1Hour

      Продолговатые тени блуждали по стенам Крипты, теряясь в самых дальних углах, где балом по-прежнему правил непроглядный мрак. Рассеянный свет от кованной люстры мягко касался плеч и лиц двоих, отливая в волосах: в его – лунным отсветом, в её – топлённым шоколадом. Двое вполголоса о чём-то активно переговаривались, заполняя первозданный вакуум помещения звуками своих юных голосов. Порой пламя ближайшего к ним факела подрагивало от задорного девчачьего смеха, игриво помахивая своими язычками.              — До чего вздор! Он блефует, тут в хрустальный шар не смотри. Леандер Пруэтт боится собственной тени, а тут вдруг вылазка в Запретный лес?              Николь раздражённо сдувает опавшую белую прядь с лица, против воли представляя, сколько пустого бахвальства было в голосе Леандера, когда он во всеуслышанье заявил свои права на звание самого бесстрашного студента школы. Или же самого недалёкого?              — Содержание его истории и мне показалось немного… Сомнительным.              Оминис расположился поперёк низенькой тахты, опираясь ладонями в ветхую обивку и протянув ноги вперёд. На губах играла лёгкая улыбка, а глаза были прикрыты. Длинные ресницы подрагивали всякий раз, стоило ему ощутить на коже прикосновение гуляющего по подземелью сквозняка.              — «Немного», – Николь усмехается вслух, подпирая спину юноши своей. Она практически повторяет позу друга, но подгибает ноги на восточный манер, целиком забравшись на мебель.              — Интересно, что он планирует делать со свалившейся славой, когда слухи о его подвигах дойдут до профессора Уизли? – чуть поведя головой в сторону, спрашивает юноша. Сместив вес тела на правую руку, он улавливает в воздухе нотки… Цитруса?              – Насчёт него ничего не могу сказать, но профессор… Едва ли она одобрит подобное. В лучшем случае по коридорам башни раскатится «минус десять очков Гриффиндору!», ну а в худшем… Превратит его на целый день в цыплёнка. Честно говоря, меня устроят оба варианта, – Николь не выдержала и беззлобно прыснула от смеха, отвлёкшись от чистки мандарина.              — Ты та-а-к хладнокровна, – притворно-осуждающе произносит Оминис, невзначай проведя макушкой по объёмным кудрям подруги.              — Вам ли рассуждать о хладнокровии, мистер Гонт? – девушка разворачивается вполоборота, беря свободную руку друга в свою и раскрывая ладонь.              Секундой позже Оминис ощущает нечто прохладное и душистое, вложенное в руку:              — Мандарин? – поднеся дольку ближе к лицу, уточняет он.              — Да за такую проницательность Слизерину нынче попросту обязаны вручить Кубок школы, – произносит Николь, чуть дольше обычного задержавшись взглядом на родинках Гонта, – Ну и заслуги Коннора не стоит умалять, разумеется. Мерлин, первый год в Хогвартсе и такой насыщенный… Да, это мандарин, Оминис. Ешь. Я почищу ещё.              — Думаешь, в схватке с мандарином я потерплю оглушительное поражение? – развернувшись, спрашивает он и откусывает небольшой кусочек спелого плода.              — Думаю, что ты попросту смеёшься надо мной, Оминис Гонт, – легонько ткнув локтем в чужой бок, Николь изящно кладёт свою голову на плечо парня. В ответ он лишь коротко вздрагивает, не то от неожиданности, не то подтверждая слова девушки.              Несколько минут они просидели в тишине, наслаждаясь лёгким перекусом из сочных фруктов, что лёгким взмахом палочки материализовала из воздуха Морриган, едва они устало приземлились на софу.              — Я знаю, о чём ты думаешь, – решилась прервать тишину Николь, сильнее вжимаясь в плечо Оминиса, – И ход твоих мыслей неверен. Сколько бы друзей у Себастьяна не появилось в дальнейшем, ты навсегда останешься лучшим для него.              «И для меня», – чуть было не сорвалось с языка, что был вовремя прикушен.              — Ты знаешь, Николь, а ведь я на самом то деле настоящий трус. Да-да... После всего того, что случилось с Анной… – пальцы рук с силой сжали обивку, отчего та жалобно заскрипела, вот-вот грозясь пойти трещинами, – После… Череды событий, я… Точно знаю, что не вынесу новых потерь. Каждый день я засыпаю и просыпаюсь со страхом однажды не услышать смеха своих друзей. По-настоящему близких, любимых людей. Твоего смеха, Николь. Ты… Понимаешь, что я хочу сказать?              Морриган теряется. Застигнутая врасплох, будто преступник на месте преступления, она заворожённо рассматривает его профиль, не находясь, что ответить. Да и стоит ли? Она на время забыла, как дышать, откровенно любуясь теми чертами, что с первого взгляда напомнили ей об античных бюстах в музеях. Прекрасен снаружи и внутри, и так трогателен. Девушка одёргивает руку в каких-то ничтожных сантиметрах от его лица. Ей кажется, что на один короткий миг меж бровей Оминиса залегла морщинка, а тени под глазами стали насыщеннее, прибавляя возраста.              — Тебе нравится, как звучит пианино? – набрав в грудь воздуха и опустив голову, тихо интересуется девушка.              «Я справлюсь. Я справлюсь…», – подобно мантре на повторе играло в голове юной слизеринки.              — Очень, – слово, выпущенное одинокой стрелой. Оминис устремил свой взгляд вперёд, практически не моргая. Со стороны могло показаться, что он оказался под воздействием Петрификуса – несколько затянувшихся мгновений он не двигался вовсе.              Подобное не было в новинку для Николь, ибо за пять лет дружбы свидетелем каких уж только особых привычек Оминиса она не становилась. Тем не менее всякий раз его отстранённый вид и пустой взгляд в никуда ранили сильнее укусов ядовитой тентакулы.              — Ты хочешь сыграть? Чудесная идея. Мне нравится слушать, как ты играешь на инструменте, – безмятежно произносит Оминис, прикрывая глаза. Есть в этом жесте нечто, что делает его таким… Раскованным. То, как подрагивают его ресницы, играют желваки, приоткрываются губы… Природа явно примирилась со своей Музой, создавая Оминиса Гонта.              Николь не произносит ни слова, вставая на ноги. Её грызут сомнения: не нанесла ли она оскорбления и не задела ли нежные чувства, проигнорировав вопрос — важный, интимный. Кончики ушей пылают от стыда, но Николь не знает, не может знать – всё это время Оминис слушал её. Каждый вдох и выдох, каждое шуршание блузы, каждое нервное заламывание пальцев – от него ничего не утаить. Возможно, однажды он признается Николь в том, что порой он так стремительно выпадает из реальности лишь потому, что она рядом. Оминис с рождения лишён возможности видеть, но не чувствовать. Он не знает, какого цвета её волосы и глаза; не знает, как радость или гнев меняют её лицо; не знает изломов её почерка, однако… Всякий раз, оставаясь наедине, он отчётливо улавливает её сердечный ритм, её запах и с придыханием ожидает её касаний. Предвкушение от скоро прикосновения её рук к своему лицу он не забудет никогда: стучащие виски, похолодевшие ладони и табун мурашек, разбежавшийся с головы до пят.              Один взмах и неприметный деревянный короб, стоявший у несущей колоны, становится классическим пианино. Скромно, без изысков, лишь бы звучало. Второй пас палочкой трансфигурирует льняной мешок с хламьём в удобный табурет. К импровизированному концерту всё готово и вот на сцене появляется маэстро.              Грациозным движением девушка одёргивает полы своей мантии, садясь перед инструментом. Пальцы немного вздрагивают, когда она касается крышки и поднимает её, открывая вид на чёрно-белую раскладку клавиш. Милые сердцу воспоминания из раннего детства наполняют её тело той, другой, магией, и Николь, скользя по лакированной поверхности, начинает играть.              Долгое отсутствие практики по началу даёт знать о себе резкими перепадами тональности, но, взяв паузу, чтобы унять дрожь в кончиках пальцев, она продолжает: уверенно, чувственно, покачиваясь в такт лившейся мелодии. Девушка сидит к Оминису спиной, совсем не оборачиваясь, но она знает наверняка, делает всё возможное, чтобы разделить с ним этот миг. Позволить раствориться в музыке, оградиться от беспросветного прошлого и гнетущего будущего, согреваясь в лучах умиротворяющего и тёплого настоящего.              Николь вкладывает в игру все те чувства, о которых пока не может сказать вслух. Все страхи, что подтачивают её изнутри. Все слёзы, что не были пролиты. Все улыбки, что не были раздарены. Произведение набирает обороты, ускоряясь и становясь объёмнее. Пальцы девушки скользят по клавишам так, будто и не было этого длительного перерыва в несколько лет, и выступает она на сцене Королевской филармонии. Перед глазами предстаёт их первая встреча на Кингс-Кросс, путь от железнодорожной платформы до школы, церемония распределения, первые занятия по зельеварению… Случайные прикосновения на лекциях по Истории магии, первые объятия на грани, когда Себастьян впервые возвращается из Фелдкрофта без Анны, первый поцелуй… Вышедший случайно, по невероятному стечению обстоятельств, вынудивший под другим углом взглянуть на их взаимоотношения. И всё об одном. Всё о нём.              «Оминис».              Буря стихает, а с ней и ход пальцев. Мелодия становится тише, но эмоции бурным потоком рвутся наружу. Она плачет. Беззвучно, кусая губы. Лишь бы не нарушить его хрупкий покой. Лишь бы не видеть беспокойства на его прекрасном лице. Слеза срывается и летит вниз, а звук её удара о клавишу знаменует окончание выступления. Её плечи содрогаются от рыданий, когда Оминис укрывает её в кольце своих рук, любовно касаясь губами виска. Николь оборачивается на табурете и скрывает лицо в его груди – где-то там сердце юного мистера Гонта уже давно млеет от чувств высокого порядка.              Он молча утягивает её на пол. Садится сам, усаживая девушку на свои бёдра, но в этом жесте нет ни капли пошлости, лишь непреодолимое желание ощутить рядом её тепло. Холодный пол, полумрак, но что-то ярко горит во тьме.              — Я люблю тебя, слышишь? Я так тебя люблю… – касаясь его лба своим, но по-прежнему содрогаясь от бесконтрольного выброса эмоций, произносит она с надрывом, давая волю новому потоку слёз.              Оминис выдыхает, кажется, весь воздух из лёгких. Глаза его бегают по её лицу, в слепой надежде запомнить, запечатать глубоко, переживая эти эмоции раз за разом. Он собирает губами влагу на её лице, смазано скользя по скулам, чередуя свои движения с повторением чего-то очень важного. Она замирает, чувствуя его горячее дыхание на своих увлажнённых губах. Он погружает пальцы в её волосы, притягивая ближе. Она обнимает его шею. Он целует её губы.              За час до начала церемонии подведения итогов, знаменующей окончание пятого курса, во мраке Крипты, двое признали очевидное.