***
— Хёнджин, ты какой-то помятый. И сонный. С тобой все хорошо? — Джисон обеспокоенно щурится, вглядываясь в экран телефона. Хёнджин пожимает плечами, нарезая огурец для овощного салата. Он старается не поднимать покрасневшие глаза, чтобы Джисон не дай бог не увидел и ничего не понял. Чувство стыда сидит на плечах и противно хихикает на ухо. — Все хорошо, Хан-и. Просто домашки было много, вот и лег вчера поздно. Не выспался, — пожимает плечами Хёнджин, стараясь звучать уверенно и убедительно. Он не хочет говорить о том, что из-за своего подавленного состояния не может нормально ходить в универ вот уже как две недели, что ложится спать под утро и спит по несколько часов, просыпаясь из-за чувства стыда из-за прогулов. Он не хочет говорить о том, что чувствует отвращение при одной только мысли о том, чтобы съесть что-то более питательное, чем овощи и фрукты. Он даже под дулом пистолета на скажет о том, что его голову регулярно посещает мысль о таблетках и их количестве, в котором точно принимать не стоит. — Точно? Просто ты действительно неважно выглядишь. Я же волнуюсь, — Джисон чем-то шумит на фоне, Хёнджин бросает беглый взгляд и видит, что друг встал с кровати и куда-то идет. Через несколько секунд в его руках появляется большой пончик с розовой глазурью и маленькими зефирками. От вида этого пончика живот сводит и появляется желание съесть что-то похожее. А следом к горлу подступает тошнота, а изнутри начинает царапать органы отвращение к самому себе. — Точно. Все хорошо, не переживай. Лучше расскажи, как там у тебя, в Америке? — Хёнджин перемешивает помидоры и огурцы, берет вилку, телефон и идет в спальню. На фоне тихо работает телевизор, чтобы хоть как-то заполнить полную тишину квартиры. Так одиночество ощущается не так сильно. По крайней мере, он себя старается в этом убедить. Джисон сначала удивленно вскидывает брови, старательно пережевывая пончик, а потом начинает рассказывать обо всем подряд: об учебе, о городе, о людях. Даже небо описывает, словно оно там какое-то другое, не такое как в Корее. Хёнджин старается слушать, иногда поглядывает на телевизор, на котором идет какое-то кулинарное шоу, где соревнуются две команды под руководством именитых шеф-поваров. Все сливается в один еле различимый шум, в ушах звенит, кажется, ультразвуком, отдавая болью в висках. Огурцы и помидоры кажутся совершенно безвкусными, словно он жует вату. Взгляд падает на полочку возле телевизора, где составлены все лекарства, которые у него есть. На самом деле, там не то чтобы было очень много чего. Так, пачка аспирина, порошки от простуды, спрей для горла и капли для носа. Вновь откуда-то из подсознания выползает ядовитая змея, спешит обмотаться вокруг шеи, нашептывая, что пачка аспирина практически не тронута и можно попытать удачу. — …джин? Хёнджин! — До помутневшего разума доносится голос друга. Хёнджин вздрагивает и переводит взгляд на экран телефона. Лицо Джисона обеспокоенное, глаза мечутся по экрану, ноздри раздумаются, а брови то хмурятся, то вздергиваются вверх. — Да, прости, я отвлекся. По телеку передача такая интересная идет, — пытается отшутиться Хёнджин, заталкивая в рот помидоры. Джисон поджимает губы, по нему видно, что ничерта онн не верит. И Хёнджин возненавидит себя за эти мысли, но радуется, что друг в другой стране и не сможет наведаться к нему в гости с выяснением отношений. — Хёнджин, я вижу, что с тобой что-то не так, — как-то даже устало выдыхает Джисон, и это отзывается в груди Хёнджин уколом иррациональной вины. А змеюка на шее и стыд на плечах начинают хохотать громче, наперебой шептать в уши «это твоя вина», сильнее сжимая руки и кольца туловища на шее, стремясь задушить. Хёнджин бегает глазами по комнате, судорожно пытается придумать тему, на которую можно перевести разговор, но ничего не находится. — Прости, Хан-и, у меня телефон садится и домашку делать надо. Созвонимся или спишемся позже, — тараторит Хёнджин и не позволяет ошарашенному другу даже слова сказать. Как только звонок оказывается завершен, на него, словно камень с огромной высоты, валится чувство вины, что стремится сожрать его целиком и костей не оставить. На часах только второй час дня. Хёнджин мысленно отмечает, что сейчас идет последняя пара у его группы. Он вновь не смог заставить себя поехать на учебу, хоть он и встал по будильнику, даже оделся и отслеживал автобус по картам. Но в последний момент, когда уже надо было выходить, он не смог. Стоял посреди комнаты, смотрел на дисплей и чувствовал подступающие слезы ненависти к себе. Какое-то время посидев на диване, служащем кроватью, и посмотрев в пространство, ни о чем толком не думая, Хёнджин берет в руки телефон и заходит в мессенджер. Куча сообщений в чате группы, несколько в чате курса, сообщения от Джисона, который наверняка отправил какие-то мемы. И только в одном единственном ни одного сообщения. Последний раз диалог обновлялся около недели назад, по инициативе Хёнджина, которая даже не была прочитана. Хёнджин иногда заходит в диалог, словно надеясь на ошибку приложения, и на самом деле там должно было измениться хоть что-то. Но нет, ничего. Под именем контакта отображается, что пользователь был в сети несколько часов назад, и от этого становится так паршиво, что хочется удалить все — последние сообщения или весь чат снести к чертям. Но каждый раз останавливает себя, таит надежду. Хёнджин не понимает, по какой причине общение так резко оборвалось. Листая переписку последних дней, он как не пытался, не мог разыскать причину. Просто в один момент сообщения перестали читаться. Хёнджин таит надежду, но все чаще начинает задумываться о том, а что будет потом. Ну вот через неопределенное время ему ответят, и что дальше? Общаться так, словно ничего не было, не получится. Точно не с его стороны. Хёнджин неоднократно себе это представлял, но каждый раз чувствовал укол обиды за игнорирование и иррациональную вину за это самое игнорирование, словно это в нем какая-то проблема, словно, продолжи он потом общаться как ни в чем не бывало, он будет делать что-то не так. А пока в диалоге глухое игнорирование, от которого и больно и обидно. И неизвестно, чего больше. Хёнджин запихивает в себя остатки овощей, ставит тарелку на пол и падает на диван, сворачиваясь в позу эмбриона и тупым взглядом смотря в экран телевизора. Все еще кулинарное шоу. Телефон, сжимаемый в руке, вибрирует несколько раз. Хёнджин тут же включает его, видит уведомление из мессенджера. и в груди все сжимается от волнения. Но, запустив приложение, чувствует разочарование и удивление. Пишет Феликс, с которым он не то чтобы был друзьями, так, иногда общались благодаря общему знакомому. «Ты знаешь, что с Минхо?» «прикрепленное фото» «Просто у меня вот что.» «И на звонки не отвечает.» Хёнджин заходит в диалог и видит скриншот диалога с Минхо, где высвечивалось уведомление о том, что Феликс был заблокирован. Хёнджин удивленно вскидывает брови, пару раз моргает и перечитывает того, кто ему пишет. Нет, у него не галлюцинации и он не ошибся.«Прости, но я не знаю. Я писал ему пару раз, но он даже не читает меня.»
«Понятно. Просто я думал, вдруг я как-то обидел его…» «Ну, я же вовремя замолчать не умею, вот и подумал…»«Я тоже так думал о себе. Ну, что я его обидел…»
На этом диалог прерывается. Хёнджин чувствует легкое облегчение. Это не в нем проблема, это не он сделал что-то не так. Но длится это не долго. Через какое-то время в уши вновь ядом льется «это ты виноват, это ты слишком навязчив». Отложив телефон, он смотрит в потолок. На часах ровно два часа дня. Через тридцать минут кончится последняя пара. Хёнджин думает о том, как сильно ему влетит от преподавателей из-за прогулов. Ни к каким врачам он не обращался, у него нет справок об уважительной причине, а словам они вряд ли поверят, даже если он разрыдается перед ними, пока будет объяснять причину такого долгого отсутствия. Плюс он собрал долги в виде двух несданных зачетов, без которых его не допустят к экзаменам. И если по одному предмету он хоть на троечку или даже на четверочку сможет ответить, то по другому абсолютно точно нет. Как бы он ни пытался учить ответы на вопросы, но ничего не получалось. Он смотрел на распечатанный текст, читал, но в голове ничего не откалывалось. А времени оставалось не так много. Хёнджина уже неоднократно посещали мысли об отчислении. Каждый раз он думал о том, что он не на своем месте, что он не хочет учиться в этом универе, на эту специальность. Но потом из подсознания раздавалось ехидное шипение: «а на какаю хочешь?», и ответа не находилось. Он не то чтобы хорошо сдал экзамены, можно сказать, что даже каким-то чудом. И какие бы профессии не перебирал, ничего не откликалось. Да и перед родителями стыдно. Они столько вложили в него: сначала репетиторы для экзаменов, потом нашли квартиру в столице и оплачивали ему проживание, регулярно скидывая деньги на карту для повседневных расходов. И вот так заявить им, что хочешь отчислиться… Нет, вина просто не позволяет ему даже задуматься о таким разговоре с ними. Как не позволяет и начать разговор о том, что ему, возможно, нужна определенная помощь. Он помнит, чем это кончилось несколько лет назад. «Не порть себе жизнь справкой от психолога.» «Да какой тебе психолог. Ты придумал себе все это. И поверил. А теперь стоишь из себя страдальца.» Поэтому Хёнджин глотает слезы и надеется на то, что ему не сильно влетит за все эти прогулы. Около двух недель. А на некоторых парах он и дольше не появляется уже. Перевернувшись на бок, смотрит в телевизор, на сменяющиеся картинки, и сжимает губы, быстро-быстро моргая и не позволяя слезам выйти наружу. Потому что лежать на мокрой подушке неприятно.***
На следующий день он вновь остался дома. Встал по будильнику, посидел и упал обратно. Стало так паршиво от самого себя, стало невыносимо стыдно перед группой и преподавателями, но встать и собраться просто не получается. Как не получается и дойти до душа вот уже как несколько дней. Он лежит и смотрит в пустоту до двенадцати. Телефон вибрирует от сообщений в чате группы и курса, где старосты скидывают материал с лекций, который преподаватели попросили сфотографировать. Он помечает эти сообщения как «прочитано» даже не заходя в диалог. Просто стыдно смотреть на все это. А потом неожиданно приходит сообщение от Феликса. «Ура, он мне написал!» «прикрепленное фото» Хёнджин вздрагивает, пролистывает сначала сообщения от Джисона, а после заходит в диалог с Феликсом. Но ошибается. И когда понимает это, чуть не роняет телефон себе на лицо. «Все окей» От Минхо. Сглотнув, Хёнджин быстро выходит из диалога, на последних секундах заметив под именем контакта «онлайн». Открыв сообщения Феликса, пишет о том, что ему написал Минхо. А в груди все с ума сходит. И, казалось бы, надо радоваться, но почему-то не получается. Он смотрит на диалог с Минхо и чувствует подступающие слезы. Все как он и думал. После такого долгого молчания продолжать диалог неловко. И вроде хочется написать, но не получается. Он словно бы больше не знает, что ему можно написать. Боится, сам не понимая, чего именно. Вот он, родной человек, роднее которого нет никого, вновь на связи, но ощущение, что это кто-то совершенно чужой. Отложив телефон, резко садится на диване, не обращая внимания на сползшую с плеча футболку. Смотрит на трясущиеся руки, на светлое небо за окном. Мысли вновь возвращаются к прогулам в универе, перепрыгивают на Минхо, который долго игнорировал, словно бы забыв о том, что они с самого детства не разлей вода. Сглотнув ком в горле, хватается за голову и беззвучно кричит. Хочет заплакать, но слезы не идут. Хочется кричать во все горло, но страшно привлечь внимание соседей. Хочется разгромить все, что попадет под руки, но останавливают все те же соседи и осознание, что потом все это надо будет покупать заново. Просидев на диване какое-то время, все же встает. И начинается точно такой же день, какой был вчера, позавчера и на той неделе. На протяжении всего дня Хёнджин не делает ничего. Пытается заставить себя выучить хотя бы несколько вопросов для зачета, но не получается. Порывается что-то написать Минхо, но словно бы разучился это делать. Разучился общаться с Минхо. От этой мысли страшно. Хочется написать даже банальное «привет», а потом он вспоминает, что они знакомы всю жизнь и в их диалогах они никогда не использовали приветствия и прощания. И вновь страх сжимает пальцы на горле. Хёнджин чувствует себя беспомощно и одиноко. Квартира, в которой он совершенно один, совершенно не помогает. Он даже домашнее животное завести не может, потому что испытывает чувство вины и стыда перед оставленным в родительском доме котом. Это животное для него было, словно его собственный ребенок. Он хотел забрать его с собой, но родители не позволили, приведя в качестве аргументов: «он уличный кот, он не сможет жить в квартире», и Хёнджин послушал. Прорыдал весь день до и после отъезда, извиняясь перед ничего не понимающим животным. А после поклялся себе, что не заведет себе даже хомячка, пока его старый кот не умрет. Потому, чтобы хоть как-то скрасить одиночество, он решил купить себе плюшевую игрушку. Он не уверен, что это поможет, но очень надеется. А еще одиночество подпитывается полным отсутствием какого-либо намека на дружбу с одногруппниками или однокурсниками. Вот вроде со всеми общается, но по факту ни с кем. Нет ни одного человека, с кем он может пообщаться где-то вне университета. Хёнджин сидит перед ноутбуком, смотрит тупые ролики на ютубе, обняв прижатые к груди ноги, и старается абстрагироваться от всего внешнего мира. — Надеюсь, завтра станет легче.