Всё дело в плоскости.

..ДеВитту было отчаянно плохо. — Я вижу... Орла Мужской голос слышится где-то в самой глубине собственной черепушки, перебиваемый лишь томными вздохами. Детектив не видит, но слышит, чувствует сам: касания больших ладоней к бедру, — будто своему, но это же не так! — скрытому за плотной тканью длинной юбки; каждый обжигающий вздох, полный неведомой страсти. — А я — решку, — сладость этого ответа сводит непричастного гостя судорогой. Темно. Везде темно. Влажно, сыро. Мрачно и давяще напряжённо. Где он? А где они? Не видит, но всё ещё чувствует: вспотевшие ладони касаются щёк, растопыривая пальцы, чтоб ухватиться покрепче, унести побольше... Этот жест полон собственнических их ноток. Крашенные ногти впиваются куда-то в виски, сдавливая, не позволяя оторваться. Боль — лёгкая, увлекающая только больше. — Здесь всё дело в плоскости. Усмешка эхом раздаётся из ниоткуда. Звук рвущейся ткани, сдергиваемой с женских плеч излишне грубо, а следом — пробегающий по обнажённой коже холодок. Каждый волосок на теле встаёт, поддаваясь тысячи мурашек, а собранные волосы теперь растрепаны, некоторые пряди ниспадают... Совсем другой вид, — не видит, но слышит мысль, будто живя в чужой голове, соприкасаясь с чужим сознанием, — слишком откровенный и пошлый, не подходящий им в контексте серьёзного изучения. — Что ты видишь с этого угла? Видит... Теперь видит. Мисс Лютер сидит, обнажённая сверху полностью, прижимая к своим аккуратным грудям столь схожего с собой мужчину. Тот же, сидя на коленях перед ней, упиваясь собственным подобием, прикасается губами к каждой веснушка, обрамляющих красочными созвездиями бархатную кожу, попутно стаскивая со своих плеч пиджак, даже не оглядываясь. — Жив. Слово — жар, ударяющий в собственный пах. Детектив глядит на эту парочку, не в силах ни противиться иль хоть бы отвести взор, ни присоединиться. И сам всё ещё чувствует их... Будто стал единым целым с этим странным дуэтом людей, влюблённых в своё отражение. Словно является ими. — А с этого? — мистер опускает руки с талии, большими пальцами касаясь попутно лёгкого женского животика. Идет к низу юбки... Рыжие, кажется, только сейчас заметили гостя... Иль, наконец, удосужились оторваться от любования чем-то столь прекрасным, переводя сияющие своей похотью взгляды на него. "Третий лишний,"— невольно думает сам мужчина. Миг — темнота. Холод. Его собственное разгоряченное тело обдало морозом, стремясь погасить ранее разведённый пожар. — Мёртв. Гул пустоты, давление неизвестности... Густота этого гнетущего ничего, проникающего под самую плоть, заполняющую вены и артерии, а через сеть оных — грудную клетку, кишечник, голову... Ощущение противное, липкое, неприятное до слез. И правда: может мёртв? Но как думает тогда... Непонятно. Секунду. Теперь детектив совсем в ином месте. В иное время. В иной реальности... Близнецы же неизменно увлечены друг-другом: того краткого мгновения, длящегося для самого наблюдателя целую вечность, им хватило, чтобы оказаться полностью обнажёнными... — Та же монета. Мисс сидит на коленях своего "брата", привставая над стоящим членом. Всё нутро горит адским пламенем, пока их щеки краснеют взаимно: даже так, в разных позах и ипостасях, они неразлучны и идеально схожи. Каждое движение партнёра предугадано заранее, — ДеВитт словно слышит эту очевидность, не понимая её сути! — но никто не противится неизбежности естества, поддаваясь всем телом навстречу. А Букер ощущает страсть. Необузданную, животную... И сходит с ума, осознавая взаимность их желания, которое пронзает острыми иглами всё тело: мужчина, подобно несносной деве, тает где-то внутри, кое-как держась смирно при столь новых ощущениях невиданного ранее плотского влечения, — параллельно в голову ударяет уже привычно бурная патока, образуя сладость фантазий, параллельно стискивая снизу живота крепкий узел возбуждения. Он чувствует их. Двоих. Одновременно. — Но другая плоскость. Близнецы, достигая пика собственного жара, синхронно примыкают к губам друг-друга, а округлые женские бёдра со шлепком соприкасаются с мужскими. Они едины. Как должны быть. С уст ДеВитта срывается крик, но его словно никто не слышит. — Орёл. Толчок. Толчок. Толчок. Соски встают, обтираясь об плоскую грудную клетку, а капельки пота собираются на плечах, стекая ниже. Меж лопаток образуется складочка, выдавая всё напряжение смертного тела, а ноги любовника на такой грани собственной силы, что взглядом можно было обласкать дергающиеся мышцы. — Решка. Детектив падает на колени, не в силах сопротивляться потоку, в который попал невольно, пока руки Мистера, словно чувствуя краткий миг потери контроля, — не своего, но чужого, — стискиваются за спиной, прижимают ближе... Не его, а её, однако чувство влажных ладошек проходит где-то и у детектива под одеждой. А Мисс открывает рот в экстазе, обнимая любимого за плечи Любимого себя. Любимую себя. Не его. Но каждое касание их украдкой цепляет и наблюдателя. — Мёртв. Его удушье. Страх. Растерянность... — Жив. ...Всё это сливается с их, словно позволяя ему в мимиг насладиться, принимая в свой дуэт: страх переплетается с желанием, преобразуясь в азарт; сомнения — в желание, столь острое и сладкое, что каждое движение внутри отдаётся наиприятнейшей судорогой... Головокружение, духота и влага терпких, как полусладкое вино, поцелуев. Он — она. ДеВитт лишний, но они великодушны. — Тут как с велосипедом, — рыжеволосая бестия бросает на наблюдателя почти хищный взгляд, запрокидывая голову. Или так только кажется? Слюна стекает с губ, пока сам гость затаил дыхание. — Ты ведь не разучилась, — Роберт словно поддерживает эту издевательскую нотку, касаясь открытой шеи. Что происходит? Пот течёт со лба наблюдателя, а конечности дрожат под неведомой силой. — Просто нужна смелость сесть на него. Волна эйфории накрывает всех троих, пока рыжие близнецы становятся действительно едины... А он — третьим лишним. Как были изначально. *** ...И последнее, на что рассчитывал ДеВитт, вернувшись в себя, так это на штаны, запачканные в собственной сперме.