, — довольно прошептала она, наполняя изящную вазу свежей водой. — Когда же ты дашь им спокойно умереть? — усмехнулась Винда, обведя кончиком пальца бархатистые грани лепестка. — Они слишком прекрасны, чтобы отправиться в мусор, ты не находишь? Винда лишь неопределенно хмыкнула — не соглашаясь, но и не опровергая. В конце концов, именно розы, увитые острыми шипами, не одно столетие украшали фамильный герб Розье, возвышая красоту, превосходство и величие. — Тебе стоит задуматься о своем будущем, сестрица, — упрямствовала Винда, не желая упускать возможность для излюбленной темы. — Смехотворный десятипроцентный пакет акций в ромовой империи, построенной нашим прадедом, не должен потворствовать твоему безделью. — Тебя так оскорбляют наши доли? — вздохнула Равенна, распахивая окно. В комнату на крыльях ветра мгновенно ворвался палящий зной, от которого цветочные стебли протестно зашуршали. — Дядя Лоран лишь по воле судьбы, но никак не праву рождения, занял пост главы фабрики, и ты это прекрасно знаешь. Наш отец — старший сын, — он и должен был наследовать кресло, а не скитаться по вшивым лабораториям и убогим мирским дырам в поисках редких компонентов для зельеварения, — злостью звенел голос Винды, пока ее зеленые глаза метали смертоносные лучи. — Папа всегда следовал зову своего сердца, — возразила Равенна, нахмурив брови. — Они с мамой были талантливыми изобретателями, и тебе об этом известно. Но ты с самой гибели родителей только и делала, что порицала и оскверняла память о них своим пренебрежением к их выбору. — И что этот выбор дал нам? — выпалила Винда, грозно возвышаясь над сестрой. — Мы осиротели, едва ты поступила в школу, а добрый дядя Лоран с подачи нашей дражайшей бабушки снисходительно отписал нам по десять процентов всего пакета акций, скрепя сердце урезав доли своих отпрысков. — Разве сейчас ты не добилась повышения ставки, уравненной с Адрианом? Да и к чему это все, Винда? Наш кузен станет отличным управляющим, как только дядюшка передаст ему свои полномочия, а у тебя есть своя перспективная работа. Дело в деньгах? — Дело в справедливости! — воинственно заключила та. — Мне не нужна ни эта доля, ни деньги, что она приносит, — я лишь хочу, чтобы чертовы нахлебники помнили, что женщины Розье испокон веков негласно властвуют над родом и не какому-то там Лорану и кучке его выродков менять устои. — Пожалуй, стоит тебе напомнить, что у дяди, помимо сыновей, есть еще и дочь, Жюли, помнишь такую? — Жюльетт просто бракованная деталь в отлаженном механизме нашей семьи, — презрительно скривила губы Винда. — Женившись на потаскушке Жанвье — хвала Моргане, что эту белую суку унесла оспа, — Лоран обрек свою ветвь на стремительный упадок. Ставлю тысячу безантов, что через пару поколений эти Розье окончательно выродятся. Чувствуя себя утопленницей, Равенна все глубже погружалась в болото семейных дрязг, глотая неприглядные тайны, словно стылую торфяную воду, и цепляясь за свою миролюбивую правду, как за скользкий мшистый обрыв. Винда всегда отличалась вспыльчивым нравом и видела в людях только плохое — порой вполне справедливо, — а Равенну порицала за излишнюю наивность и идеализацию. Однако дядя Лоран всегда был к ней добр: после смерти ее отца — своего брата — он старался окружить осиротевших племянниц заботой и теплом, которые Винда, озлобившись на весь мир, принимала за паскудное лицемерие. Адриан, его старший сын, казался Равенне холодным и надменным: с самого детства и по сей день его пронзительный взгляд пугал ее и заставлял невольно сжиматься. Жюли же была замкнутой и болезненной, обществу сверстников предпочитая молчаливое уединение; когда на то кто-либо посягал, девушка выходила из себя и впадала в жуткие истерики. А Луи, несмотря на то, что был младше на три года, и вовсе был многолетним компаньоном по шалостям и самым любимым братом. Как и она сама, среди Розье он негласно стал белой вороной. Равенна вздохнула и перевела усталый взгляд в окно. Бесконечные, словно городские артерии, змеились узкие улочки и широкие проспекты, наполненные гулом автомобилей и щебетом французской речи. Все они, циркулируя, вибрируя, журча, неизменно тянулись к сердцу Парижа. Эйфелева башня, купаясь в летнем мареве, возвышалась над стройными рядами игрушечных домов и стремилась вверх, будто намеревалась коснуться солнечного диска. Словно могучий Атлант, она держала на своих металлических плечах небесный свод и гордо символизировала французскую стойкость — незыблемую и нерушимую даже в тяжкий час войны. Укутанная дымкой рассвета или плавящаяся под багрянцем закатного солнца — Эйфелева башня была безмолвным стражником, созерцающим Париж с высоты птичьего полета. И если бы Равенна только могла, она бы непременно взлетела так высоко, чтобы хоть на миг ощутить это величие. — Что насчет Бюро магического правосудия? — Голос Винды настойчиво врезался в уши и выдернул из размышлений. Равенна часто заморгала, пытаясь понять, какую часть монолога сестры она посмела пропустить. — А что насчет него? Сбоку послышалось укорительное мяуканье. Равенна метнула взгляд влево и оказалась в плену ярко-синих, как два сапфира, глаз. Люсиль, любимица и главная любовь Винды, медленно моргнула и дернула длинными усами, выражая свой кошачий протест. Белоснежная длинная шерсть делала кошку похожей на воздушное облако, а забавные кисточки на ушах напоминали о дикой природе этого роскошного создания. Люсиль элегантно потянулась и широко зевнула, прежде чем спрыгнуть с личной шелковой опочивальни, а затем махнула пушистым хвостом и ласково прильнула к ноге своей хозяйки. — Мне кажется, оно идеально подходит твоему темпераменту и жажде справедливости, — терпеливо объяснила Винда и ловко подхватила кошку на руки. Она запустила пальцы в густую шерсть, и Люсиль, довольно зажмурившись, тихо замурчала, разомлев от долгожданных ласк.— Хотя я была бы счастлива, если бы ты выбрала мою стезю. Стоило Равенне протянуть к ней руку, кошка тут же вжалась в грудь хозяйки и издала утробный рык. — Твоя кошка такая же вредная, как ты, — раздраженно фыркнула Равенна. — И я не хочу быть ни законником, ни дипломатом! Я думала насчет ликвидатора заклятий… — Только через мой труп! — надменно фыркнул низкий голос — обволакивающий и густой, как цветочный мёд. Сестры переглянулись и синхронно повернули головы на его звук. Люсиль, потревоженная повышенной тональностью голосов, грациозно спрыгнула с рук и сбежала прочь по своим важным кошачьим делам. Тем временем портрет, висевший над камином, ожил и назидательно выставил указательный палец вверх. Адалин Розье глядела на внучек свысока, сузив темно-карие глаза и расправив облаченные в бордовый шелк плечи. Черные, как смоль, волосы, заплетенные в замысловатую косу, оттеняли благородное лицо, испещренное тонкими ниточками морщин. Величественная при жизни, даже будучи неодушевленной краской на холсте, она по-прежнему внушала уважение и трепет. В Адалин Розье ловко уживались царственная стать и властолюбивый нрав — одного взгляда на эту женщину было достаточно, чтобы в восхищении задержать дыхание. Ни разу не склонившая голову, она положила всю свою жизнь на алтарь могущества и стала символом расцвета династии Розье. — Не обижайся, ба, но ты уже умерла, так что технически условие выполнено, — усмехнулась Равенна. — Спесивая девица! — ахнула Адалин и скривила губы. — Вся в свою мать. От Розье в тебе только породистое лицо. — Говорит так, будто я кобыла, — буркнула Равенна так тихо, чтобы ее услышала лишь сестра. Бабушка смотрела на нее так же, как и при жизни: со строгой требовательностью и непоколебимой твердостью. Равенна, сколько себя помнила, всегда терялась под таким серьезным напором; и теперь, даже после смерти, Адалин Розье не собиралась отводить свой контролирующий взор. — Ты уже забыла, чем подобный безрассудный выбор обернулся для ваших родителей, Равенна? — Бабушка права, — вздохнула Винда. — Портрет бабушки, — возразила Равенна. — Разумеется, я не забыла о причине смерти мамы и папы. Может, чтобы со мной ничего не случилось, вы приставите ко мне аврора? И к Винде тогда уж! Забыла! Равенне вовек не забыть тот дождливый день, в который она мгновенно оказалась сиротой. Винда обнимала себя за плечи и до крови истязала губы, сдерживая слезы: ей всегда хотелось казаться сильнее, чем она есть. Именно поэтому все внимание и забота бабушки обрушились на маленькую Равенну. Она помнила тяжелый запах сандала, исходящий от блестящих черных волос, и руки, увитые множеством серебряных браслетов; бабушка гладила ее плечи, а браслеты не переставали причудливо звякать в такт ее движениям. В поместье Розье собралось столько людей, что Равенне было тяжело дышать. Она отстраненно наблюдала, как отравленные роком судьбы тела родителей погребают в фамильном склепе, как бабушка украдкой стирает с щеки одинокую слезу, и как Винда — разумеется, когда посторонние расходятся, — падает на колени возле каменных саркофагов. Она не плакала — точно не вслух, — но сидела на холодных плитах так долго, что лишь чудом не вросла в пол. Равенна мало что понимала, но быстро уяснила, что тема зельеварения и ядов в их семье отныне табуирована. Под негласным запретом оказался и выбор профессий: бабушка Адалин, а затем и Винда дьявольски презирали все, что несет полноценный риск и является синонимом слова «приключения». — Винда всегда была благоразумной, — не согласилась с утверждением внучки Адалин. — О, неужели? — хохотнула Равенна, метнув взгляд на сестру. Глаза той угрожающе полыхнули. — Только твоя благоразумная Винда, бабушка, вопреки строжайшему наказу уже много лет увлеченно изучает различные яды. В арсенале Винды имелся целый запас невероятно опасных ядов, которые могли подарить как благостную смерть, так и страшные мучения. Она держала их под целой вереницей охранных и запирающих чар, а особо ценным венцом коллекции был сцеженный яд мантикоры. — Так бы и оторвала твой гнусный язык! — прошипела Винда. — Тебе двадцать шесть, а все еще до смерти боишься бабушкиного гнева, даже если это портрет, — не унималась Равенна. — Зато я не таскаю тайком домой парней, накладывая на бабушкин портрет «Конфундус»! — не осталась в долгу Винда. Рот Равенны принялся беззвучно открываться и закрываться; глотая воздух, она стала похожа на рыбу с выпученными в предсмертной агонии глазами. — Стукачка! — От стукачки слышу, — глумливо протянула Винда. — Вы обе — просто две глупые девицы! — раздраженно заключила Адалин. — Одна настолько поглощена своим высокомерием, что теряет разум, а вторая, — она перевела суровый взгляд на Равенну, — слишком сумасбродна и легкомысленна. Вам обеим уготовано управлять нашим великим достоянием! — Наше достояние, бабушка, в алчных лапах дяди Лорана и его тупоголового сынка, — не выдержала Винда. Ее всегда красивое лицо сделалось неприятным, исказившись гримасой завистливой злобы. — Как ты смеешь? — пророкотала Адалин и, если бы могла, точно вылезла бы из бронзовой рамы, чтобы осадить пыл внучки красноречивой пощечиной. — Наша сила в единстве, а ты, утонувшая в гордыне, считаешь себя единственной достойной наследницей? Так знай, Винда, что Адриан ни разу не посмел выказать неуважение к кому-либо, — даже к тебе, хотя твой пропитанный ядом язык заслуживает отсечения. — Они считают нас иждивенками, — уязвленно фыркнула Винда. — Бросили эти несчастные проценты акций с господского плеча, будто мы стояли с протянутой рукой. — Ты винишь Лорана в том, в чем на самом деле виноват твой отец, — устало покачала головой Адалин, и ее массивные серьги с мерцающими рубинами яростно закачались в такт движению. — Анри, к моему глубочайшему разочарованию, отказался от своей доли в пользу науки, а после смерти оставил вам лишь горе да пустые карманы искателя приключений. — Ее свинцовый взгляд попеременно метался от одной девушки к другой, следя, насколько серьезно те внимают ее словам. — По закону Лоран не был обязан делиться с вами, но великодушие и милосердие не позволили ему оставить двух юных девочек без гроша. — Какое очаровательное благородство! — вспыльчиво ответила Винда. — Только вот я имею те же права, что и Адриан, однако меня приглашают даже не на все совещания. А знаешь что, бабушка? — Винда ядовито усмехнулась. — Мне не нужно твое одобрение. Больше нет. Им так или иначе придется считаться со мной. Желая оставить за собой последнее слово, она разъяренной фурией вылетела из гостиной, скрывшись в темноте длинного коридора. — Винда! — раздосадованно крикнула ей вслед Равенна и вздрогнула, когда услышала резкий хлопок двери. — Оставь ее, милая, — мягко, но повелительно произнесла Адалин, издав скорбный вздох. — Я слишком часто говорила о том, что у Розье рождаются сильные женщины, способные поставить этот патриархальный мир на колени. Кто же знал, что она решит направить это знание против своей семьи? — Мне кажется, алчность и гордыня вскоре поглотят ее, а я не знаю, как ей помочь, — честно призналась Равенна, коснувшись кончиками пальцев движущегося холста. — Я скучаю, бабушка. Нам не хватает твоей мудрости и твердой руки. — Тебе уготовано великое будущее, сердце мое, — с любовью в голосе ответила Адалин и печально улыбнулась. — Будь смелой и никогда не забывай, чья ты внучка. Даже если бы и хотела, она не смогла бы. Принадлежность к древнему французскому роду безмолвным призраком следовала за ней по пятам, дышала в затылок и опутывала шею массивным ожерельем из стальных цепей, которые венчал массивный булыжник. Отцу однажды удалось избавиться от удушающего ошейника, но цена свободы оказалась пугающе велика. Ослушавшись совета бабушки, Равенна тихонько подобралась к спальне сестры и робко постучала, но ответа не последовало. Тогда она надавила на ручку и осторожно заглянула внутрь, опасаясь, что гневливая волна тут же снесет ее с ног. Но вместо этого она заметила лишь одинокую фигурку, восседающую возле окна: спина неестественно прямая, а полыхающий взгляд бездумно направлен в окно, словно Винда жаждала отыскать в знакомом пейзаже ответы на свои вопросы. Не встретив сопротивления, Равенна помялась на пороге, но все же приблизилась к сестре. Она знала, что Винда была не самым приятным человеком. Взращенная на сказках о величии рода, она возвела бабушку Адалин в эталон силы и всю жизнь мечтала стать на нее похожей. Но обратная сторона властной и самодостаточной женщины хранила множество бед, трагедий и лишений, которые не сломили, наоборот, закалили крепость духа. Винда, спутав все понятия, этого не понимала. — Как я могу доказать тебе, что эти люди не заслуживают твоего снисхождения? — бесцветным голосом спросила Винда, не отрывая взгляд от вида за стеклом. — Сейчас меня куда больше волнуют твои чувства, сестра, — ласково улыбнулась Равенна, коснувшись ее запястья, и присела рядом. Винда удивленно моргнула, но оттолкнуть не посмела. Тогда Равенна переплела их пальцы вместе — так, как делала в детстве, чтобы унять пылающий в сестринском сердце пожар. — Почему ты так воинственна на самом деле? Винда поджала губы, очевидно терзаясь сомнениями, стоит ли делить разъедающие душу тревоги с младшей сестрой. Она молчала довольно долго, но все же сдалась, сокрушенно качнув головой. — Бабушка учила нас самостоятельности, считая зависимость от кого-либо недостойной дорогой для женщин нашего рода, и я искренне верила в этот нерушимый постулат. Но что же вышло в итоге? — Она горько усмехнулась и бросила на Равенну безжизненный взгляд. — Меня уязвляет, что я могла иметь равные с Адрианом права, но вместо этого всю жизнь ощущаю себя обязанной дяде Лорану. — Я уверена, он не стремился унизить тебя этим. Разве можно было бы назвать достойным поступком его равнодушие к нашей беде? — Да, тогда я бы презирала его куда больше, — согласилась Винда и крепко сжала пальцы сестры. — Ты, верно, считаешь, что я злюсь на его семью понапрасну. Но знала ли ты, моя драгоценная Равенна, что покойная женушка дяди — эта Севиль Жанвье — убеждала Лорана, что мы с тобой не его забота и нас попросту нужно удачно выдать замуж, а ромовая фабрика должна остаться в руках настоящих наследников? — Но ведь дядя к ней не прислушался! — Зато прислушались детки. — Винда скривила губы в презрительной гримасе. — Она упорно сеяла в их умах исключительную значимость и превосходство над нами, но так уж вышло, что Луи был слишком мал, чтобы внимать ее ядовитым речам, а Жюли — слишком больна. Но Адриан… — Бабушка права: он ни разу не выказывал пренебрежения к нам, — перебив, запротестовала Равенна. Винда снисходительно улыбнулась и заправила непослушную прядь ей за ухо. — Твоя слепота однажды сыграет против тебя, Равенна. Адриан слишком хитер, чтобы воевать в открытую, однако он не упускает ни одного шанса указать на отведенное мне место. И поверь, моя милая, оно отнюдь не рядом с ним. — Помнится, желая вашего примирения, бабушка даже хотела вас обручить, — хихикнула Равенна, видя, как отвращение искажает красивое женское лицо. — На этот случай у меня имеется весьма богатый запас ядов, способных убить быстро и бесследно. Равенна задумчиво прикусила щеку, опасаясь задать главный вопрос, — тот, что вертелся на языке с самого начала, но обещал взбесить и без того разгневанную сестру до предела. — Вижу, тебя что-то гложет, — проницательно заметила Винда, вернув утраченный над эмоциями контроль. — Говори. — Обещай не злиться. Цокнув языком, Винда закатила глаза. — Только в том случае, если ты не потребуешь примириться со своим положением. — Иронично вскинув бровь, она добавила: — И не попросишь одобрить вашу помолвку с Делакуром. — Эти варианты событий мы обсудим позже, — хохотнула Равенна, но веселье довольно быстро сошло на нет под испытующим взглядом сестры. Она вздохнула, набирая в грудь побольше воздуха, и выпалила как на духу: — Ты ведь никогда всерьез не злилась на дядю, Винда. И власть Адриана — лишь следствие той беды, которая тревожит на самом деле. — Ах, Равенна, эта твоя любовь к излишней драматизации… — Ты злишься на папу. Умолкнув на полуслове, Винда поджала губы и бросила цепкий похолодевший взгляд на Равенну. Та его встретила с достоинством, решительно подняв подбородок и не тушуясь под чужим раздражением. — Ты злишься, что он имел смелость подчиниться воле сердца и жить в гармонии с собственными желаниями, — твердо продолжила Равенна. — Тебя злит, что он выбрал себя, а не навязанный ему долг. — Нет, Равенна, я злюсь не на это, — нахмурив брови, сдавленно ответила Винда. — Меня злит, как легкомысленно он отрекся от своего наследия, которое предназначалось и нам с тобой. — Но он же… — А еще, — повысив голос, продолжила она, — меня страшно злит, что их с мамой никогда не было рядом. Они променяли нас на науку, Равенна, и считали, что мы должны гордиться их успехами, но прости, что я не могу! Ее голос надломился, и Равенна услышала, как он треснул, скрываясь за непривычной дрожью. Винда отвернулась, пряча лицо, объятое скорбной тенью, и насилу выдернула кисть из пальцев сестры. — Я ненавижу их за это, — прошипела она, пытаясь незаметно стереть слезы. — Ненавижу за то, что они посмели умереть. Проглотив вязкий ком, Равенна набралась решимости и придвинулась ближе, заключая Винду в робкое объятие. Вопреки ожиданиям, она не отстранилась и даже как будто бы прильнула к груди. Равенна доверчиво прижалась щекой к ее плечу и успокаивающе погладила по предплечью, делая вид, что совсем не замечает тихую дрожь женского тела. — В тебе накопилось столько неозвученной ярости, что она отравляет тебя изнутри, — прошептала Равенна. — Отпусти себя, Вин. Ты заслуживаешь большего, чем эти дрязги за паршивый ром. Винда искренне засмеялась и неподобающе громко шмыгнула носом. Испугавшись собственных эмоций, она тут же подобралась и неловко выпуталась из ненавязчивых сестринских объятий. — Не сболтни это при бабушке, иначе, клянусь Морганой, она найдет способ, как выбраться из картины и отвесить тебе воспитательных оплеух, — слабо улыбнувшись, ответила Винда. — А сейчас иди к себе, я устала с дороги и хочу отдохнуть. Эти порталы так изматывают… Равенна вернулась в свою спальню и, усевшись на мягкий ковер, выудила из ящика тонкий альбом с колдографиями. Одну из них, самую ветхую и затертую едва ли не до дыр, она тут же взяла в руки. На ней на самом берегу моря танцевали двое: черноволосый мужчина в белоснежной наполовину расстегнутой рубашке бережно кружил вокруг себя темноволосую красивую молодую женщину. Ее длинное шифоновое платье опутывало тонкие щиколотки и, объятое солеными брызгами, липло к коже. Они оба смеялись, танцевали, смеялись, танцевали — движения повторялись по кругу и так до самой бесконечности. Равенна перевернула снимок обратной стороной и прочла уже знакомую надпись, выведенную изящной женской рукой: Сен-Мало́, Анри и Камиль Розье, август 1884г. Колдография, сделанная за четыре года до рождения Винды и за двенадцать лет до появления на свет самой Равенны. Август, в котором ее родители были свободны, юны и счастливы. Равенна грустно улыбнулась и в тысячный раз нежно погладила пальцем любимый снимок. В альбоме подобных еще было множество, но этот по какой-то причине отзывался в ее сердце особенным теплом, — так, словно глядя на него, в ее груди восходило персональное солнце.***
— Полегче! Ты сломаешь мне ребра! — пискнула Равенна, разглядывая в зеркале свое хмурое отражение. — Не волнуйся, я где-то видела «Костерост», — насмешливо фыркнула Винда и, словно назло, затянула ленты сильнее. — Корсеты придумал какой-то изверг! — Не думаю, что Жан Верли с тобой бы согласился, Равенна. Корсет роскошно подчеркивает тонкую талию и приподнимает грудь, — с видом знатока моды вещала Винда. Когда последняя лента оказалась в нужной петле, она придирчиво осмотрела плоды своих трудов и благосклонно хмыкнула. Равенна уже привыкла, избегая магии, доверять шнуровку на платьях сестре: небольшая прихоть Винды, которую она ей позволяла и стоически терпела истязание ради красоты. Уже облаченная в лаконичное платье насыщенного синего цвета, обнажающее лишь одно плечо и острую ключицу, Винда мастерски колдовала над образом сестры. Порой Равенне казалось, что той стоило бы отбросить не только мысли об управлении фабрикой по производству рома, но и о работе в министерстве, поддавшись сердечному порыву к высокой моде и стилю. Винда, разумеется, считала подобные вещи оскорблением ее умственных способностей и талантов, что, определенно, было горестным заблуждением. — Мы должны выглядеть ошеломительно, — заключила Винда, крепко сжав плечи сестры. — Этот вечер будет особенным… — Сомневаюсь, что убогий маскарад мадам Летранж можно таковым назвать даже с натяжкой, — скептически отметила Равенна. Нежно-голубая юбка легким бризом струилась по ее бедрам и ногам, ниспадая к щиколоткам и скрывая их воздушным шлейфом. Ненавистный ей корсет, как бы горько ни было это признавать, действительно роскошно подчеркивал все достоинства девичьей фигуры; вышитые на нем серебристые узоры дополняли эфемерный образ, ничуть не перегружая его. — В этом ты права, сестрица, однако именно на нем я познакомлю тебя с одним особенным человеком! — благоговейно произнесла Винда. Равенна изогнула бровь, в неверии рассматривая нервное возбуждение, сковавшее грудь сестры: та яростно вздымалась, не в силах сопротивляться бешено колотящемуся сердцу. — И кто этот человек? — Ты сама все поймешь, как только увидишь его, — отмахнулась Винда, уже в десятый раз разглаживая несуществующие заломы на платье Равенны. — Постой-ка, Вин… Ты что же, влюбилась? — ахнула Равенна и взвизгнула от восторга, когда сестра испуганно округлила глаза. — Точно влюбилась! Ох-ре-неть! — Не выражайся! — зашипела та и мстительно ущипнула ее за руку. — И ничего я не влюбилась, вот еще! Все эти низменные чувства мне чужды. — Ты ни об одном мужчине не говорила с таким восхищением в голосе, — беззлобно улыбнулась Равенна. — Я восхищена его способностями, талантами и амбициями! — противилась Винда. — За такими людьми, как он, наше будущее. — Если он поцелует тебя в щечку, ты потеряешь сознание, — расхохоталась Равенна. — Не верится, что я дожила до этого дня, — Винда Розье влюбилась в мужчину! Признаться, я думала, что матриархальные убеждения однажды приведут тебя в женские объятия. — Не говори глупостей, Равенна. Просто веди себя как подобает леди и не позорь меня. — Ладно, сестрица, ради устройства твоей личной жизни я постараюсь быть паинькой, — хихикнула та и с трудом увернулась от очередного щипка. Если уж Винда Розье обратила свой восхищенный взор на мужчину, значит, решила Равенна, он и правда особенный. Например, особенный сноб или еще более особенный самодовольный говнюк.***
Овдовев четыре года тому назад, мадам Летранж унаследовала все состояние своего супруга и всецело отдалась гедонизму, растрачивая деньги мужа на шикарные, но вместе с тем совершенно безвкусные предметы мебели и интерьера, которые превратили фамильный особняк дворцового типа в аляповатый музей. Большую часть дня проводя с бокалом шампанского в руке, Апполин Летранж то и дело впадала в уныние и скуку, которые был способен прогнать только очередной вычурный бал. К подготовке мадам подходила крайне ответственно, щепетильно составляя список гостей и изысканное меню. Особое внимание она уделяла тематике вечера, подбирая соответствующие декорации и наряды. Маскарады Апполин Летранж любила так же сильно, как шампанское, которое поглощала литрами и употребляла на завтрак вместо кофе, который считала крайне вредным. Мадам Летранж была странной. Эпатажные платья, натянутые на ее тучную фигуру, выглядели нелепо, и тем самым она довольно часто давала людям поводы для насмешек. В прошлом году ее нарекли титулом престарелой светской львицы и ради нее учредили номинацию за самый кошмарный образ. Но вдова не унывала и продолжала жить так, как ей того хотелось. Даже несмотря на жуткое коралловое платье, натянутое на нее, как на бочку с элем, Апполин Летранж вызывала у Равенны своеобразное уважение. Ее давно поседевшие волосы были всегда убраны в модную прическу, а на усеянном рытвинами морщин лице неизменно сияла улыбка. Эта женщина была счастлива и желала поделиться своим счастьем с каждым богатым гостем, допущенным в ее дом. — Она что, пригласила призрачный оркестр? — удивленно воскликнула Равенна, разглядывая, как прозрачные мужчины в старомодных сюртуках готовят музыкальные инструменты к выступлению. — Выпендривается, — усмехнулась Винда. — Помню случай, как на бранч она хотела привезти живого дракона, чтобы на его пламени жарить мясо. — И у нее получилось? — Сама как думаешь? — хохотнула та. — Но детеныша Каталонского Огненного Шара она все же раздобыла, за что едва не угодила в тюрьму, однако драконологи вовремя всполошились и доставили бедолагу домой в Испанию. — Поразительная женщина! — уважительно присвистнула Равенна, за что тут же была награждена болезненным тычком локтя под ребра и неодобрительным взглядом. — Веди себя подобающе и не давай никому повода для замечаний: к нам приближается дядя Лоран со своим выводком. Равенна резко вытянула шею и действительно наткнулась взглядом на целую делегацию, во главе которой шествовал сам Лоран Розье. Разодетый в черный смокинг с белой бабочкой под воротником, он пренебрег условиями бала, проигнорировав правило о ношении маски. Темные, слегка вьющиеся волосы обычно закрывали уши и падали на лицо, поэтому Лоран ежедневно зачесывал их назад, фиксируя на одном месте. Его острый, присущий многим Розье подбородок обрамляла аккуратная темная бородка, из которой, как Равенна догадывалась, дядя любовно выдергивал седые волоски. Лоран обладал уникальной способностью улыбаться одними глазами, даже когда до самих губ улыбка по какой-то причине не добиралась. При взгляде на племянниц его темно-зеленые глаза заискрились радостью, которая прослеживалась даже издалека. По правую руку от него церемониально шел — нет, нес себя, — его старший сын Адриан. Унаследовавший все черты лица Розье, он считался одним из самых красивых и завидных холостяков Франции, но к своим двадцати пяти годам так ни с кем и не обручился. По левую руку от отца расслабленно шагал Луи, как и всегда нарядившийся в костюм-тройку, чтобы казаться взрослее, чем он есть; он осторожно придерживал за локоть Жюли — та, немного сгорбившись, семенила следом за родней и старалась не отрывать взгляд от черно-белых, как шахматная доска, клеточек на полу. Они оба, так похожие между собой, являлись олицетворением рода Жанвье: светло-карие глаза, глядящие одинаково свысока за счет нависших тяжелых век, и заточенные, будто бы в изготовке, лезвия скул, лишь по воле судьбы не распоровшие кожу лица. — Винда! Равенна! Услада моих очей, — торжественно произнес Лоран и поочередно оставил на их щеках отцовские поцелуи. — Счастлива видеть вас в добром здравии, дядя Лоран, — скупо улыбнулась Винда, склонив голову в почтительном кивке. — Я слышала, вас одолела хандра. — Пустяки, моя дорогая, — отмахнулся он, не переставая заразительно улыбаться. Он перевел взор на вторую племянницу, и лицо его преобразилось гордостью. — Равенна, ты выросла потрясающей женщиной, однако могло ли быть иначе? — Благодарю, дядюшка, — зарделась она, смущенно улыбнувшись. — Винда, дорогая, я давно не видел тебя на заседаниях совета. Что-то случилось? — участливо поинтересовался он. — Ох, дядя, я бы незамедлительно пришла, если бы мне о них своевременно сообщали, — ответила она, бросив ядовитый взгляд на Адриана. — Наверное, совы до тебя не долетали, — не остался в долгу тот. — В таком случае стоит отправить их на пенсию. Лоран весело засмеялся, делая вид, что не заметил истинный смысл словесной перепалки и следующий за ней напряженный обмен красноречивыми взглядами. — Это твоя ошибка, Адриан. В следующий раз будь внимательнее… при выборе совы, — обронил он, недвусмысленно сверкнув на сына глазами. — Можешь на меня рассчитывать, папа, — покорно ответил Адриан и остановил цепкий взор на Равенне. — Как твои дела, кузина? Слышал, ты с отличием закончила академию. Поздравляю. Равенна, испытывая страшную неловкость, избегала его настойчивого взгляда. Оливковые глаза, как тихий омут, затягивали в свои опасные глубины; он глядел на нее изучающе, словно выискивал слабые места и тонкие ниточки, дернув за которые можно обрушить нечто ценное и хрупкое. — Благодарю, — улыбнулась она, надеясь, что на этом светская беседа, в которой она не была сильна, завершится. — Ты уже решила, чем будешь заниматься, или пока предаешься праздности? — с вежливой полуулыбкой поинтересовался Адриан. — Если решишь стать частью нашего наследия, я с радостью приму тебя на должность своего секретаря. — О, какая честь! — вспыхнула Винда, не скрывая саркастичной улыбки. — Это ведь достойная работа для такой же наследницы, как и ты. — Если тебе так хочется, она может стать твоим секретарем, Винда, — парировал он, обнажив зубы в оскале. — Но тогда тебе стоит для начала появляться на совещаниях. — Ну, пóлно! — хмуро прервал их Лоран. — Если Равенна захочет влиться в дела фабрики, мы подыщем ей куда более достойную ее положения работу. Адриан прижал к груди ладонь и в жесте глубокого почтения склонил перед ней голову: — Я не хотел, чтобы мое предложение прозвучало грубо. Мне казалось, что постигать азы и тонкости работы нужно с самых обыденных вещей, но, если подобное оскорбляет мадемуазель Равенну, я прошу прощения. Равенна поджала губы, чувствуя, как уродливая скверна этого момента растекается румянцем по ее шее, ушам и щекам. Кузен, она точно знала, тоже это заметил, и на его красивых губах расцвела довольная улыбка. — Ах, дядя, и как такой великолепный джентльмен все еще не женат? — театрально вздохнув, спросила Винда. — Всему свое время, дорогая Винда, — ответил ей Адриан, лукаво сузив глаза. — Мужчинам в этом отношении некуда спешить, а вот тебе уже стоит озаботиться поиском супруга, пока твоя избирательность не обернулась клеймом старой девы. Палец, которым Винда в такт играющей музыке постукивала по хрустальной ножке бокала, замер. Она вскинула брови, выражая удивление на прозвучавшую бестактность, но Равенна заметила, как яростно дернулась ее щека. Это заметили и все остальные: улыбка на губах дяди Лорана застыла, Луи напряженно откашлялся и стал блуждать взглядом по залу в поисках возможности побега, и даже Жюли оторвала безучастный взор от созерцания пола, заинтересовавшись исходом словесной баталии. — Это было оскорбительно, Адриан, — холодно произнес Лоран, не дав Винде открыть рот. Знал, на что способны ее пропитанные ядом уста. — Немедленно извинись, а после закрой свой рот. Откроешь его, когда я велю. Равенна заметила промелькнувшее на мгновение торжество, озарившее бледное лицо Винды. Они обе во все глаза наблюдали за краснеющим от гнева Адрианом: Равенна — с опаской, Винда — ликуя. Он сжал челюсть, но верхняя губа так или иначе угрожающим импульсом дернулась вверх. — Прошу простить мою бестактность, Винда, — процедил он и потянулся к ее руке, чтобы запечатлеть на ней поцелуй, но Винда, ослепительно улыбнувшись, унизительно для него проигнорировала этот жест. Равенна чувствовала себя полной дурой. Она была так юна и наивна, ранее не вникая в светские беседы родни, что попросту не замечала электрических разрядов, что искрили между Адрианом и Виндой. Ей уже было не узнать, кто из них однажды стал зачинщиком — а мог быть буквально любой, — и от того совершенно не хотелось становиться частью этой грязи. — Я вынужден ненадолго покинуть вас, но мы обязательно побеседуем этим вечером еще. А пока Адриан и Луи, как истинные джентльмены, скрасят ваш досуг приятной беседой. Лоран хлопнул сыновей по плечам и, бросив на старшего предупреждающий взгляд, направился в сторону активно машущей ему мадам Летранж. С его уходом воцарилось неловкое, осязаемое кожей молчание. Он служил миротворцем между кузенами, и теперь Равенна перестала чувствовать себя в безопасности. Подобно Луи, она принялась сканировать зал на пути отхода, и тоскливый взгляд наткнулся на Этьена. Чернильный смокинг и бабочка ему в тон роскошно контрастировали с голубыми глазами — точь-в-точь ее платье — и белокурыми локонами, игриво пружинящими от его движений. Заметив чужое внимание, Этьен широко ей улыбнулся и дразняще подмигнул. Равенна вздохнула, отчаянно жаждая оказаться в его спасительных объятиях, а не под обстрелом ненавидящих друг друга взглядов родичей. — А что же ты, Жюли? — нарушила тишину Винда, перенимая инициативу диалога. — Адриан не предлагал тебе стать его секретарем? Ты ведь получила аттестат? — То, что Жюльетт училась дома, не означает, что она недоучка, — вступился за сестру Адриан, невольно закрывая ее хрупкую фигурку широкой спиной. — Дела фабрики ее не интересуют. Я утолил твое любопытство? — Сколько агрессии на совершенно простой вопрос, — фыркнула Винда. — Жаль, что Жюли не унаследовала от Розье ничего, кроме фамилии. Жюли сжала кулаки и нахмурила брови. Она хотела выглядеть угрожающей, но терялась на фоне властного брата. Винда смотрела на нее с унизительной жалостью, цепляясь взглядом за худые плечи, непримечательное лицо и русые волосы. Так она обычно глядела на мышей и крыс, которых расплодила война. — А ты унаследовала лишь фамилию, — дрожащим от гнева шепотом ответила Жюли, уже не скрывая сковавший ее тремор. — Что-что? — Ты ничего не унаследовала, воровка. — Как ты меня назвала? — возмутилась Винда. — Начинается, — буркнул Луи, бросив предупреждающий взгляд на брата. — Успокой ее, пока не стало слишком поздно. — Воровка. Ты воровка! — сбивчиво тараторила Жюли. — Идем на воздух, Жюли, — одними губами проговорил Адриан, пытаясь воззвать к разуму сестры. Он тянул ее за собой уже волоком, пока она, срываясь на крик, повторяла одно и тоже. Пригвожденный десятками любопытных взглядов, Луи чертыхнулся и бросился следом. — Жалкое зрелище, — хмыкнула Винда, когда вопли стихли, и безмятежно поправила прическу. — Бремя безумия выглядит отвратительно. — Она больна, Винда, — с укором возразила Равенна, цокнув языком. — А ты и рада ее дразнить. — Если это помогло избавить нас от общества обожаемых кузенов, то я как-нибудь справлюсь с гласом совести. Несмотря на неприглядность момента, Равенна была по-своему благодарна сестре. Как только троица кузенов ретировалась, она почувствовала себя лучше. Дышать по-прежнему было нелегко, но дело, скорее всего, было в туго затянутом корсете, который грозился раскрошить ее ребра в труху. — И где же твой возлюбленный? — Он не… — вспыхнула Винда, но, заметив плутовскую улыбку на губах сестры, закатила глаза. — Я уверена, он скоро появится. — Тогда, пока не появился, я тоже отойду подышать воздухом. — Только недолго! И без глупостей, — строго потребовала Винда. Первое условие Равенна мысленно обязалась соблюсти, чтобы не вызвать подозрений, а вот второе догорало на ходу, пока она, спеша скрыться от настойчивого сестринского взгляда, терялась в вальсирующей толпе. Минуя один коридор за другим, Равенна уже решила, что заблудилась, как вдруг чьи-то руки обхватили ее тело со спины, а горячая ладонь накрыла округлившийся в испуге рот. — Попалась, — хрипло произнес мужской голос, обжигая ее висок. Она не успела ничего предпринять, как чувственные губы обрушились на тонкую шею, осыпая кожу пылкими поцелуями. Выдавив тихий вздох, Равенна послушно склонила голову вбок, обнажая больше пространства для ласк. — Я уж было решил, что ты не придешь. Мягко улыбнувшись, Равенна обернулась и ласково коснулась мужских губ кончиками пальцев. Этьен дразняще клацнул зубами, но вместо укуса оставил на девичьей ладони цепочку чувственных поцелуев. — Наше рандеву будет короче, чем хотелось бы, — с грустью в голосе сообщила Равенна. — Винда желает мне кого-то представить. — Любовника? — ухмыльнулся Этьен. — Во всяком случае я на это надеюсь. Этой фурии не повредит хороший секс. Глядишь, подобреет и перестанет к нам цепляться. — К черту Винду, — пылко прошептала Равенна, притянув к себе юношу за лацканы пиджака. — Поцелуй меня сейчас же, Этьен Делакур. Дважды просить не пришлось. Этьен прильнул к женскому телу, настойчиво вжимая его в стену, и Равенна охнула, когда лопатки соприкоснулись с холодом камня. Губы и язык, бессовестно проникающие в ее рот, увлекали в томительный поцелуй, а руки, бесстыдно ласкающие грудь, стремительно опускались ниже. Путаясь в многослойной юбке, пальцы Этьена подрагивали от желания добраться до нежной кожи на бедрах, и, когда это не удалось, юноша гневно простонал. Вибрация его стона кружила голову, и Равенна изо всех сил прижалась к его паху. Они оба знали, что предаваться страсти здесь — безрассудно, глупо и нечестно по отношению друг к другу, но притяжение казалось таким сильным, что они желали урвать у этого вечера хотя бы каплю безумия. — Охренеть! — ворвался в сознание чужой удивленный возглас. Чувствуя ледяную волну, разлившуюся от самой макушки до пят, Равенна инстинктивно оттолкнула Этьена и приковала взгляд к нарушителю их уединения. В дверях коридора, сунув руки в карманы брюк, с открытым ртом стоял Луи. Под его пытливым взглядом Равенна спешно поправила юбку и облизала губы, на которых все еще пылали искры поцелуя. — Я даже не знаю, что должен сделать, — прочистив горло, продолжил Луи и сделал шаг в сторону Этьена. — Как брат Равенны, я просто обязан вызвать тебя на дуэль. — Тебе пятнадцать, олух, — ухмыльнулся Этьен, поправляя перекошенную бабочку. — Я надеру твой тощий зад, даже не напрягаясь. — Твоя правда, — хмыкнул Луи. — Не рассказывай никому, что видел нас, — прошептала Равенна, бросив на брата умоляющий взгляд. — Иначе Винда опять взбесится, а у Адриана будет лишний повод цепляться ко мне. Луи вальяжно расправил плечи и приосанился, но расцветающий на его юном лице румянец выдавал детское смущение со всеми потрохами. — Не расскажу, но при условии, что этот, — он кивнул на Этьена, — познакомит меня со своей сестрой. Кристэль… ну… давно мне нравится… — И зачем мне знакомить свою сестру с придурком, у которого не достает смелости самостоятельно пригласить ее на свидание? — Этьен насмешливо вскинул брови и скрестил руки. — Мы же учимся на разных факультетах, а по академии она все время ходит в окружении подруг… Они же меня засмеют! Равенна улыбнулась, уловив в интонации брата отчаянную мольбу. Луи мигом растерял напускную спесь и сейчас походил скорее на брошенного щенка, чем на наследника Розье, каким всегда хотел казаться. Ей были близки его непосредственность и доброта, которые еще не выжгло бремя ответственности перед семьей. Этьен в задумчивости пожевал губы, глядя на юношу серьезно и исподлобья, а затем широко улыбнулся и хлопнул его по плечу: — Ладно, трусишка, я все устрою. Губы Луи еще не успели растянуться в мечтательной улыбке, как Этьен строго пригрозил ему пальцем, другой рукой сжав шею сзади у самого основания. — Если ты ее обидишь или хотя бы расстроишь, я тебя по стенке размажу, понял? — Да понял, понял, — уязвленно произнес Луи, вырвавшись из унизительного захвата. — Тебя ждет та же участь, если обидишь мою сестру. Губы Равенны дрогнули в попытке сдержать заливистый смех. Тот застрял в горле, и изо рта вырвался странный булькающий звук. Она смущенно приложила ладонь к губам и смешливо пожала плечами, когда две пары глаз метнулись к ней. — Идем, мой защитник, — беззлобно улыбнулась Равенна, обхватив Луи за плечи. — Пригласишь меня на танец. Перед тем, как уйти, она привстала на носочки и оставила долгий поцелуй в уголке губ Этьена — как обещание, что они еще обязательно вернутся к тому моменту, на котором их неучтиво прервали. Путь до танцевального зала оказался короче, чем Равенна предполагала. Уже через минуту пути до ее ушей донеслись рокот оркестра и вторящий ему возбужденный гомон толпы. Луи остановился у входа, отчего-то не решаясь ступить внутрь, и поджал губы, заметив вопросительный женский взгляд. — Слушай, я хотел сказать… Делакуру следовало бы на тебе жениться после тех действий, которые он себе позволяет, — смущенно пробормотал он, избегая насмешливого взора Равенны. — Мужчине его уровня воспитания не пристало вести себя так распутно с женщиной, которая ему даже не невеста. — Ты же знаешь, что ни Винда, ни месье Делакур никогда не допустят этот брак, — снисходительно объяснила она и, прикусив губу, на мгновение замолчала. — Если честно, я и сама не хочу замуж. — За него? — Луи, я не вижу себя ни совладелицей фабрики, ни министерской шишкой, ни тем более чьей-то женой, смирно ожидающей супруга с работы. — И кем же ты себя видишь? Набрав в грудь побольше воздуха, Равенна пошатнулась от недостатка поступающего кислорода, но все же улыбнулась, с нежностью вглядываясь в заинтересованные ореховые глаза. — Мне еще предстоит это выяснить, но позже. Сегодня мое сердце требует вальса. Они запоздало ворвались в зал и мгновенно слились с толпой танцующих пар. Музыка плавно лилась, воздух наполнился запахом шампанского и удушливой смесью женских духов. Равенна смеялась, кружась под звуки вальса, и чувствовала разрывающее грудную клетку ликование. Один танец сменялся другим, а партнер ее был таким же выносливым и прекрасным танцором, как она. Несмотря на юный возраст, Луи был на целую голову выше сестры и вел в танце с мягкой настойчивостью, присущей истинному джентльмену. Не чувствуя усталости, Равенна не замечала, как одни пары сменяли другие, как стрелка старинных часов неумолимо двигалась вперед, оставляя драгоценные минуты позади. Если бы этикет позволял, Равенна бы обязательно обнажила ступни, избавившись от неудобных туфель, но даже это досадное упущение не могло заставить ноги, пустившиеся в пляс, остановиться хоть на мгновение. Пульс набатом стучал в висках, музыка гремела, сдавливая барабанные перепонки, а дышать становилось почти невозможно. Остановившись в середине танца, Равенна отстранилась от удивленного Луи и сделала шаг в сторону. Люди продолжали танцевать и кружиться, а с ними кружилась и комната. Равенна нахмурилась, стараясь сфокусировать взгляд на синей расплывающейся точке — ее маяке, — но ноги едва слушались. Она попыталась вдохнуть поглубже, но тугой корсет сжимал ее в тисках, а спертый воздух застрял где-то в носовых пазухах и вышел наружу, не насытив легкие. Шатаясь, словно перебравшая шампанского, Равенна приблизилась к сестре и неосознанно вцепилась в ее руку. Мгновение назад отчаянно хохотавшая над чьей-то шуткой Винда перевела на нее сияющий взгляд. — Ах, Равенна, я хочу тебя кое с кем познакомить… Ее голос доносился откуда-то издалека, будто сознание Равенны падало все глубже, погружаясь в обволакивающую бездну. Она с трудом нашла в себе силы поднять голову и увидела красивое мужское лицо, на которое элегантно ниспадала платиновая прядь волос. Мужчина, сняв черную элегантную маску, заинтересованно сузил глаза — один голубой, другой карий — и вежливо улыбнулся. Судя по движению губ, он что-то произнес, но слух больше ей не подчинялся. Подавшись вперед, Равенна бессознательно упала в руки незнакомца и, прежде чем нырнуть во тьму, заметила в его глазах немое удивление.