Когда в каменную поверхность серой планеты с высокой скоростью влетел корабль, на большое расстояние раскидало его алюмине-литиевые осколки вместе со стеклом и изоляцией; словно дождем приземлялись угольки, что пять минут назад были бумажными листами, личными вещами, обедом для всей команды. Да и вообще, что есть обед, когда ты так долго путешествуешь в космосе? Часы со стрелками висели на в обеденной зоне корабля лишь для красоты. Все равно из-за манипуляций со скоростью света они показывали неправильное время. Это было одним из нескольких напоминаний о доме, куда ни один член экипажа теперь больше не вернется.
Под обломками на одном из скафандров надоедливо-монотонно энный раз пищит персональный помощник, эхом оглашая, что из-за повреждения визора воздуха осталось на пятнадцать минут, а фильтр и вовсе не работает. Человек в костюме — единственный шанс землян прикоснуться к иному миру — пока еще жив, но не успел очнуться.
Может, и вовсе не успеет.
Случается чудо: тот медленно просыпается, еще медленнее поднимаясь. Тело будто онемело от боли и нехватки кислорода, зато двигаться не так тяжело, как могло бы быть. Он выбирается из-под металлической требухи, оглядывая замыленным взглядом окрестности. Нужно найти новый шлем.
Кто ищет, тот всегда найдет. Пришлось забрать его у одного из мертвых коллег, за что выживший тихо извинился, а потом закашлял от сухости в горле. На то, чтобы менять шлем в полевых условиях, при подготовке уделялось достаточно много времени. Вроде, помимо визора ничего больше не повредилось. Кроме, возможно, собственной памяти.
Космонавт вспоминает, что произошло перед поломкой. Он делал записи в своем верном синем блокноте, а потом прозвучала тревога. Мужчина едва успел застегнуть ремешки шлема, как его вырубило. Наверное, что-то упало на голову.
После этого он перебирает события прошлого: детство, учеба, зачисление в команду астронавтов. Его всегда интересовали полеты, а полет в космос — самый загадочный и интересный.
Его зовут Ким Кицураги.
—————————————————————————————
Когда Ким выживал на каменной планете уже третий или четвертый день, крадя запасы кислорода из остальных костюмов и оставшихся баллонов и питаясь уцелевшими сухпайками и едой из тюбиков, на поверхность приземлился еще корабль.
Но у людей он только один… неужели это… человек не мог поверить своим глазам. Переговоры — не его стезя. Если он попытается заговорить, его ведь могут и не понять, возможно даже пришлепнут на месте. Остается лишь нервно ждать, пока они найдут обломки, и соответственно, самого астронавта.
Что бы могли на это сказать остальные члены команды, завидев такое, если бы судно не подбил метеорит, если бы держащиеся на соплях от ежедневной диагностики детали корабля смогли выдержать еще пару тысяч световых лет? Долгое путешествие и постоянная нагрузка попортили механизмы. Раза два экипаж чуть не задохнулся из-за отказа системы жизнеобеспечения, но как-то все равно выжил, и все смеялись над тем, что они живучи, как тараканы.
Им нужно было сесть, они почти долетели до планеты с подходящей атмосферой.
Почти. Ким даже немного жалеет, что всегда предпочитал в компании за круглым столом сидеть тихо и ничего толком не рассказывать, а просто попивать кофе, с каждым урожаем теряющего свой крепко-горький вкус и ободряющие свойства. Ровно как и остальная растущая еда на вертикальных фермах гидропонического отсека, достающих до потолка. Или, скорее,
когда-то достающих. Сейчас последние листья латука догорают и дымятся, а все кружки, в которых можно было бы налить последнюю чашку кофе, наверняка разбиты.
А точно ли это был метеорит, что сбил “Кихота”? Корабль тряхнуло дважды…
Чужой корабль сел совсем неподалеку, отсвечивая радугой от пробивающихся сквозь облака серой пыли лучей солнца. Оттуда выходят двое пришельцев, но с такого расстояния разглядеть их почти невозможно. Кто они и что ищут? Чем ближе они подходят, тем точнее Киму становится ясно: вряд ли они прилетели помочь. Их внешний вид не сказать, чтобы дружелюбен, на них нет униформы или каких угодно иных опознавательных знаков, а в обломках они роются безо всякой осторожности, и издают шипящие звуки, когда ничего полезного не находят. Хоть землянин от них и отличается, одно животное в этой вселенной способно понять второе — они недовольны. Должно быть, это какие-то мародеры, и если они найдут выжившего, то точно каюк.
А они нашли. Один направил оружие, чтоб не рыпался, второй закинул находку на плечо. Киму давно не было так страшно: сердце сейчас выпрыгнет из груди, а дрожь в конечностях и нижней челюсти станет перманентной. Куда его повезут? На какой-нибудь аналог черного рынка, чтобы его продали, как животинку, или покромсали на органы? Он не разбирает речи незнакомцев, лишь предполагает, что они злятся и торопятся, судя по интонации.
Вопросов все больше, а ответов не последует.
—————————————————————————————
Когда чужаки заперли Кима в какой-то комнатушке, у него было достаточно времени, чтобы все переварить, обдумать, насколько это возможно. Но что думать? В этом пазле не хватает очень многих деталей. То есть, в голове не хватает знаний. Лишь воспоминания о людях, которые уже не вернутся, которые своими достижениями заработали себе на долгую и беззаботную жизнь. А их отправили в путешествие в один конец. Капитан Римар, диспетчер Деметтри, инженер Гальперин, химик-биолог Леннокс, доктор Эстер и все остальные… они были бы полезнее для иных миров, останься кто-то из них в живых. Кицураги был пилотом, замкапитана, а еще протоколистом, сторожем, механиком, да много кем еще. Ему просто удача улыбнулась.
Вдруг он вспомнил, что не успел заполнить баллоны с воздухом. Его пока хватает, но скоро и он закончится, а понадобится ли фильтр, неизвестно, ведь кислородной атмосферы Ким может в ближайшее время и не найти. Если что-то с этим не сделать, то есть шанс подхватить какую-нибудь нечеловеческую заразу и умереть от того, что все двадцать пальцев превратились в сосиски, но в таком случае лучше уж задохнуться. Куда деваться? Не просить же пришельцев вернуть обратно, они и слушать не станут. Единственная надежда на наручное устройство, ужасно долго делающее анализ воздуха на корабле.
Космонавт решает прилечь на лежащую на полу ткань. Обсмотреть потолок, разглядеть прочий груз, что везут эти недружелюбные особи. От изменений в давлении ужасно трещит голова, ибо здесь тело кажется ощутимо тяжелее, чем на планете. А на ней было даже легче, чем на людском корабле. В отличии от последнего здешние помещения ужасно-темного цвета, грязные и плохо освещенные, словно Ким попал в стереотипное бандитское логово, но он почти не осуждает. Рухлядь всяко лучше, чем ничего.
Правда, и этого шайку вскоре лишили — корабль словно затрясся, за тяжелой обшарпанной металлической дверью заорала сирена. Дверь быстро распахнулась, вся команда из троих пришельцев схватилась за оружия, лежавшие в одной из коробок. Никто из них даже не посмотрел на землянина, а ему вот стало интересно, что произошло, особенно когда вдалеке послышались выстрелы. Это опасно, но Киму нечего терять. Он спрятался за стоящими в коридоре коробками, принялся наблюдать за происходящим действом. Похоже, на борт кто-то ворвался. Этот кто-то заставляет бандитов, мягко говоря, нервничать.
Вдруг в поле зрения попадает предполагаемый виновник торжества, отличающийся от остальных — огромный, зеленый, в каком-то отвратительного цвета халате. Ким ему где-то по грудь. Он улыбается, слюна на его острых зубах поблескивает в мутном желтом свете. Затем он что-то пытается говорить, много и неторопливо, да только его не слушают… за что получают в лоб из бластера.
Все наконец успокаивается. Все, кроме шума сирены и похожих на песню завываний.
Ким прячется обратно за коробки, но тихо это сделать не получается: персональный помощник оглашает о том, что резервы кислорода истощаются. "Заткнись, заткнись," — едва слышно шипит Ким, пытаясь отключить надоедливый роботизированный голос и надеясь, что оный перебила сирена. Вроде, пронесло. Мужчина закрывает глаза, медленно выдыхает. На стеклянный визор что-то капает. Потом капает еще. Первые пару секунд это даже расслабляет, но быстро блаженство рассеивается: до этого ему на шлем ничего не попадало… капли ли это?
Он смотрит вверх и видит там нависающий над ним коготь. Дальше — две черные бездны и та же самая улыбка. Землянин едва сдерживается, чтобы не закричать, испуганно смотря в глаза напротив. Пришелец снова заговорил, и по поведению можно предположить, что он слегка
того. Подшофе. Может, он по пьяни увидел в Киме вместо иномирца кого-то из своей расы? ведь он продолжает что-то говорить… Ким не понимает, просто подыгрывает, молча кивая в ответ или пожимая плечами.
—————————————————————————————
Когда инопланетный незнакомец уснул за пультом управления чужого корабля, Ким был там. Сидел рядом и не знал, что делать, потому что тот может разозлиться, если его разбудить, а если этого не сделать, кривой полет приведет их не к месту назначения, а к месту погибели. Если бы он только знал, как водить этой колымагой… Человек трясет ящера за плечо и грозно тычет ему в иллюминатор, когда он очухивается, мол, смотри на дорогу, баран. Собеседник бурчит что-то на своем языке, а Ким вздыхает. Дышится ему тяжелее; как оказалось, немного кислорода на борту есть, но дышать без фильтра он рисковать не стал. Он поджимает ноги ближе к себе и в стекле наблюдает за пролетающими мимо хвостами звезд. Ни одной знакомой. Интересно, куда они летят?
Он позволяет себе разглядеть жуткого водителя. Зелено-синяя кожа, похожая на чешую, переливается на свету; грубые когтистые лапы тяжело стучат по сенсорной клавиатуре, толстый хвост остается неподвижен. Ноги облегает что-то подобное брюкам-клеш, торс — нечто вроде топа; каблуком зеленой туфли он стучит по металлическому полу. В чем-то незнакомец похож больше на рыбу, чем на ящерицу, как кажется с первого взгляда. Углубления под глазами и на затылке подергиваются, губы шевелятся, причмокивают. Шея, кажется, тоже…
Ким боится того, что его могут съесть заживо. Он ненавидит бояться — в такие моменты домой вернуться хочется больше всего. Но дом далеко, ужасно далеко, а то, что его худо-бедно да заменяло, перестало существовать пару суток назад.
К несчастью, на него быстро наседает усталость после выживания в холоде и отвратительного сна, и он, сколько бы ни боролся, все равно засыпает, уткнувшись шлемом в колени. Ему снится зеленая трава, яркое голубое небо с пышными белыми облаками и свежий воздух.
—————————————————————————————
Когда с Кимом впервые заговорили на понятном ему языке, он даже не знал, как отреагировать. Перед этим он проходил в лаборатории различные тесты с варьирующимся уровнем боли; самым мерзким была игла в голове, и не столько ощущение ее где-то под веком, сколько разряды, отдаваемые этой иглой в мозг. Он был в сознании, чувствовал, как полушария грелись, и, казалось бы, вот-вот взорвутся. Насколько Ким понял, ученые настраивали мозг, как радио… либо таким необычным образом пытались взять образец для… чего-то. Зато он может здесь дышать, но без фильтра все равно не очень комфортно.
Ту же извращенную лоботомию провели и над тем зеленым двухметровым пришельцем, хотя перед этим за что-то поругали. Наверное, за вождение в состоянии опьянения. Ким бы на их месте сделал так же.
Сейчас он сидит на койке и застегивает свой костюм. Пришелец привез его спящего в столицу какого-то рода. На бандитском корабле. С тремя мертвыми телами. Проходящие больше рассматривали его, чем землянина, за что тот благодарен, ибо новый мир его удивляет и страшит одновременно, и он не знает, как реагировать. Повсюду ходят разной внешности иномирцы, удивительнейшим образом сосуществуя в одном мире. Единственное, в чем оный похож на человеческий — здесь почти всем на вокруг происходящее, видимо, фиолетово.
У Кима мигрень, от деконтаминации ссохлась кожа, тошнит, ему до сих пор хочется спать, но в то же время безумно хочется есть и пить. Что вообще сможет предложить ему инопланетная кухня? Если рас здесь много и они все разнятся в своей биологии, значит, выбора тоже должно быть достаточно. Он скучает по чертовым пайкам и супу в тубе, что уж говорить о земной еде.
В палату зашел тот самый неизвестный с корабля, сел рядом, протянул что-то вроде ролла, завернутое в подобие фольги.
— Бери давай. Сказали, что тебе можно, — говорит он, и у Кима кровь в жилах стынет. Что ученые с ними такого сделали? Как собеседник разговаривает с ним на родном языке? Он слышит и отголоски того цокающе-рычащего языка тоже… это акцент такой? — Ты будешь или нет? А то я съем, если ты не голодный—
Астронавт выхватывает теплый сверток из чешуйчатой руки, разворачивает, делает первый укус слишком быстро, но что поделать, если голодный. Непривычно, склизковато, но вкусно, словно морепродукты были со вкусом мяса, а шинкованные водоросли похожи на морковь, редис и имбирь одновременно.
— Как Вас зовут? — вдруг интересуется мужчина, пока осторожно загибает фольгу.
— Кого "вас"? — пришелец оглядывается. — Я здесь один.
— Тебя. Я имел в виду тебя, — тот устало хмурит брови. — "Вас" — это… уважительное обращение.
— А-а! Ну, знаешь, мне кажется, ты об мое имя себе язык сломаешь. Придумай сам, как меня называть будешь.
— Допустим, я возьму какую-нибудь хорошо звучащую часть твоего имени и буду называть тебя так. Мы так часто делаем. Вы, похоже, нет.
— Лацертане близки, но очень далеки. Часто имя нам и не нужно вовсе, мы его не используем, — он жмет плечами.
— Планета так называется?
— Ага. Лацерт. А ты…
— С Земли. Земля. Так как твое имя?
Чужак представляется. Не врал, когда сказал, что не выговорить.
— … дюб… арри? Хорошо, будешь… Гарри. Меня зовут Ким, — землянин протягивает руку, а новоиспеченный Гарри не понимает, что с ней делать. Ему демонстрируют рукопожатие, и он с радостью повторяет, щекоча чужую ладонь шестым пальцем и тихо принюхиваясь, отчего у Кима по всему телу прошлись мурашки. Гарри до сих пор устрашает, но когда он, все-таки, показал признаки наличия
разумности, то, конечно, напряжение чуть спало. Значит, с ним можно договориться.
Момент знакомства прерывает без стука зашедшая в комнату медсестра. Землянин кидает на нее взгляд: она чем-то походит на вытянутого жилистого кальмара с будто бы закрученными мышцами, бледная и длинная, одетая в зеленую медицинскую форму. Перейдя порог и осмотрев пациентов своими большими глазами, она, наконец, заговорила:
— Смотрю, вы уже друг другу представились. Я здесь, чтобы сказать, что вам обоим нужно остаться на территории комплекса на случай, если пойдут осложнения. Мы выделим вам комнату и подходящую для вас еду. Это меньшее, что мы можем сделать за то, что вы согласились на такой эксперимент. Я позову специалиста.
И вышла. Ни здрасьте, ни до свидания. Ким вопрошающе смотрит на закрывшуюся дверь.
— Аттракцион неслыханной щедрости, — едва слышно хмыкает он. — Ничего я не соглашался.
Молча он откусывает еще кусок от своего ролла. Домой хочется. К родному солнцу, в теплую постель, на человеческую работу каким-нибудь пилотом или полицейским. Но если не рассматривать перспективу возвращения на Землю, к остатку жизни в совершенно новом мире в целом можно и привыкнуть. Наверное.
—————————————————————————————
Когда Ким вместе с Гарри отправился обыскивать обломки своего корабля, пришелец почти сразу надыбал нетронутый работающий планшет. Пара интуитивных прикосновений — и из динамиков полилась музыка, в которую Гарри тут же влюбился. Подтанцовывая, он с наворачивающимися на глаза слезами просит землянина включить еще что-нибудь, ведь, по его словам, это "самое звучное пение, что он когда-либо в своей жизни слышал". Ким больше порадовался тому, что хоть какая-то техника осталась целая, но посмотреть еще разрешил. Пусть глядит, что хочет, главное, чтобы обращался с гаджетом аккуратно.
На небольшом экране Гарри смотрит записи вальса и балета, слушает симфонию из инструментов, которых никогда прежде не видел, на языках, которых никогда ранее не слышал. Люди много поют, много танцуют, много пишут картин и книг. Он знает расы, которые сосредотачиваются на чем-то одном и оттачивают до превосходства, но чтобы делать все и сразу… грустно, что корабль постигла такая участь.
— Как вы вообще упали? — Гарри разглядывает в руке желтую кружку с черным человечком, почти целую, только с отколовшимся куском. На ней что-то написано, но пришельцу непонятно. Говорить говорит, а читать не умеет. Ким как-то странно на нее косится.
— Врезался метеорит. Я не верю, что это был только он.
— Думаешь, подбили?
— Да. Может, это сделали эти индивиды, с которыми ты разобрался. Выстрелили и ждали, пока мы упадем и помрем все. Тебе, кстати, ничего за убийство не было?
— Очень даже может быть, — отвечает лацертан, и Ким удивленно вскидывает бровями. Его теория правдива? — Они такое практикуют. Вообще, в Союзе убийство бандитов приветствуется, но я тебе об этом не говорил, потому что эта акция, вроде как, проводится втихую. Наплодилось их многовато за последнее время, но конкретно этих я их не убивал. Просто вырубил.
— Но кровь…
— Да там на одного что-то с потолка упало. Ну… он и правда в тяжелом состоянии и сейчас в больнице, потому что его не перевязывали, но это не из-за меня, а по чистой случайности, так что мои лапы не запятнаны! Остальных посадили.
Он почти невинно щерится в улыбке. Что не так с этой ящерицей? Создается ощущение, что со своей хищнической природой он не дружит от слова совсем. У него есть все для убийства голыми руками, и тем не менее он предпочитает пульнуть в голову нейтрализующим лучом.
А почему вообще он должен быть ужасным монстром? Разве не имеет он права он в меру своей разумности отказаться от излишней жестокости, как это сделали когда-то люди? Почему, если думать о последних, то все кажется нормальным, но если это касается чужака, о расе которой ничего не известно, то Ким торопится сомневаться?
Он задумался. Нет, он не осуждает. Он все еще подсознательно боится. Гарри одними своими высказываниями периодически ставит в ступор, что уж говорить о том, что может на самом деле происходить в его голове?
— Почему не убиваешь, раз приветствуется? — вслух продолжает свои раздумья землянин, переводя взгляд на тоскливо валяющиеся куски обшивки и двигателей.
— Я не работник правопорядка и не борец за справедливость. Этим пусть занимаются они, мне же крепче будет спаться.
Не самая плохая точка зрения.
— Странные у вас законы касательно умерщвлений.
— Это работает только в особо преступном районе союзного пространства. Самый крайний угол, так сказать. Слушай-слушай, а ты тоже… поешь… или танцуешь? — вдруг меняет тему Гарри, пока роется в обломках корабля, под которыми не так давно лежал Ким.
— Я астронавт, — отрезает тот в ответ, затем, покачав головой, продолжает, — но когда-то у меня была своя акустическая гитара. Инструмент музыкальный такой, струнный. … не поверю тому, что у вас совсем нет подобной музыки.
— Есть! Просто… эта
другая. Мне вот эта особенно нравится, — пришелец тыкает куда-то на экране, и устройство проигрывает подвижную мелодию. Ради этого стоило прерывать предыдущую тему разговора? Ким заслушал каждую из этих песен до дыр, но Гарри этого не осознает. Ну и пусть.
— Называется “диско”. У жанра в свое время была целая лихорадка, даже стиль одежды определенный появился. Ты бы туда вписался, — по-доброму усмехается Ким, проверяя едва уцелевший чемоданчик первой помощи на наличие чего угодно полезного.
— Я был бы счастлив там потанцевать! Ну, если вас в Союз примут, конечно, и я смогу у тебя в гостях побывать. Сыграешь мне на гитаре, если такое вдруг случится?
— Возможно, — отнекивается Ким, — до Земли еще долететь надо. Как звучит ваша музыка?
— Как звуки из будущего в прошлом, из прошлого в будущем. У нас есть пара-тройка видов инструментов, но обычно мы просто пользуемся тем, что природа дала. Несколько лацертанов собирается в круг и поют предсказания о том, что будет и чего не было. Вместе легче, а если поешь один, приходится использовать все умения твоих связок. О, а это что? — Гарри достает испачкавшуюся в земле записную книжку, протирает ее рукой. Оказывается, обложка не серого цвета, а синего. Края немного подгорели, но содержимое цело.
— Это… мой блокнот для записей. Я думал, его больше нет.
— Откуда знаешь?
— Я делал в нем записи, Гарри, — землянин забирает блокнот и бегло его пролистывает, после чего убирает в рюкзак. — Он поэтому так и называется. Ручки там рядом не было? Нет? Очень жаль.
— И не дашь еще посмотреть? Вот научусь твой язык читать и украду его у тебя, пока ты спишь.
— Хех, конечно. Удачи.
Лацертан встречается своим взглядом с чужим и хитро ухмыляется. Ким, ощущая, как от смятения теплеют кончики ушей, отворачивается. Записная книжка — это, вообще-то, личное. С этого дня он будет писать чуть более непонятно. На всякий случай.
Гарри продолжает слушать “диско”, кликая странным пачкающим руки цилиндром в руке.
—————————————————————————————
Когда Гарри ни с того ни с сего предложил выпить, Ким лишь с недоумением на него посмотрел, нехотя отведя взгляд от чудной птицы за окном комнаты. Пришелец тут же налил что-то черное и дымящееся, еще и пахнущее, откровенно говоря, скверно. Пробовать это не кажется такой уж хорошей идеей.
— … что это? — гримасничает землянин, направляя взор в сторону кружки, с опаской изучая дым. — Если честно, похоже на отраву.
— Обижаешь. Я эту вещь еле достал! — хвостатый драматично прижимает сосуд к груди обеими лапами. — Это голька! Напиток, э-э… не помню, откуда он взялся, — он крутит бутылку в руках, надеясь найти хоть какой-то полезный текст на ней. Безуспешно. — Ну, неважно. Она вкусная, попробуй! Правда с ног может сбить. Не знаю, сколько ты выдержишь, поэтому налил немного.
— Можешь оставить себе. Я не собираюсь это пить.
— Даже глотка не сделаешь?
— Я не выпиваю.
— Тебе повод нужен? Придумаем сейчас что-нибудь…
— Я думал, ты это в честь очень запоздалого новоселья какого-нибудь принес. Но мы здесь не первый день сидим и даже не второй.
— Ново-что? — Гарри плюхается на стул рядом с соседом.
— Новоселье. У нас его иногда отмечают с близкими, когда переезжают в новый дом.
— Надо же… Да если бы у нас такое каждый раз отмечали, мы давно бы вымерли.
Ящер усмехается, но на деле им сказанное звучит грустно.
— Вы настолько много кочуете?
— Большая часть остается на Лацерте, конечно, но остальные, так сказать, бороздят просторы просторного космоса. Собираемся мы все только в день Сопряжения.
— Удивительно, как вы еще соблюдаете традиции, находясь на таком большом расстоянии друг от друга.
— Такие мы. Будь ты путешественником, успешным продавцом, хоть бандитом — все ж однокожие, какая разница. Нас роднит наше происхождение. Мы в этот день возносимся, — на слове "возносимся" Ким
очень вопрошающе поднял бровь, — Те, кто Серости не боится, подлетают ближе к ней. Она опасна, но с тех пор, как она появилась, она стала нашей частью, от которой не избавиться.
— Что за “серость”, о которой ты все говоришь? Она появилась не сразу?
— Лацерт находится на краю галактики, а рядом с планетой — необъяснимый феномен. Серость, мы ее так и называем. Потому что она… серая. Ну ты понял. Это не похоже ни на один объект в космосе, и, теоретически, это серое облако окутывает галактику со всех сторон, но точно мы не знаем. Она разрушительна, и все же даже рядом с ней появилась жизнь. У нас на планете думают, что она отделяет нас от других миров. Только вот как и зачем…
— А зачем приближаться к ней, если там опасно?
— Если б я только знал. У каждого свои причины. Некоторые оттуда не возвращаются, их провожают с почестями.
Киму нечего ответить. Ему непонятны мотивы и верования неизвестной расы, но собеседник рассказывает достаточно, чтобы заинтересоваться.
— Поэтому на тебя всегда так глядят? Потому что ты с края галактики?
— Можно и так сказать. Мне все равно, пусть смотрят, если я им так нравлюсь. Ощущение, словно я важная звезда. А ты как себя чувствуешь, когда на тебя таращатся?
— Не знаю, — он пожимает плечами. — Как чужак, коим я здесь и являюсь.
— Ты грустишь по поводу того, что твоей команды больше нет? — вдруг интересуется Гарри после пары мгновений, полных молчания. Час от часу не легче.
— Я… не знаю. Конечно, мне было бы легче жить, если бы этого не случилось.
— Тогда бы ты не увидел нас всех! — неожиданно удивленно отвечает он, наклонившись поближе.
— Откуда ты знаешь?
— Чтобы случилась грандиозная вещь, нужно отдать на растерзание судьбы что-то равноценное. Она решила, что это будет твоя команда. У Вселенной есть свои законы! Она должна… сохранять баланс, понимаешь? Чтобы все не обрушилось. Поэтому она обменяла корабль на встречу с нами.
— Спроси у нее тогда, почему именно я в живых остался?
— … Этого я не знаю. Мы чувствуем ее, но не на таком уровне, чтобы выпрашивать у нее конкретные ответы. Наверное, это значит, тебя что-то ждет. Что-то хорошее.
— Надеюсь на это, — вздыхает Ким.
— Тебе страшно сейчас быть одному?
— А ты как думаешь? Я несколько лет находился рядом с одними и теми же людьми, и все, что спасало нас от неминуемой смерти в открытом космосе — несчастный корабль. Теперь нет ни того, ни этого. Я в неизвестном и непонятном мне мире, и домой мне по щелчку пальца не вернуться.
— А хочешь?
— Больше всего на свете.
Все это время он таращился в пол. Гарри смотрит на него, внимательно слушая.
— Мы знали, что можем не вернуться. Никто не надеется, что мы вернемся, принесем с собой изменения. Это самоубийственная миссия. Но раз я жив, и у меня, в отличие от остальных, до сих пор есть шанс — хоть и мизерный — вернуться с чем-то — я вернусь. И приведу вас с собой.
— Думаю, они тобой гордятся. Их до сих пор греет свет звезды. Просто не их физические тела.
Для землянина такое звучит необычно и не особо утешающе, но собеседник хотя бы попытался.
— … Спасибо.
Гарри допивает свой напиток, наливает по новой. Ким не сразу заметил, что наливает жидкость пришелец в то самое “произведение искусства”, которое нашел под обломками “Кихота”. Лицо сразу сморщилось.
— Боже, зачем тебе эта кружка?!
— Не знаю! Взял как сувенир. А чья она была?
— Бернарда. Единственная в своем роде. Расист проклятый. Вроде умный был, а банальных таких вещей, как уважение, не знал, — человек цокнул языком, — и все же…
— Что, и по нему скучаешь?
Ким прижал пальцами переносицу.
— Мы следили, чтобы даже подобные идиоты были в порядке. Команда была небольшая, каждая жизнь на счету. Поверить до сих пор трудно, что мы достигли цели. Теперь я сижу в компании пришельца и рассказываю ему все это. Хотя я думал, что ты не будешь в это ввязываться.
— Не знаю, что с кружкой не так, но знаешь, мне хочется как-нибудь взять тебя в охапку, вот так, — хвостатый довольно странным образом обнимает собеседника, который поначалу напрягся всем телом с непривычки, а затем, осознав, как странно, наверное, поза Гарри смотрится со стороны, улыбнулся. Впервые за долгое время. — Ты ко мне непредвзят, тебя пока не кормили глупыми байками. Ну, расслабься, все будет хорошо.
Ким неловко похлопывает чужую руку и невольно чует, насколько необъяснимо пахнет Гарри. Словно соленый, горький, сладкий и кислый смешались воедино. А еще эта вонючая черная инопланетная бадяга… Сосредоточившись на запахе, мужчина не заметил, что его плечо вторую минуту легонько бодают.
— На кружке изображена как раз-таки такая
предвзятость. Не знаю, как на вас отреагируют люди. Надеюсь, отнесутся более уважительно, чем относятся к своим же, — он выдерживает небольшую паузу. — … эх, давай сюда твою
горьку.
—————————————————————————————
Когда Киму пришлось, наконец, воочию столкнуться с прелестями неземного мегаполиса, везде рядом с ним был Гарри, отчего чужой мир больше не казался таким страшным, наоборот, в нем медленно просыпался интерес. Земляне никогда не держат оный в приоритете, если вокруг слишком много нового. Всегда можно попробовать вычленить из общей картины знакомые элементы, находить параллели с земными мегаполисами, запоминать их.
Стоит взглянуть вверх — там, на высоте птичьего полета, несется левитирующий в воздухе транспорт, их тени скользят по асфальту; но даже они не так устрашают своей возвышенностью над землей, как огромные небоскребы. Каждый из них отличается и чем-то выделяется: один весь продырявлен, как губка, второй хромированный, а третий так абстрактен, что от одного взгляда на него Кима тошнит. Его разум не способен обработать что-то, настолько ломающее его представления об измерениях. Он отвлекается, указывая на еще одно здание, максимально похожее на то, что строят на родной планете. Но почему они настолько большие? Что там такого делают, чтобы им вообще могло понадобиться столько места? На верхних этажах воздух, скорее всего, разреженный. Видимо, им и так нормально.
Маленький среди огромного мира. Последний раз Ким чувствовал себя подобным образом лишь в детстве, потерянным, беззащитным, но наполненным мечтами, казавшимися ему несбыточными. Он вспоминает все свои любимые книги в жанре научной фантастики — ни в одной из них не было того, что сейчас располагается и движется перед его глазами. Или, скорее, в каждом произведении было описано по крупице, по крошечной части того, что есть наяву, в этом мире.
Астронавт не заметил, как встал на пути несущейся на него толпы. Его едва успели схватить за руку и потянуть на себя, дабы избежать столкновения.
— Осторожнее! На перекрестке стоять небезопасно. Так и придавить могут, не увидят! — восклицает знакомый голос. Руки прижимают растерянного человечка чуть ближе к себе, интонация становится взволнованно-нежной. — Эй…? Ты в порядке?
Ким кивает и промямливает слова благодарности, потом отдаляется, стоит признать, нехотя. Оба идут дальше, долго куда-то поднимаются. В следующий момент они уже сидят на крыше одного из зданий, ниже, чем небоскребы, но выше, чем аэрошоссе.
— Как ты стал космонавтом? — интересуется Гарри в попытках вернуть собеседника из транса.
— Я даже не планировал выходить в космос. Я хотел быть пилотом в пределах планеты. Прошел курсы, сдал экзамены, но аэропланом управлять меня не взяли, как сказали, из-за зрения. А тут шанс подвернулся, появилось рвение сделать что-то хорошее. Когда я проходил медосмотр перед экспедицией, на мою дальнозоркость даже не посмотрели. Знали, что никто не вернется. И что не найдется еще такой же глупец, как я.
— А ты надеялся найти что-нибудь в этой темной пустоте?
— Надеялся. Как видишь, нашел, — Ким бегло заглядывает в глаза напротив, потом отводит взгляд в сторону неба. Помимо солнца на нем видно соседнюю планету и ее спутник. Неземная красота. — Гарри. Прости меня.
— За что ты извиняешься?
— Мне стыдно перед тобой за то, что плохо думал о тебе. Ты говорил, что я не предвзят, только это не так. В это время я думал, что ты меня, скорее всего, сожрешь или продашь кому-нибудь… или оставишь в лаборатории как подопытную крысу. Но ты был ко мне добрее и терпимее, чем многие люди.
— Ну что ты…
— Нет, послушай. То, что я до недавних пор позволял себе думать такое, это—
— Нормальное опасение. На твоем месте мне бы тоже было страшно, незнамо где, незнамо с кем. Я знаю о том, что я опасен, но если вдруг со мной что-то случится — это будет не твоя вина. Я сделаю все, чтобы тебе вдруг не навредить. Хорошо? Ты меня услышал?
Ким кивает.
— Чудно! — пришелец улыбается, разглядывая белесые контуры в небе. — Красиво, да?
— Очень даже. У нас все выглядит по-другому, — он было остановился, но заинтересованный взгляд заставил его продолжить, — так отчетливо видно только солнце и луну. Ближайшие планеты — это яркие точки на небе, похожие на звезды. В поселках и деревнях, конечно, красивее. Их осталось немного, но самые красивые виды на ночное небо именно там. Еще там тихо и спокойно. Много природы. Совсем нет таких огромных зданий.
— Как же хочется у вас побывать…
Ким и Гарри, вместо того, чтобы гулять по городу, сидели на крыше до заката. Темы для диалогов находились постоянно, и Ким нашел себя на мысли, что он так активно с людьми никогда не общался. Оказывается, чтобы это исправить, не хватало лишь компании особо дружелюбного инопланетянина, который прямо сейчас зовет домой.
"Домой"… теперь
это — дом? Такой ужасно далекий?
Может, не так этот мир и плох, но космонавт вернется на Землю. Он должен.
—————————————————————————————
Когда на Землю направлялась инопланетная делегация, Ким очень нервничал, ведь участвовать в переговорах будет и он. Это не его стезя, но было приятно знать, что он не один. Гарри всегда рядом.
Некоторые удивлялись, как ему удается “держать паллида на привязи”, но он ничего об этом не знает, а сам лацертан не говорит ни слова, только загадочно улыбается и так смотрит… он вынужден соблюдать дистанцию, хотя ему безумно хочется подойти ближе. Как и Киму, глубоко внутри. Было бы не так нервно.
О чем он только думает… надо отбросить эти мысли. Они оба такие разные, и оба сейчас на важной встрече.
Тем не менее, посреди разговора космонавт все равно отвлекается и размышляет о том, как привык к строению инопланетянской речи, и что от человеческой немного болит голова, хотя Гарри говорит с ним на земном языке.
Поскорее бы эта долгая встреча закончилась и закончилась хорошо. Время тянется ужасно долго, даже когда Ким и Гарри занимают себя тем, что служат своего рода “переводчиками”, и в конце, наконец, оглашают, что остальных участников переговоров ждет процедура, та же, какой подвергся не так давно сам Ким.
Хоть бы люди нормально это восприняли. Они же предлагают ему место на своем борту, но он вежливо отказывается, торопясь закрыться в своей кабине. Пришелец идет следом, подозрительно тихий.
— Ким. Пожалуйста, подойди сюда, — просит он с неожиданной жалостью и нуждой в голосе. Он закрыл за собой дверь, но с места не сдвинулся.
Названный напрягся, ведь заметил, что после встречи с людьми Гарри будто сам не свой. Медленно он подходит к собеседнику и неподалеку останавливается, соблюдая дистанцию. Гарри тут же ее сокращает, делая шаг ближе. Он стоит почти вплотную, ладонью касается плеча напротив и проводит по нему, по ключицам, по щеке. Плавником (который Ким сначала принял за нос, но ноздри оказались не там, а где-то под глазами) он утыкается в шею, набирает ноздрями полный чужого аромата воздух и выдыхает ртом, с которого начинает капать слюна.
— Вы так вкусно пахнете, — выдавливает он из себя шепотом, — особенно ты. Я, кажется, схожу с ума.
Он до чего-то голоден и хочет новых ощущений? Что это все, черт возьми, значит? Землянин нервно сглатывает, но его с особой нежностью уверяют в том, что ничего плохого сделать с ним не хотят. И как же хочется поверить… сейчас Гарри глубоко дышит и ничего не делает. Через боль в голове Ким пытается думать: что послужило причиной такого поведения? Это из-за манипуляций с мозгами или за этим кроется иная причина, на каком-нибудь химическом уровне?
Надо вместе сходить в лабораторию и все прознать, пока не стало слишком поздно. Может произойти что угодно, с любым человеком — чужак выше, крупнее и сильнее, у него крепкие когти и огромный рот с большим количеством острых, как бритва, зубов.
— Прости меня, прости, — неожиданно произносит он. — Я тебя напугал, да? Надо было мне тебе все давно рассказать… не смог.
— И когда все началось? — Ким вопросительно поднимает бровь, из-за чего Гарри издает звук, похожий на тихий писк.
— Ты мне с первых дней понравился. Ну, то есть, твой запах сначала, а потом ты. Я не знаю, что на меня нашло, но мне хотелось ощущать тебя каждый день. … другие люди пахнут тоже хорошо, но не так, как ты. Я… я правда не причиню тебе боль. Что угодно, только не выгоняй.
— Спасибо, полагаю..? Мне некуда тебя прогонять — это и твоя каюта тоже.
Все это кажется абсурдным. Ким, мотая головой, усаживается на диван; пришелец идет за ним и неловко топчется, пока человек не разрешает сесть рядом, а потом и уложить голову на мягкие теплые бедра. Забавно наблюдать за тем, как двухметровый хищник ведет себя как провинившийся ребенок. "Погладишь меня?" — робко просит он, устремив свои ярко-зеленые радужки в сторону карих глаз. Землянин вздыхает и принимается гладить того по ребристой щеке; он разглядывает плавник, похожий на нос, проводит пальцем по мембране за скулой, по затылку, по коже вокруг уха, отчего Гарри издает довольный урчаще-скулящий звук и медленно виляет хвостом.
— Ты похож на собаку, — усмехается Ким, склонившись над лицом собеседника, а тот давит лыбу, не зная, что такое собака.
Они никогда ранее друг друга не трогали вот так, в изученческих целях; в основном потому, что Ким сдерживался из, по крайней мере, соображений безопасности. Им было достаточно и простого общения. Значит ли это, что они уже друзья? Или просто друг к другу привыкли из-за всего произошедшего?
Как оказывается, кожа Гарри местами чешуйчатая, грубоватая снаружи, а внутри мягкая и податливая, особенно в области рта… мужчина долго разглядывает оный. Пришелец, заметив это, раскрывает рот медленно, настолько широко, насколько может. Лицо разделилось пополам от губ до конца шеи, обнажая зубы и перламутрово-бирюзовые десны. Прямиком из пасти вывалился тяжелый длинный язык, не плоский, как у людей, а достаточно круглый. Ужасает. Восторгает. Растерянный Ким показал в ответ свой в сравнении небольшой розовый язык и хотел было возмутиться, когда Гарри дотронулся до его лица без разрешения, но не позволить совсем было бы несправедливо. Он прикрывает веки, дает сжать его щеки, пригладить брови и морщинку меж ними, провести пальцем по губам и рельефу покрасневшей ушной раковины… нежно посмотреть в глаза. "Что только творится у него в голове?" — размышляет Ким.
— О чем думаешь? — интересуется Гарри, разглядывая лицо напротив.
— … Что на тебя нашло после переговоров? Я думал, ты меня сейчас съешь.
— Если бы я только знал. Что-то в вашем запахе меня… эм…
— Одурманивает?
— Да! Я такого ранее никогда не испытывал. Меня это пугает, но я чувствую себя таким счастливым. Ты делаешь меня счастливым, — лацертан утыкается щекой и плавником в живот собеседника.
Землянин краснеет то ли от смущения, то ли от испуга, не зная, что на это ответить.
— Ты уверен, что не захочешь съесть меня рано или поздно?
— Уверен… кажется. Слушай, я понимаю, каким кажусь в твоих глазах, но я не хищное чудище. Ты мне нравишься, как… ну вот… в общем, то, что у тебя здесь, — он указывает когтем на чужую макушку.
— Обычно в таком случае у нас указывают на сердце.
Сердце, которое колотится сейчас с неимоверной силой. Ему только что признались? Как с этим быть? Он и сам все чаще осознает, что скучает по прикосновениям больших и холодных когтистых рук.
Он коротко кивает.
Надо отвлечься. В мыслях созрел иной вопрос, но можно ли подобное спрашивать? С другой стороны, очень уж интересно. Остается надеяться, что Гарри это не обидит.
— А что за паллид? Я услышал это слово, когда кто-то о тебе шушукался, но твою расу же ведь иначе называют. Мне стоит волноваться?
— Это что-то вроде обидного словечка. Тот пришелец, видимо, достаточно хорошо знаком с нашей историей, если вообще знает про это обзывательство. Это все из-за Серости и того, как она на нас влияет. Вот… я рассказал, теперь твоя очередь. Кто эта "бобака", о которой ты говорил?
— Собака, — Ким усмехается. — Ну, смотри…
—————————————————————————————
Когда приходит время возвращаться домой, Кима охватывают двоякие чувства. Он привык жить с теми, кто ему чужд, и вполне мог бы ужиться и среди инопланетян. С другой стороны, за все свое долгое путешествие он успел соскучиться по Земле.
Гарри, неоднозначно держа его за руку, сказал, что продолжит быть с ним, где бы он ни был. Его народ удивительно верный — и правда, как псы. Астронавта трогают слова неземного друга, но драматичность ни к чему, ведь они могут слетать вместе. А при упоминании музыки у лацертана и вовсе глаза от счастья засветились.
Они сидят и под земные песни созерцают в иллюминатор звезды галактики Элизиум, такие яркие и бесконечно прекрасные. Гарри с улыбкой бодает лбом Кима в плечо, благодарно — никто прежде ради его счастья не прикладывал столько усилий.
— Вы так выражаете привязанность? — интересуется землянин. — Не первый раз замечаю.
— Можно и так сказать, — пришелец молчит, затем взволнованно продолжает. — Тебе, надеюсь, это не неприятно?
А каково ему, правда? Ким на секунду отводит взгляд.
— Приятно. У нас так тоже делают, питомцы обычно.
— А люди как тогда это делают?
— Обычно… эм, держатся за руки… обнимаются, целуются…
— Что за “целуются”?
Мужчина вздыхает, молча проклиная себя за длинный язык, после чего в двух словах описывает процесс и зачем поцелуй вообще нужен. А потом его просят это показать. Просят очень долго, почти умоляют. Что-то в нем надломилось от взгляда этих двух темных бездн.
— Только лицо мне не откуси. Один раз покажу.
Ким не уверен в правильности чувств, которые их сближают, но он доверяет Гарри, когда учит его целоваться. Чем ближе он пододвигается, тем быстрее забывает о всяческих возможных физических последствиях. Он робко соприкасается своими губами с чужими и демонстрирует, как на Земле показывают друг другу свою любовь. Пришелец достаточно быстро подхватывает и старается так же шевелить ртом, пока держит собеседника поближе к себе. Его губы прохладные и грубоватые, да и это неважно, ведь целует он так нежно, как может. Медленно, но верно об нижнюю губу человека начинает тереться кончик языка. Что-то происходит. Пару секунд Ким находится не в себе, словно в трансе, и когда приходит в чувство, то чужой язык уже исследует рот, словно специально проходясь по зубам, а после лезет в глотку. Переборщил: Ким, давясь и кашляя, резко отпрянул.
Слюна на вкус не похожа ни на что, известное человечеству. Что-то сладковатое, вязкое, совсем немного освежающее. Странно.
— Т-ты в порядке? Я, вроде, разрешения спросил… — взволнованно выбрасывает Гарри, пока гладит собеседника по плечу. — Тебе не понравилось?
— Я этого не помню. Может… ты тоже меня сводишь с ума?
У пришельца от такого даже шевельнулась грива. Он не предполагал, что эта обсессия на биологическом уровне может работать в обе стороны. А возможно, у Кима это просто с непривычки, ведь он давно не был дома.
— Можем проверить. Хочешь продолжить?
— … хочу.
Гарри целует снова, мелко и часто, сначала все лицо, только затем уже губы. Ему, не отрываясь, томно шепчут “целуй меня глубже, только язык так далеко не проталкивай”, и он повинуется. Ким, чувствуя во рту чужой кончик языка, подхватывает его своим. От поцелуя, такого страстного и желанного, с края рта течет слюна.
Мужчина не помнит, как принял положение лежа на диване, но он об этом и не задумывается. Он ослабляет пряжку на одеяниях партнера, стягивает нелепой расцветки плащ, проводит ладонью по шероховатой чешуе на груди, вибрирующей от приятных прикосновений. Гарри все повторяет: расстегивает коричневый комбинезон, стягивает белый топ. На ощупь Ким мягкий, теплый, чувствительный; он выгибает спину, запрокидывает голову назад. Температура в каюте не сказать, чтобы комнатная — от прохлады по телу бегут мурашки и твердеют соски, которые, конечно же, пришелец торопится исследовать и потрогать. Ким шумно выдыхает.
— Все нормально? Тебе не больно?
— Ну все, прекрати задавать эти вопросы. Я не… я скажу, если мне будет нехорошо, ладно?
В ответ лишь молча кивают. Волнение спадает только когда Ким полушепотом извиняется и пару раз целует Гарри в щеку, а тот улыбается в ответ.
Когда Гарри касается языком тонкой бледной шеи, Ким оголяет ее больше, и очки съезжают набекрень. Он тихо просит к ней присосаться, что инопланетянин и делает, сначала с осторожностью, затем более уверенно. В штанах теперь ужасно тесно, поэтому избавиться от них стало той еще задачкой, но лацертан все равно довольно ловко снял одежду и с человека, и с себя.
Ким предстал перед ним во всей красе. Он никогда раньше не видел его нагим, и ему нравится то, что он перед собой видит. Как еще одна загадка, которую предстоит раскрыть. Гарри усыпает торс поцелуями, спускаясь все ниже и мурлыкая что-то такое, что никак на людской язык не переводится. Он осматривает чужое возбуждение, гладит подушечками пальцев, касается губами. Пробует обернуть вокруг него язык (так как взять в рот и случайно поранить боится), затем сжимает, чем выдавливает из Кима тихий стон, будоражащий каждую клеточку тела.
В глазах Гарри этот человек прекрасный, чудесный, волшебный. Гарри не знает, что о нем думают точно так же.
— Хо… хороший мальчик, не останавливайся, — шепчет Ким. Партнер в ответ продолжает тереться языком об отвердевший член, чередуя легкие прикосновения и более грубые. Трогает везде, где надо, словно знает или чувствует… Мужчина приподнимает бедра, а Гарри, быстро сориентировавшись, их подхватил. Ляжки, ягодицы, живот — все такое мягкое и упругое. Пахнет тело Кима еще слаще, словно он обвалялся в любимом десерте пришельца.
Он и есть любимый десерт. Гарри облизывает внутреннюю сторону чужих бедер, яиц и пениса, к ним же слегка присасывается. Ким поджимает пальцы на ногах, сбивчиво стонет, испытывая удовольствие, какое не смог бы доставить ему ни один человек. Даже в очках уже плывет, и он не видит, как на него сейчас смотрят. Он кончает партнеру на лицо, стоило тому пару раз провести по головке своим шероховатым мокрым языком.
Гарри пробует на вкус, после вытирает лицо и слизывает с руки. Боже. Если бы Ким мог покраснеть еще пуще, он бы так и сделал.
Надо вернуть должок.
— Садись на диван, — мурлычет он, а сам располагается между чужих ног, подложив себе под колени рядом лежащий комбинезон. Поправляет очки, разглядывает находящийся перед ним стояк. На нем виднеются напряженные прожилки, кажется, мышц, а кожа так же чувствительна, как на участке у висков. На конце виднеются линии деления — Ким пробует отогнуть один “лепесток”, в ответ на что Гарри издает рычащий стон.
Землянин, наконец, касается возбуждения рукой и медленно двигает ею по всей длине. На секунду он невольно задумывается о том, как ощущалось бы оно внутри… Перед тем, как взять член в рот, Ким проходится по нему языком и дарит ему несколько поцелуев. Гарри они, кажется, очень уж понравились.
Орган непривычен не только на ощупь, но и на вкус тоже — все такой же сладковато-необъяснимый; он прохладный, пульсирующий, его выделения прилипают к губам и щекам, пока Ким берет глубже и одновременно стимулирует оставшуюся длину ладонью. Его партнер виляет хвостом туда-сюда, не зная, куда его деть. Свободная рука Кима находит себе место на чешуйчатом бедре, пальцы вырисовывают на нем круги. Сознание время от времени словно отключается, так же, как было при поцелуе.
— Ки-им, — протягивает пришелец, чем возвращает Кима в реальность, — ты прекрасный…
Он продолжает говорить и дальше, но все, что слышится — какая-то неизвестная несуразица, только звучащая особенно нежно. Наверное, он делает комплименты? Его родному языку человека не учили…
Гарри, урча, гладит Кима по голове, запускает пальцы в копну темных волос, потом снова и снова приглаживает пряди. В определенный момент он осторожно отодвигает партнера за лицо, но полностью вытащить не успевает, а потому кончает в рот и на пухлые губы. Ким сглатывает и смотрит на медленно закрывающиеся лепестки, пока утирает рот рукой.
— Иди сюда. Иди ко мне.
—————————————————————————————
Когда Ким лежит на чужой груди, слушая медленное, но сильное сердцебиение, все отходит на второй план, становится немного легче. Он не знает, каковы будут (и будут ли) последствия их с Гарри интимной связи, но волноваться сил не осталось.
Его укрывают кошмарным плащом, который оказался на удивление теплым.
— Так ты сыграешь мне на гитаре, когда прилетим? — почти шепчет Гарри.
— Завтра. Все завтра, — сонно отмахивается Ким.
Он закрывает глаза и отдается томной неге. Ему снятся звезды и странный шестой палец Гарри, щекочущий его ладонь.
