Хрупкая, ранимая душа

— Глория, ты свет моих очей. Ты такая хрупкая, ранимая и чувствительная натура, — вздыхает Мелман, рассматривая возлюбленную бегемотиху во все глаза. Та смущается с оглушительным смешком, который можно разобрать разве что как хрип умирающего льва, и улыбается. — Кто бы говорил, пупсик, — подмигивает она и тянет руки, чтобы поймать огромную голову жирафа. Мелман всегда с предвкушением ожидает их минуты наедине, ничто для него так не ценно, как сделать очередной комплимент Глории. Мелман ощущает поцелуй. Он знает, что может быть и рыцарем для своей бегемотихи. Потому что когда та чуть не провалилась в жерло вулкана, именно он подхватил ее и все же признался в любви перед лицом опасности. Он ни о чем не жалел. И до сих пор презирал Мото-Мото, который мог увести у него возлюбленную. Жирафихи на его памяти не такие чудесные и изящные, как Глория. Она мечта, она сладкий сон, без нее мир был бы тьмой. Мелман все же смог благодаря Глории побороть свою зависимость от лекарств. Ему теперь куда проще идти по канату, чем в очередной раз принимать таблетки. Глория для него созвучна жизни. Она хрупкая, ранимая душа, что не всегда находит способы это выразить. И нет ничего прекраснее ее смеха и плотного тела.