Горькие травы

От омеги Ривая слабо тянуло горькими травами. Он пах как нечто, что давно отжило своё: талой землёй, полынью. И вереском. Его запах был морозным и свежим, но каким-то слишком уж тоскливым. Слишком слабым. Обычно его естественный аромат даже угадать было невозможно, альфа Вивьен долгое время считал его отставным капитаном-бетой. Чаще всего именно запахи войны были на Ривае: сталь, порох и ржавь. А ещё кровь. Это всё будто пропитало его до основания, осело где-то на дне его существа. Так и не отпустило, как не отпускает людей болотная трясина. В их редкие встречи Вивьен всегда это ощущал особенно остро: омега Ривай жил войной и умер на ней же. Наверное, в молодости он был действительно привлекательным: невысокий, жилистый, глаза лучатся силой и светом, а руки могут удержать над пропастью любого. Даже самого большого альфу. Сейчас от омеги в нём ничего не осталось, только блёклая тень ещё существовала в этом мире. Сейчас омега Ривай не был красив. Сколь бы почтения люди не имели к бывшим военным, сколь бы не воспевали их подвиги в пафосных балладах и протяжных оперных ариях — с изнанкой войны никто сталкиваться не желал. Со шрамами. С болью. С криками по ночам. С разрушением не столько физическим, сколько моральным. Вивьен застал конец столкновения по-юному глупым мальцом семнадцати лет, который рвался воевать. Геройствовать. Нравиться мальчикам и девочкам в равной степени, когда одни восхищаются, а другие завидуют. Он даже попал в последний набор, получил безмерно желанную форму и знаки различия — а после, спустя какое-то время, искренне желал всё обернуть вспять. Война не щадит жизни — это альфа Вивьен понял почти сразу. Когда над головой гулко прошелестел первый снаряд, разрываясь в соседней траншее. Когда послышались первые крики боевых товарищей. Когда одна из бесконечного множества пуль засела в груди его беты, его Дары. Когда очередная бомба, ломая перекрытия и протяжно гудя, легла аккурат в паре метров левее, разрываясь градом осколков. Когда тело резко отнялось, а сверху посыпалась земля, хороня заживо. Вивьен чудом выжил. Остался калекой без правой руки, а золотистые волосы посеребрила преждевременная седина. Его триада распалась, он не смог их удержать. Дара, его истинная бета, погибла в огне войны. А омега Шерон нашла другую триаду. На стыке двух эпох, когда проклятие титанов было снято, появилось много чудес. Двойных союзов, когда истинных триад на пути человека могло встретиться две. Альфа тогда малодушно опустил руки, позволил ей улизнуть. И, пусть даже не жалел сейчас, всё равно тосковал. Прочные связи так просто не обрываются. Омега Ривай был похож на него самого как две капли воды — от него несло лютой, запредельной тоской. Он совершенно точно потерял всех. Почему-то Вивьен был уверен, что не одна чужая триада погибала на руках этого мужчины. Да, к нему приходили молодые ребята-разведчики, дети из бывшего гетто, но никого, кто действительно бы вызывал сильные чувства. Этот человек словно застыл во времени, тронутый разве что вечной печалью. От омеги Ривая протяжно ныло сердце. От омеги Ривая пахло вдовцом. Вивьен каждый раз, как видел его, хотел поинтересоваться, помочь хоть чем-то — но не мог. В серых глазах читалась вечность, на пальце сверкало простое обручальное кольцо, а на бледной шее красовалась метка. Блеклая и тусклая, оставшаяся болезненным шрамом вечного брака — и вечного вдовства. Как клеймо. Как знак верности и безоговорочной принадлежности тому, кто уже давно мертв. Вдовцов сторонились всегда, что омег, что бет, что даже альф. Их домики были добротными и крепкими, но стояли на отшибе. Никому не в радость видеть изнанку войны. Никому не в радость на пире жизни внезапно развлекать себя думами о смерти. Это было нормально, другие люди желали жить — и не желали вспоминать о том, что эта жизнь кончается. Каждый, так или иначе, боялся смерти и предпочитал видеть её как можно меньше, вырывая раз за разом новые памятные моменты существования. От омеги Ривая пахло войной во всей её неприглядной тяжести. Пахло болью столь основательной, столь вечной, что даже на расстоянии альфа Вивьен захлёбывался чувствами. Захлёбывался собственными слезами и чужой болью, отголоски которой ловил в одном на двоих парке. Порой он не знал, как этого омегу ещё носит земля. Как он ещё не наложил руки, чувствуя так сильно. Омега Ривай был таким же мертвым внутри, как и альфа Вивьен. Как и большинство увечных после войны. *** - П-прошу прощения, мистер Аккерман. Я уже... - Не стоит. Я не на долго, просто перевести дух. Вивьен посторонился, давая омеге место на парковой скамье. Вокруг шумел яркий май, по более широким аллеям гуляли молодые омежки с детьми, а на расстоянии, в своём кругу, их преследовали повязанные браком то альфы, то беты. А иногда и все трое крайностей мира были в одной команде, в одном плотном сцеплении друг с другом. Ривай качнул головой, будто в знак благодарности, и с какой-то не людской грацией умастился на скамейке. Не могли быть люди в его положении настолько сбалансированы. Это нечто за гранью фантастики. Вивьен тихонько вздохнул, неловко переминаясь с ноги на ногу. Он второй раз в жизни видел этого омегу так близко. Так четко, кристально-ясно и со всех сторон. В какой-то момент они встретились взглядами. Ривай сощурил целый глаз, будто пристальнее всматриваясь, на лбу мелко сошлись хмурые морщинки. Недоволен? Смотреть на лицо, половина которого была прорезана продолговатым шрамом и безжизненностью — сложно. Не то чтобы противно, Вивьен не из брезгливых альф. Просто не правильно. Так не должно было быть. Омеги не должны выглядеть подобным образом. Склонив голову чуть на бок, будто решив что-то для себя, омега похлопал по скамейке рядом. Только сейчас альфа с затаённой горечью заметил, что на руке капитана отсутствуют пальцы. Сколько же он натерпелся за всю свою жизнь? Поправив пустой рукав рубашки, чтобы не болтался и не мешал, Вивьен уловил укол странной, не принадлежащей ему боли. Так болела душа. Неловко, чуть косо подняв глаза на омегу, альфа замер оленем в свете прожекторов. Чужое лицо — как каменная маска, на которой жив лишь один глаз. И, черт возьми, лучше бы он в этот глаз не смотрел никогда. Лучше бы забыл, отрёкся от воспоминаний, посыпал бы пеплом сожжённые чувства и эмоции. Но нет, ему же нужно чувствовать, он ведь все ещё на что-то надеется и во что-то верит. Вивьен не успевает придержать язык за зубами, из-за чего вопрос слетает с губ прежде, чем он успевает его осознать: - Я напоминаю Вам кого-то, да? Именно поэтому Вы... Он не успевает закончить, его обрывает сухой и горький смешок на грани различимого. - Да, малец. Напоминаешь. Настолько сильно похож и не похож, что мне даже больно. В обществе не принято принюхиваться к уже состоявшимся парам. Тем более к тем, кто потерял своих партнеров. Но, видимо, Ривая это не сильно смущает. Омега чуть склоняется, крылья носа едва-едва трепещут, втягивая аромат чужой ауры. Он почти сразу же отстраняется, не давая альфе даже повода возмутиться или уйти от контакта. Глухо, хрипловато продолжает: - Нет. Совсем не похож. Мой альфа пах как мечта и смерть. А ты лишь слабо тянешь морем. Вивьен ухмыльнулся краем губ, ощущая, как в душе вьётся тягучая патока светлой грусти. Морем пахла Дара. Его маленькая жена-бета, что носила на себе его метку и метку Шерон. А он носил на себе её следы. До сих пор, как оказывается, даже не смотря на сошедший шрам. Скосив глаза на Ривая, альфа дернул плечом. Втянул воздух, угадывая на языке схожие ноты. - Она была как море. Свой запах я давно уже не чувствую. Омега понимающе хмыкнул. На мгновение альфа понял — сталью, кровью и горькой травой пах не сам Ривай. Так ощущалась его связь, это не была единоличная заслуга. В нем смешалось омежье и чужое, пришлое, принадлежащее альфе, но принятое до основания, взятое при жизни сполна. Как если бы в ополовиненный сосуд с кипящей ртутью долили терпкого вина. - Понимаю. Вместе с Эрвином я потерял всё. Ривай скривился, как если бы зубы свело от холода. Но глаза были куда честнее, подобно зеркалу отражая, насколько ему больно. Вивьен глухо сглотнул, но из-за неуёмного, молодого и совершенно оголтелого любопытства, спросил снова: - Ваш альфа был командором Эрвином Смитом? Я читал в учебнике истории о его подвигах. Вы были с ним тогда, на острове? С одной стороны, вопрос был явно лишним. Только бесчувственный мудак мог интересоваться подобным у потерявшего свою альфу омеги. Или же слишком молодой и любопытный человек, утративший вкус к жизни прежде, чем пожил. Кажется, Ривай понял, что это было именно любопытство, а не альфий сволочизм. Прикрыв глаза, будто погрузившись глубоко в себя, омега слабо улыбнулся, чуть дернув уголком губы: - Да, это Он. Эрвин Смит. Знаешь, сейчас таких не найти. Он был сверх-альфой во всех смыслах этого слова. Одно только то, как умело этот сукин сын выносил мозги королевскому окружению и остальной армии, достойно уважения. Но при этом правильный такой был, что зубы сводило. Порой я бил ему лицо, лишь бы смотрел на меня как на равного, а не, по привычке, как на омегу. Вивьен, не ожидавший подобной эмоциональности от такого сухаря, как Ривай, даже рот приоткрыл, внимая с поразительным любопытством и затаённым чувством необычайного восхищения. Омега, что равен альфе. Один под стать другому. А капитан всё продолжал, видимо, найдя свободные уши и незнакомого человека, которому можно высказать всё. - Такое, конечно, бывало редко, обычно он принимал меня всерьёз всегда. Иногда даже слишком. Но знаешь, даже не смотря на то, что наша бета умерла ещё в сороковом, мы жили счастливо. Триада прочнее, шанс распасться меньше, но нам это было не нужно. Нам хватало Нас. Смолкнув на мгновение, Ривай, будто оборвав что-то внутри, закончил спешно: - В общем, хорошее было время, словно нас скроили друг под друга одной рукой. Жаль, что не долго все это было, мне не достало сил и мужества подарить ему новый и безопасный мир без титанов. Только спокойное посмертие и статус героя. Вивьен, у которого в ушах глухо стучала кровь, оторопело пробормотал: - Но ведь строить безопасный мир — это работа альфы, и... - Если думаешь так, то мне тебя искренне жаль. Омега обязан стоять плечом к плечу со своими альфой и бетой, а не жаться за их спинами, припадая к земле трусливой тварью. Новый мир только тогда и будет возможен, когда все это поймут. На мгновение между альфой и омегой повисла тишина. Густая, как смола, и неуютная, словно колкий январский мороз. Обдумав пару минут всё сказанное, Вивьен негромко заметил: - Возможно, так и должно быть. Но этот путь доступен только действительно сильным. Я... Не настолько силен. Покосившись на альфу, Ривай колко усмехнулся, поднимаясь с места. Потянулся, а после припал на трость, слегка подгибая травмированную ногу, но не теряя военной выправки и стати, что была вбита годами кровопролитных сражений. Воины всегда остаются воинами, как их не назови. - Возможно, мелкий. Сильнее своего альфы я всё равно никого не найду, поэтому и не считаю этот мир достойным. Развернувшись и найдя глазами спешащих к нему детей, Фалько и Габи, Ривай раздраженно цыкнул. Носятся с ним, как с хрустальной вазой или чёртовым инвалидом. Это раздражает. Обернувшись на альфу, омега коротко махнул трёхпалой уже рукой в последнем жесте: - Прощай, шкет. Наседки всё же меня нашли, пора бежать. Вивьен, смахнув оцепенение, улыбнулся и довольно потянулся рукой для пожатия: - До встречи, господин Аккер... На глазах оторопевшего альфы Ривай припустил спешной рысцой в сторону от детей, будто в насмешку всему живому — исполненный грации и стати единственного омеги, который достоин Нового мира. Вспомнились слова из старинной баллады о славной войне: «... Рыцарское сердце тебе вручено моей рукою, И предназначение не нужно мне другое... Всех победим, всех переборем, мы с тобою, И если надо, от любых невзгод стану стеной От любой нужды и горя я тебя укрою Держи мою руку и будь всегда со мной ..» Вивьен остался сидеть на скамейке, переживая разговор снова и снова, а также шлейфом ощущая запах эдельвейса, стали и крови. Запах достойной омеги Ривая, который пахнет горькими травами и свободой.