В лесу

Ночной лес принимает его легко, отводит ветви от красивого лица, расправляет спутаные тропинки. Под ногами что-то шуршит и шевелится, но Дима не ведётся — замешкаешься на миг и сам уже терроризирующее людей умертвие (чернокнижник уверен, что если умрет, то духом станет мстительным и опасным. Наверное даже более, чем при жизни). Потому, что следом неотвратимо следуют они — хохочут, визжат, пытаются залезть под одежду. Путают следы. Матвеев держит нечисть близко, чтобы не убежали, не скрылись в ночи. Но они хитрые, скользкие как змеи — действуют наоборот, исподтишка подбираясь все ближе. Тут от тени отщипнут, там, пока чернокнижник не видит, поводок подвяжут. Кажется, что не меняется ничего, но вот уже когтистая лапа ложится Диме за плечо, а смрадное дыхание опаляет татуированную кожу. — Славны-ы-ый, славны-ы-ы-ы-ый мальчик. — тянет высокий, но хриплый голос. Чернокнижник даже не вздрагивает, не смотрит туда, продолжая идти сквозь густую темень и неестественную тишину. В своих силах он уверен, но решение разобраться с чертом и инкубом в одиночку уже не кажется таким правильным. Если кусок окажется слишком большим и встанет поперек горла, будет ли кому постучать по спине? Нет. Здесь только они. И против них Дима один. Никто не услышит и не поможет, не почувствует даже, если что случится. Как ни почувствовала опытная ведьма, ни понял сильный колдун и ни вспомнила невинная девочка. Чем закончился призыв домового её родителям лучше не знать, но Матвеев одним глазком увидел. А на другом почувствовал шершавый холодный язык и лихорадочный жар. Сегодня правый глаз ему не помощник, в нем кошмар отражается. Притупившееся после лёгкой победы над нечестью и соперниками волнение «а что если не справлюсь» начало опять скребстись где-то в пищеводе. Почему черт, легко поставивший Константину блок и обведший сильную ведьму вокруг когтя сдался именно ему? Да, талантливый и способный, тут не поспоришь, но опыта, по сравнению с той же Романавой маловато Лес не меняется. Совсем. Черные, будто выжженные чей-то злой волей, деревья загородили небо. Пробивающийся сквозь них свет тусклый и больше создает тени, чем прояснет их. Не в пример обстановке, в голове у Димы все становится на места — сработал наглый способ «на живца». Черт просто не устоял перед добровольно отданной ему кровью. Ведьма такого не предлагала, видно думая, что любая сущность должна выходить ей и её духам на поклон. А чернокнижник просто почувствовал своего искал, не развлекаясь с приструнением собак и распитием алкоголя. На лице Матвеева мелькнула злорадная улыбка — «сама себя в угол загнала, ведьмочка, и змеи то не вытащили, и транс не помог». — Хозяи-и-и-ин — почти кричит мерзкий голос. И не понятно Диме, обращается инкуб к нему или подтрунивает над чертом. Нет, все мимо. Матвеев чувствует Его присутствие буквально через секунду. Хозяин леса — существо сильное, полновластное. С его молчаливого согласия Дима здесь, с его запрета домашние бесы не получат помощи. Как и сам чернокнижник. Взгляд Лешего колит со всех сторон, а нечисть жмется ещё теснее, почти обволакивая тело целиком. Но теперь хотя бы молчат. Чернокнижник кланяется низко насколько может, но не останавливается. Он зашёл слишком далеко, чтобы дать бесам шанс хоть на что-то. В миг присутствие Хозяина леса ослабевает, дорожка как раньше стелется, но инкуб так и продолжает жаться к молодой спине, а черт хватает и держит за руку. Сердце бешено колотит от предчувствия. Немного осталось. Тело напрягается мгновенно, готовое к любой хитрости, любому зловредительству. Мысль, что бесы его убьют окончательно, больно и глубоко царапает грань сознания. Дима умом понимает — бред это все, не его мысли. Ну а в груди, под клеткой ребер что-то лопается. Дикий, нечеловеческий ужас накрывает, перехватывает дыхание жёсткой рукой, почти заставляя остановится. Через сколько его начнут искать? Будут ли вообще…? Нужное место является неожиданно, как будто Матвеев вылетел на него из-за угла. «Вот здесь можно» — чувствует болотное дыхание чернокнижник. Дальше пройти невозможно, за спиной тоже непроходимый лес. Ловушка захлопнулась. Стоит чернокнижнику замешкаться, как черти валят его на землю. Глаза застилает лунный свет, а в ушах лишь скрежет зубов. Он конвульсивно дёргается, пытаясь встать, но что-то не даёт — придавливает к земле. Всё гаснет. Челюсть пронзает резкая боль. Матвеев видет в упор женщину, что нависла над ним и не даёт подняться. Белые глаза, волосы, зубы — она прекрасна настолькр, насколько может быть прекрасен человек, но сильнее любого из них в стократ. Диму пронзает — её он не выводил и не трогал. Мертвая ведьма сама покинула дом вслед за бесами, сама вошла на чужую территорию, сама напала и просто так не отступится. Сил остаётся все меньше, он держит нечисть, а ведьма держит его. Под насмешливый взгляд Лешего, они втроём тянут из него жизнь. «Попался мальчик. Зря взялся за это, недоучка. Думаешь, просто так тебе правду открыли? Думаешь, можешь так взять и все исправить?» А потом Матвеев слышит, как лопается куриное яйцо и как его губы бормочут заговор. Прикрывает левый глаз и видит лишь дряхлую старуху с пустыми глазницами, что нависает, но даже не касается его груди — просто марионетка в руках нечисти. Дима вскакивает, так что голова идёт кругом и прикрыв второй глаз продолжает читать. И чувствует, как черти слабеют. Они пляшут под веками ломкими фигурами, извиваются подобно гаснущему на полной фитиле огню. Из последней злобы рвут одежду и расцвечивают ранами кожу, оглушительно стонут в уши. Знают что не спастись им, поэтому лишь пытаются уйти побольнее. Пальцы чернокнижника мажут вытекающую кровь на ветхие страницы, очерчивая нечисти путь. Соскальзывая по магическим символам, они оставляют длинные, но неглубокие полосы на руках, — под черной одеждой даже не видно. Ведьма больным фантомом смотрит из-за ближайшего дерева. Когда последняя вязка слов соскальзывает с языка, Матвеева накрывает ведьмина боль. Она склоняет голову почти извиняясь и рассыпается на сухих мертвых матылей, как и не было никогда. Запоздало кивнув, чернокнижник разворачиваются в сторону дома. Тропа вновь разгладилась, ветви расступились, Лес больше не держит. От накатившего озноба Диму спасает лишь книжица, в которую заточены бесы: она греет пальцы и самолюбие. Из леса он выходит уже один.