Во сне и наяву

      Почему всё вдруг охватила тьма? Непроглядная тьма. Весь дом, до этого наполнявшийся скрипом половиц, приглушённым звуком телевизора, что крутил канал с тематикой кулинарии, еле слышимым гулом морозильника и весёлым смехом двух парней, погрузился в тишину. Глухую тишину. Ни звона в ушах, ни редкого постанывания створки окна, открытую на форточку.       Прозрачная тюль прекратила струиться в потоках прохладного ветерка и просто повисла, предупреждая о грядущем нечто, о котором и подумать страшно. Парень, что ранее застыл на месте рядом с таким же оцепеневшим возлюбленным, отмирает и направляется к панели управления электричеством.       Все попытки Феликса понять в чём же дело не венчаются успехом. На миг становится жутко. В груди быстро стучит сердце, трещит по рёбрам; голова резко тяжелеет, отчего тот едва ли спотыкается о воздух. Руки начинают подрагивать, а лоб покрывается испариной. Неужели это то, о чём он думает? Неужели игра началась? С такими же неуверенными шагами, покачиваясь из стороны в сторону, Ли подходит к кладовке, где уже копошится Джисон. Там находится стул с высокой спинкой, которого сразу же хватают и тащат к двери.       Хан запирается на несколько замков, вдевает цепочку в надлежащее отверстие и приставляет спинку мебели под дверную ручку для эффективности. Голову моментально посещает мысль о доске, как только тревожный взгляд натыкается на две установки по бокам от двери. Железные выступы были прикреплены к стенам, а деревяшка бы на ней прогнала все сомнения насчёт безопасности.       Стоило отдать должное Джисону. Всё лишь потому что был такой случай, когда в дом проник злоумышленник с ножом. Тот самый день и был необыкновенной ночью. Судной ночью.       С тех пор, пара приняла особые меры по улучшению безопасности, ведь хватило того, что чужак щедро полоснул щёку Хана, на которой и по сей день сверкал бугристый шрам. Феликс же тогда чуть в обморок не свалился, увидев последствия столкновения. Его тогда так трясло в истерике, и он рыдал навзрыд.       — Джисон.. Это правда? — неожиданный вопрос разрезает длительное безмолвие, а его владельца бросает в дрожь, когда чужой тяжёлый взгляд падает на него.       — Если это не так, то все уже вышли на охоту, — ответил Хан. Со стороны может казаться, что он немногословен, но чёткость и краткость сейчас очень важны.       Феликс лишь кивает и снова трясётся. В голове пролетают обрывки воспоминаний о прошлой игре – такие же, как и тогда крики. Крики беспомощности и боли. Они режут уши, даже когда их не существует, и это очень пугает. Ёнбок хмурится и оглядывается по сторонам, прислушиваясь.       Внезапно касаются его плеча. Он подпрыгивает и почти визжит, но ладонь, приземлившаяся на его губы, не даёт этого сделать. Джисон шикает на Феликса и проходит в их спальню.       Комната стремительно теряет своё накопившееся тепло от батареи, и Ёнбок немного зябнет. Волосы встают дыбом, мерзкие мурашки пробегают по всему телу. Всё это происходит ввиду не только неприятного холода, но и самого осознания того, что кого-то сейчас кромсают на части. И это более чем понятно, но факт есть факт – понимание этого навевает ужас.. А ещё и былое спокойствие напрочь стирается в пыль.       Хан садится на край кровати, сплетая руки в замок, пялится в пол. Он будто бы всё заранее знал и подготовился.       Стук.       Оба вздрагивают. Ёнбок вновь дрожит и сьёживается, накрываясь пледом. Глаза то и делают, что метаются с предмета на предмет, в конечном итоге останавливаясь на Джисоне. Тот сидит с невозмутимым видом, но глаза выдают его тревожность. Дальше сопутствует подрагивающая коленка. Из-за накатившегося стресса Джисон пальцами впивается в своё колено.       Феликс молча подползает к нему и обнимает со спины. В первую очередь ему страшно за Хана, ведь если он волнуется, то делает сомнительные вещи, которые могут обернуться не лучшими последствиями. Он не хочет, что бы Джисон быстро слёг в больницу из-за чрезмерного стресса, нередко провоцирующего паническую атаку, которая окончательно добивает ментальное состояние.       Тихое шептание на ухо и успокаивающие поглаживания оказывают своё влияние, и Хан успокаивается, расслабляя плечи. Но всё же перестать нервничать не получается. Как тут не переживать, когда за окном в прямом смысле творится самый настоящий ад? Ад, где всем человеческим порокам открывается доступ к внешнему миру. Люди эгоистичны, злы, а поистине милосердных не существует и вовсе. Им отнюдь не место в этом жестоком мире, в котором царит лишь насилие.       Судная ночь никогда никого не щадила, как и человек себе подобного.       — Джисон, — слова Феликса пролетают мимо чужих ушей. Не к добру это, что Хана вновь поглощает волнение, грозясь забрать целиком и полностью. Если человек в панике делает немыслимые вещи, то что будет в состоянии аффекта? Ли тормошит того за плечо. — Джисон. Эй, пожалуйста ответь мне, Сони.       Джисон отмирает только после громкого удара где-то за дверью квартиры, в коридоре, моментально заполняющимся истошными криками. Феликс подпрыгивает и хватается за голову, запуская пальцы в пряди выжженных жёлтых волос. Крупная дрожь пробирает его, и он только сильнее скрючивается.       Хлопок.       Ликс едва ли терпит, чтобы не заплакать и не задохнуться от комка в горле. Несомненно, они должны пережить эту ночь. Она будет такая же, как и раньше. Но уверенность быстро сползает по позвонкам мурашками и моментально растворяется в напряжённом молчании. По какой-то причине никто не торопится нарушить всепоглощающую тишину. Она вроде и не способствует чему-то ужасному, но до невозможности давит на парней, потому Феликс убирает ладони с рта и тихо произносит:       — Сони..       Выстрел.       Последующие нисколько нечеловеческие крики врезаются в уши и, проникая глубже к беспокойному мозгу, посылают поистине адский импульс по нервам, который, кажется, срезает их на полоски, словно бритва. Ёнбок больше не может. Его грудь с каждым вдохом вздымается всё быстрее. Лёгким будто не хватает кислорода.       История повторяется.       Ликс не выдерживает. Из его уст доносится отчаянное хныканье, которое ему не под силу подавить. Слёзы наворачиваются на глазах, и он сползает на ковёр, прикусывая ребро ладони.       Он старается унять тяжёлое дыхание. Получается плохо, он не может выбросить из головы те беспомощные, полные боли и ужаса крики. Путём многократного воспроизведения Феликс потихоньку сходит с ума. Заметить не получается, что кожа, под напором стиснутых зубов, покрывается бордовыми каплями, на языке ощущаемыми ярким металлическим привкусом.       Только не металл.       Паника, перерастающая в настоящую истерику, неподвластна контролю. Феликс не выдерживает и по его щекам льются слёзы.       Единственным звуком в этой оглушительной тишине становится первый всхлип, последующий плач и угрожающее своей громкостью рыдание.       Феликс внутренне чувствует, как его рассудок расщепляется на атомы. Всё это будто наяву, но так и есть. Всё это реально, всё сейчас происходит в реальном времени и это не сон. Совсем не сон.       Его спины касаются. От неожиданности Ли даже вздрагивает, но быстро успокаивается, ведь это не злоумышленник. Это Джисон. Он отчаянно спешит обнять его, едва не скуля от подступающей истерики.       Всё же есть, существует добрый человек. И это Джисон. Феликс полностью уверен в своих мыслях. Всей душой чувствовать искреннюю любовь и совсем не больно обжигающую теплоту до одури приятно. Эти ласковые и аккуратные круговые движения убаюкивают, обнадёживают на лучший исход, который в любом случае будет, при условии, что Хан будет рядом с ним и также, как и сейчас, стискивать в крепких объятиях. У Ли в уголках глаз скапливается новая влага. Влага счастья и любви, которую он хочет посвятить только Джисону. Его любимому.       Ёнбок отстраняется от Хана и заглядывает тому в глаза, где отражается вся вселенная. Мерцающие звёзды в них освещают мрак в спальне настолько, насколько не сможет и самая яркая луна. Сверкающие глаза Джисона – единственное, в чём он хочет увязнуть навсегда. Ли оглаживает его щёки и приближается ближе, соединяя их дыхание, которое успевает стать размереннее за такое короткое время.       И он целует его. По-настоящему целует.       Руки сами находят себе место на чужой шее. Феликс медленно движет губами, и приятная волна мурашек расползается по спине, прогоняя все сомнения и недавнюю тревогу, когда Джисон аккуратно обвивает руками его талию. И нет, совсем нет, эта осторожность вовсе не наталкивает усталого Ёнбока на странные мысли. Он понимает Хана, он знает, что тому тоже страшно, но Ли ни в коем случае не даст его на растерзание этому жестокому и прогнившему миру. Ему известно, что Джисон не такой тактильный, соответственно и плевать на то, что он порой холоден и отстранён. Ёнбок при любых обстоятельствах будет дарить ему всю свою любовь.       Ли немного даже призадумывается, не отрываясь от любимых губ. Его руки слегка царапают чужой загривок, приглаживают и спускаются чуть ниже, считая шейные позвонки.       И это может продолжаться вечность, только кислород не бесконечен, но что если кислородом Ли является сам Хан? Его можно вдыхать постоянно, упиваться растворяемой любовью в нём, затем выдыхая далеко не углекислый газ, а такое же влюблённое чувство, в котором есть частица самого Феликса.       Его глаза слипаются от высохших слёз, а на лице сияет тёплая улыбка, посвящённая только Джисону. Его любимому.       Ёнбок вновь заключает его в объятия, но уже вкладывая абсолютно все чувства, эмоции, которыми хочет одарить только Джисона. Его любимого.       Ли цепляется пальцами за его футболку и облегчённо выдыхает. Его настигает и обволакивает ощущения спокойствия и надежды. Это так приятно, это так хорошо осознавать и понимать, что в этом большом мире, что и в маленьком мирке Феликса, существует Джисон, крепко обнимающий и показывающий всю свою искренность через нежные прикосновения. Ёнбок наконец расслабляется и млеет в любимых руках, доверяет Хану всего себя, потому что правда любит. Любит этого иногда отчуждённого парня с трудным характером.       В этом и есть весь Феликс. А Феликс есть в Джисоне точно также, как и наоборот.       Веки закрываются, и Ли окончательно проваливается в долгожданный сон.       И ему снится Джисон. Его любимый. С по-особенному блестящими вселенными в зрачках, со сверкающим в лучах луны металлом в руке, так сильно напоминающий привкус собственной крови на своём языке.       Только не металл.       Только не Джисон.       Кап-кап.