A Light In The Dark

Кроули - тот, кто спит. Он рано почувствовал вкус к этому, всего через несколько сотен лет работы в своей новой корпорации. Это было легкое восполнение его демонической квоты, вопиющей и чрезмерной траты человеческого времени. Хотя он не позволял этому омрачить свои чувства по этому поводу. Он тот, кто спит, тот, кто претендует на любое доступное место, кровать, стул, диван, теплое место у окна - совсем недавно, на надежные бедра Азирафаэля, когда он держит книгу над головой Кроули и притворяется, что ему неудобно. Хотя обычно проходит всего несколько минут, прежде чем Кроули почувствует прикосновение пальцев к своим волосам. Первое прикосновение всегда медленное, всегда испытывающее - как будто ангел должен напомнить себе, что ему все позволено. Азирафаэль пробовал это сам, но Кроули не думает, что ему когда-либо это нравилось. Он подозревает, что ангел спит только тогда, когда он по-настоящему устал, смертельно устал от корпорации, доведенной до предела, сущность внутри разбита до ноющей боли. От которой трудно избавиться несколькими добрыми делами и аурой оптимизма. Иногда тяжесть жизни в этом мире и того, что им было приказано делать, приказано смотреть, заставляла чувствовать необходимость краткого бегства от сна - по крайней мере, для него. Учитывая выбор, Кроули знает, что Азирафаэль предпочитает что-то делать, присутствовать, ценить и наслаждаться видами и звуками прогресса человечества. Он не хотел быть таким уязвимым, если Небеса неожиданно призовут его. Но на этот раз они, похоже, оба сдались, растянувшись вместе на потертом диване в квартире наверху книжного магазина. Который Кроули предварительно - и Азирафаэль настойчиво - стали называть домом. Кроули может чувствовать ангела рядом с собой, его тепло через хлопок, медленный стук его сердца под распростертой ладонью. Азирафаэль оставил свой пиджак, рубашку и брюки висящими на стуле, чтобы присоединиться к нему. Они оба раздеты до нижнего белья. Почему-то это кажется новым и непохожим. С закрытыми глазами тело Кроули достаточно человеческое, чтобы сойти за него, большинство костей выглядят так, как будто они находятся в нужных местах, мышцы и сухожилия там, где им и положено быть. Азирафаэль может видеть намного лучше, чем это, хотя, с частицами человечности, которыми он окружает себя и маскируется, ангел более чем способен видеть демона под ними. Но Азирафаэль никогда не видел ничего другого, и его суждения - это старая поблекшая вещь, ставшая мягкой и теперь наслоившаяся на гораздо большее. Быть здесь вместе больше не представляет опасности ни для кого из них. Он может растянуться на теплом диване Азирафаэля наверху, пока ангел суетится на заднем плане, пока он разговаривает с ним или читает в своем старом мягком кресле. Кроули может существовать в пространстве с ним, не проверяя часы или избегая окон, его демоническая аура почти инстинктивно отводит пристальные взгляды. Их время вместе больше не измеряется. Это просто есть. Кроули был терпелив после конца, которого никогда не было, даже несмотря на то, что свобода заставила его вибрировать от потребности протянуть руку, схватить, удерживать. Он всегда был терпелив к Азирафаэлю. В конце концов ангел присоединился к нему, сначала скованный и неуверенный, затем мягкий, с галстуком-бабочкой и расстегнутыми пуговицами, каждый раз придвигаясь немного ближе, пространство становилось теплее, интимность более откровенной. Пока не начались шепот и поцелуи, голова Кроули у него на коленях, перелистывание страниц над ним, запах чая, бумаги и Азирафаэля, окружавших его, пока он дремал. Хотя они никогда не спали вместе вот так, лежа в обнимку на диване, рука Кроули под спиной Азирафаэля, их руки сцеплены в центре груди ангела. Это почти так, как если бы они достигли пункта назначения, до которого, как предполагал Кроули, оставались еще годы. Еще одна жизнь, стоящая осторожных шагов, осторожных слов, ожидания, ожидания... Он открывает глаза и обнаруживает, что комната залита мягким светом. Должно быть достаточно темно, чтобы отключить его демоническое ночное зрение, все лампы выключены, а на единственном окне в комнате достаточно плотные шторы, которые могли бы послужить затемнением. Вероятно, так оно и было, зная ангела. Свет не исходит извне. Это исходит от Азирафаэля. Ангел светится. От его кожи и волос исходит мягкая аура, как будто он освещен изнутри. Кроули прекрасно видит комнату, ночное зрение не требуется. Он может видеть Азирафаэля спящим, живой груз в его руках. Прошло много времени с тех пор, как Кроули осмеливался смотреть так пристально, с тех пор, как он не скрывал, что он следил за чертами лица ангела, задерживался на изгибе его улыбки и как его глаза ни на мгновение отказывались перестать восхищаться миром вокруг него и надеяться. Хотя это ощущается по-другому, интимный и тайный вид вуайеризма. Видеть, как Азирафаэль вот так светится, находясь в кольце объятий Кроули, чувствовать его мягкость, когда он настолько близок, насколько Азирафаэль когда-либо добирался до "нижнего белья", так много его обнаженной кожи касается Кроули. Его щеки розовые, бледный изгиб ресниц странно нежный, его рот закрыт и мягок. Кроули должен задаться вопросом, если он откроет его, найдет ли он свет и внутри, будет ли Азирафаэль освещен до конца. Левая нога Кроули полностью обвита вокруг ноги Азирафаэля, воспоминание о переплетении, которое бросало вызов нынешней форме его тела. Вторая нога ангела полностью соскользнула с дивана и болтается прямо над потертым ковриком, хотя, похоже, это не потревожило его сон. От этого намека на беспечную заброшенность что-то болит в груди Кроули. Азирафаэль выглядит более довольным во сне, чем Кроули когда-либо видел его. В его облике нет усталости, между глаз нет морщин. Его тело мягкое, расслабленное и светящееся. Кроули наклоняется вперед, кладет подбородок на плечо Азирафаэля, линия его носа едва касается щеки ангела. Его сияние - это, несомненно, ангельский вид яркости, выход божественности из его корпорации, некая эмоция, побуждающая его выражать это вовне. Возможно, это сон? Его форма ощущается как продолжение его эфирной сущности. Кожа Азирафаэля под кожей Кроули теплая, но свет не обжигает, от него исходит слабое покалывание, похожее на вибрацию, которую он может чувствовать. Запах одеколона Азирафаэля присутствует, он поблек и смешался с тем, как он всегда пахнул, во все века мира. Кроули открывает рот, ровно настолько, чтобы почувствовать вкус воздуха. Азирафаэль тоже там, ароматы неожиданно просачиваются в яркость его ауры. Книги и бумага, лимонный пирог и чай, грозы и весна, а также древняя одежда, которую носит ангел, стираются в память о том, что Кроули узнал бы где угодно. Но у света тоже вкус Кроули. Слышны резкие отголоски обугливания, металла и почвы, а также слабые смешанные ароматы бутылок, которые он ставит в своей ванной, чтобы прогнать запах ада со своей кожи. Хотя это тоже есть, чувствуется под всем этим. Как будто Кроули стал такой неотъемлемой частью ангела, что часть его собственной сущности переплелась с его собственной. Как будто... "Я чувствую огромную любовь". Он понимает, что сияние предназначено для них. Свечение из-за них. Кроули надолго прижимается носом к щеке Азирафаэля. Он может чувствовать, как поднимается и опускается твердая грудь ангела, тихое бормотание и вздохи, которые приходят при легчайшем пожатии руки Кроули. Ясно, что он больше не так глубоко спит, и Кроули задается вопросом, были ли виноваты его крошечные изменения, почувствовал ли ангел, что он бодрствует рядом с ним. Он издает нежный шепчущий звук, пытаясь снова погрузить его в сон. Но оставленная нога Азирафаэля двигается долго и медленно. Освещение его тела расширяется еще больше, когда он медленно поворачивается к Кроули, его глаза открываются и фиксируются на нем. - Привет, - мягкость сна становится знакомой улыбкой, которая меняет морщинки возле его глаз, текстуру его щек и подбородка, угол наклона его носа, способами, которые Кроули наблюдал в течение очень долгого времени. Раздается тихий шелест волос, когда голова Азирафаэля двигается по подушке, - должно быть, я отключился. Сколько лет Кроули представлял себе невозможность этого? Его ответ невнятен. Но Азирафаэль, кажется, достаточно хорошо говорит на его языке. Он наклоняет голову вперед, целует его так, как будто это первое, чего он хотел, не нежно, но целенаправленно, звук удовольствия вырывается из его горла. Все тело Кроули выдыхает, рука, согнутая под спиной ангела, сжимает изгиб его талии. Азирафаэлю требуется несколько секунд после поцелуя, чтобы понять, что он светится, как светящаяся палочка. Хотя что-то в этом сравнении задевает. - О боже, - Азирафаэль выглядит смущенным, - прости, я не осознавал. Мысль о том, что он может подумать, что Кроули хочет, чтобы он подавил это, убрал подальше, как неудобство. - Нет, - тихо говорит он. Как Азирафаэль мог когда-либо подумать, что это неправильно - чувствовать себя так или что Кроули этого не хотел бы. Он повторяет слово, кладет его на уста ангела, вдыхает его в него: - Не убирай это. Выражение лица Азирафаэля меняется на нечто удивленное, он на мгновение прикусывает губу, прежде чем успокоиться. - Это совершенно непреднамеренно. Я заснул, чувствуя себя довольно... - он встречается взглядом с Кроули и что-то в выражении его лица кажется мягким обвинением, - ты обнимал меня. Кроули ворчит в знак согласия. Отказывается позволить своим устам сказать что-либо, что могло бы все испортить. - Да, это было... Неплохо. Хорошо. Красиво. Слова все еще слишком остры у него на языке. - Тепло, - решает он наконец. Должно быть, это было правильное слово, потому что улыбка Азирафаэля возвращается. Он светлеет, пока не становятся белыми его волосы, и когда Кроули целует его, то может попробовать их обоих.