Сукэхимэ

Сукэхимэ умерла в самом сердце своего дворца, отравив его своей кровью, ненавистью и смертью так же, как ее возлюбленный отравил ее душу. Сама ее гибель была последним актом неповиновения и отрицания. И в тоже время, Сукэхимэ умерла как человек, на руках у Хиромасы. Ее сжигали и оплакивали, как любого другого человека. Комната во дворце была запечатана на сорок девять дней, и когда этот срок истек, ее человеческой душе пришло время идти дальше, скорбящим — завершить свое ритуальное заточение, а миру — вернуться к обычной жизни. В ночь ровно через сорок девять дней после ее смерти, Сэймэй, одетый в официальные одежды, торжественно и бесшумно был проведен в комнату, где умерла Сукэхимэ. По правилам, ритуал очищения должен был выполнять глава прорицателей, но после гибели Досона эта должность оставалась свободной, и по негласному согласию, обязанность провести обряд выпала Сэймэю. Впрочем, он и не возражал. Сказать по правде, Сэймэй был рад удалиться от любопытных глаз и ушей и побеседовать с Сукэхимэ в первый и последний раз. Комната выглядела точно так же, как в тот день, когда на его глазах Хиромаса и Сукэхимэ совершили невозможное — вернули демону человеческую сущность. Эта сцена не выходила из головы Сэймэя до сегодняшнего дня и, вероятно, продолжит преследовать его еще долгое время. Даже пять алтарей, которые он использовал для заклинания, все еще стояли в комнате. Вода испарилась, масло выгорело, магия рассеялась. Сэймэй убрал их и поставил один новый — напротив того места, где умерла Сукэхимэ. Затем он опустился на колени, поклонился и совершил ритуал с точностью, которой позавидовали бы водяные часы. Точно так, как если бы он проводил обряд для самого близкого и любимого человека. В завершение Сэймэй зажег ароматическую палочку и приготовился просто ждать. Почти нематериальные пылинки дыма благовоний начали медленно принимать очертания женщины, и по мере того, как тлел огонек, она обретала цвет и появлялось ощущение присутствия живого существа. Сэймэй не был знаком с ней при жизни — даже не знал, как она выглядит — но он узнал ее цветные многослойные одежды, которые описывал Хиромаса. Она была одета так же, как в день их встречи, когда он видел ее рукава из-под занавески повозки, запряженной волами. В день перед… перед всем. Сэймэй знал, что это хороший знак. Призраки, обретшие покой, часто появляются в том виде, в каком они были счастливы. — Моя госпожа… — начал он и добавил, когда она даже не взглянула на него: — госпожа Луна. Ее ресницы вздрогнули, и Сукэхимэ подняла лицо, чтобы встретиться с ним взглядом. Она выглядела красивой и очень, очень похожей на человека. — В то время, которое нам отведено, я хотел бы поговорить с вами, если это будет вам угодно, — официально сказал Сэймэй. — О вашем сыне. — Хиро…хира… — выдохнула она, и дым благовоний заклубился. — Да. О принце Хирохире. После вашей смерти три человека пришли ко мне с просьбой дать совет о его дальнейшей судьбе, — крылья его носа едва заметно вздрогнули. — Вернее, двое из них вызвали меня к себе. — Мой сын… в порядке? — Да. Он в траурном уединении вместе со своей кормилицей и служанкой, но оно закончится завтра. И его отец, император, не уверен, что он сможет… — Я не хочу говорить об этом человеке, — дым закрутился в быстрые спирали от ее дыхания, искажая черты лица и формируя рога на лбу. В комнату ворвался ледяной воздух, пробирая Сэймэя до костей и до глубины души. Пламя алтаря между ними едва не погасло от порыва ветра. — Я прекрасно понимаю ваши чувства, госпожа Луна, — спокойно произнес он. — Я запрещаю этому человеку воспитывать моего сына. Отправьте Хирохиру в монастырь, если другого выхода нет. Бронзовые статуи Будды более человечны, чем этот жестокий и непостоянный мужчина. Дым благовоний мерцал и клубился, его частицы прилипали к одежде Сэймэя и, казалось, дым окрашивался в кроваво-красный свет в трепещущих отблесках огня. Сэймэй коротко поклонился вместо ответа. — Вторым человеком, пришедшим ко мне, была госпожа Токо. Она хочет усыновить вашего сына и воспитывать его с принцем Ацухирой, как своего ребенка. Эти слова не вызвали у Сукэхимэ никакого интереса, и Сэймэй продолжил. — Я верю в искренность ее намерений. Именно она следила за тем, чтобы ваш сын ни в чем не нуждался. Она также сказала, что уже усыновила бы его, если бы не опасение, что это разозлит дух его матери. — Я не держу зла на госпожу Токо, — медленно произнесла Сукэхимэ. Дым замерцал и снова принял прежнюю форму, пламя прекратило свою дикую пляску, и очертания рогов исчезли. — Когда-то я была на ее месте. Она еще может оказаться на моем. Сэймэй поджал губы. Он думал об этом и очень надеялся избежать. В отличие от Сукэхимэ, у госпожи Токо не было Хиромасы, и ее спасение стало бы невозможным. — Передайте ей, что я прошу прощения, — сказала Сукэхимэ, и Сэймэй удивленно моргнул. Впрочем, он и до этого думал, что у любого, к кому был привязан Хиромаса, сердце должно быть добрее, чем на первый взгляд. — Я никогда не хотела зла ее сыну. И никогда ни в чем ее не винила. И все же… — И все же? — Я не хочу, чтобы он рос здесь, во дворце, в ядовитом саду, так близко к ядовитому человеку. Мой Хирохира должен был стать персиком, усыпанным драгоценными камнями, растущим здесь, но сейчас это место может стать только его могилой. Отправьте его к Буддам. Они будут к нему милосерднее, чем люди здесь, и, может быть, научат его быть лучшим человеком, чем его отец. — Тогда, возможно, вы более благосклонно отнесетесь к чистосердечной просьбе последнего из троих, — сказал Сэймэй и крепче сжал церемониальный жезл, который все еще держал в руках. — Единственного, кто сам пришел ко мне просить о помощи. — Кто он? — Минамото-но Хиромаса. Сукэхимэ не ответила. Ароматическая палочка догорала, и в рассеивающемся дыме она выглядела очень человечной, маленькой и хрупкой. — Он также сказал… — горло Сэймэя на мгновение сжалось, как будто он не хотел произносить слова, доверенные ему. — Он сказал, что все, сказанное вам, было искренне. — Я не должна была ни минуты сомневаться в нем, — вздохнула Сукэхимэ и подняла руку к лицу. Рукав таял, пылинки благовоний оседали на алтарь, деревянный пол и одежды Сэймэя. Время было на исходе, и он не мог допустить, чтобы оно закончилось слишком рано. Ради Хиромасы. — Он тоже потерял отца и любимого деда, когда был совсем юным, — настойчиво продолжил Сэймэй. — У него… нет других наследников, и Хирохира был бы обеспечен почти так же хорошо, как если бы он остался в семье императора. Это противоречит традициям, но я уверен, что Хиромаса воспитал бы его как своего собственного ребенка. — Господин Хиромаса… Так вот почему вы знаете… это имя… — Да. — И он… хочет это сделать? — спросила Сукэхимэ, ее голос звучал так, будто она почти плакала. — Да. Очень хочет. Если бы только вы позволили… Сукэхимэ ничего не ответила. — Хиромаса хороший человек. Ваш сын будет окружен любовью, если останется с ним. Он… — Сэймэй сглотнул и сделал глубокий вдох. Дым благовоний щипал ему глаза и мешал дышать. — В его… в его сердце больше любви чем у любого, кого я когда-либо встречал. Пожалуйста… — Почему вы так просите за него? — Потому что он хочет этого. И я верю, что это сделает его счастливым, — произнес Сэймэй просто, но настойчиво. — Как и вашего сына. Он не знал, что еще сказать. Пылинки благовоний, которые он вдохнул, казалось, жгли его изнутри. Последние струи дыма стелились у самого пола, тлеющий огонь почти угас. Силуэт Сукэхимэ расплывался, исчезая. Обряд подходил к концу. Наконец, она опустила рукав и посмотрела на Сэймэя. Сквозь него, внутрь него. Он встретил ее взгляд и не отводил глаз, пока она не заговорила вновь. — Разбудить любовь и воспитать человечность в скорбящем мальчике… — тихо выдохнула она. — Мальчике, чьей матерью был ужасный демон, а отцом — слабый мужчина, который не смог вырастить его… мальчике, который оказался в доме незнакомого человека… и которому суждено прожить жизнь, будучи чужим для всех… — она вздохнула. — Мальчике, настолько полном горя и любви, что он удалился, как когда-то богиня Аматэрасу, в темную пещеру, которую создал сам, до того дня, когда он встретил господина Хиромасу… Теперь ее силуэт был едва различим. — Госпожа Луна… судьба может сложиться и иначе! Я знаю, что то, о чем вы говорили, может случиться с вашим сыном, но пока этого еще не произошло. Я верю в Хиромасу. Я верю, что его желание искренне, и что ему все получится. — О, это не вопрос веры, господин Сэймэй, — голос Сукэхимэ звучал так, будто легкая улыбка коснулась ее невидимых губ. — Я знаю наверняка. Сейчас я вижу, что ему все удастся. — Вы видите? Где? — спросил Сэймэй у последних холодных струек дыма, тонких и невесомых, как нити паутины. — Здесь. Последние струйки дыма приняли форму белого полупрозрачного пальца, который коснулся груди Сэймэя. Прямо над сердцем. — Я даю вам свое благословение. Позаботьтесь о двух единственных людях, которые когда-либо любили меня, господин Сэймэй, — прошептал легкий полуночный ветерок, рассеявший последние частицы дыма в воздухе и вновь сделавший его чистым. — Любите их так, как я хотела бы, но не могла. А потом остался только Сэймэй, в одиночестве сидящий в пустой комнате в глубине ночного дворца. Ритуал был окончен. Сукэхимэ ушла. Комната перестала быть запретным местом, оскверненным смертью женщины, которую называвшие себя людьми вынудили превратиться в демона. Но оставалось еще несколько часов до того, как солнечный свет, работа слуг и поток повседневной жизни дворца наполнят ее и превратят вновь в одно из помещений дворца. В этот маленький промежуток между двумя мирами, прошлым и будущим, здесь не было никого, кроме Сэймэя и последних слов Сукэхимэ, звучавших в воздухе. Сэймэй закрыл глаза и прижал ладонь к холодному шелку там, где его коснулась рука призрака, тоскуя по теплу Хиромасы.