[DLC]

Они уже залазят в машину. Позади горит свет в окнах Организации – Злате кажется, что она слышит стук, будто кто-то пытается выбить стекло. Она не верит себе же. Она смотрит на лазурные глаза перед собой. Никита одной ногой в салоне, другой все еще стоит на мокрой земле – ливень начался слишком вовремя. – Ты же поедешь? – Никита необыкновенно доволен, почему-то совершенно не волнуется, и Злату это смущает. Он добродушно, как и всегда, протягивает девушке руку. Она хватается за прохладную кисть, и запрыгивает в высокий внедорожник. Почему-то сейчас рядом с Никитой совершенно не чувствуется его привычного тепла, и Злата списывает это на волнение. Ручьи дождя быстро скользят по стеклам. Желтые пятна фонарей размазываются, как полупрозрачная акварель – ничего не понятно. В голове картинка чересчур сумбурная, и в этих рисунках сознания все перепутано. Кажется, что кто-то бежит за машиной. Кажется, что в голову пытается кто-то пробиться. Кажется, что ледяная рука Никиты сейчас лежит на бедре Златы. Он никогда такого не делал при ком-то. Всего этого не должно происходить. – Ты молодец, правда, – Никита говорит полушепотом, чтобы никто не расслышал. Они сидят вдвоем, за рулем Винсент, справа от него Каролина. Злата задается вопросом, где же Джонни, но почему-то не может высказаться вслух. Логично, что просто в другой машине с Евой, так? Темное пятно леса окончательно смазывается на мокром стекле. Тяжелый запах озона переполняет легкие и как-то опьяняет – надо закрыть окно, уже холодно и некомфортно. От волнения и тревоги руки, как и язык, не работают. Злата просто ложится на мягкое плечо Никиты и прикрывает глаза, пытаясь провалиться в беспокойный сон. Чужая рука привычно приобнимает ее и прижимает к себе посильнее. Последний час превращается в голове в черно-белый комикс: Каролина просит принести карту, Джонни перехватывает Злату в коридоре, говорит, что надо убежать, Злата собирается предупредить Никиту… А потом начинается серый туман. Черно-белые плиточки смешиваются в непонятную массу, и вот Никита уже протягивает ей руку, чтобы помочь сесть в машину. Глаза болят от желания реветь, – Злата совершенно не помнит, сказала ли она обо всем Сане – уже сейчас хочется вернуться и обнять его, попросить прощения за побег. Она жмурится, пытаясь сдержать слезы, подносит руки к лицу, чтобы спрятаться, утыкается носом в родную металлическую грудь. Все еще холодную. От Никиты пахнет одеколоном. Эта последняя мысль промелькивает прямо перед тем, как неожиданно уснуть. Злата чувствует мужскую ладонь на макушке и позволяет себе вздохнуть. Все должно стать лучше, должно ведь?

*** Она просыпается так же неожиданно, как и засыпала. Злата открывает глаза и сразу видит потолок чужой комнаты. Он слишком темный и будто бы дизайнерский. Нет привычной ровной поверхности, виднеется тень декора. Девушка часто моргает, пытаясь сбросить с себя пелену сна и проявить хоть какое-то желание и силы встать с кровати. Нет ни того, ни другого. Получается только повернуть голову и прислушаться – за дверью носятся люди, кто-то громко разговаривает, что-то разбили, снова кто-то ругается. Слышно бурную жизнь. – Как поспала? – Никита сидит рядом, практически неподвижно, но Злате мерещится, что у него двигается грудная клетка. Как при дыхании. Видимо, спала слишком плохо. – Я ничего не помню. Я будто не спала. И голова… – Злата пытается приподняться в кровати, но обессиленно падает на подушку, – тяжелая. Не болит, просто ватная какая-то. – Ты перенервничала, это понятно. Я рад, что поехал с тобой, правда, – Никита наклоняется, чтобы оставить на лбу девушки поцелуй. – Ты почему-то холодный. Что тогда в машине, что сейчас. Это непривычно. Злата берет ладонь Никиты в свою и прислоняет к щеке. Ластится лицом, прижимается и прячется, целует незаметно и нежно. Она не замечает его ухмылки, закрывает глаза и снова пытается уснуть. Главное не отпускать руку: Никита – единственный ее близкий… человек? Кто угодно, единственный близкий в ее окружении на данный момент. Надо позвонить Сане. Надо спросить, как там Эля. Надо извиниться перед всеми. – Ложись со мной рядом, пожалуйста. Мне опять тревожно, – Она шепчет сквозь сон. Темная комната существует словно без окон, потому что Злата не замечает никаких источников света, кроме тусклого ночника у кровати. Она и лица Никиты не может разглядеть – хватает его голоса и руки. Он молча отодвигает тонкое одеяло, ложится близко-близко – Злата точно ощущает его тяжелое дыхание – и прижимает к себе. – Это так забавно, – смеется, снова пытается не плакать, – как только мы уехали, ты научился дышать, а я по-настоящему плакать. Я теперь не могу перестать. Мне так хочется, чтобы меня выкинули куда подальше, и, желательно, ударили. Сильно так. Чтобы я потеряла сознание. А я могу только плакать. И смеяться немного. – Злата начинает кашлять и снова грустно ухмыляется, – Это будто и не я совсем. Я откатилась. – Все нормально, Злат. Все нормально. Злата пытается снова начать дышать, как человек. Она считает каждый свой вдох и выдох, считает простые числа в уме, напоминает себе дозвониться до Сани, узнать, как там Эля, извиниться перед всеми. В голове сидит только эта мантра и бесформенная серая масса вместо воспоминаний вчерашнего вечера. Она не уверена насчет даты – неизвестно, сколько Злата спала. Девушка запускает руки под белую рубашку Никиты и чувствует, как он вздрагивает. Жест, на самом деле, невинный – привычный для того, чтобы согреться. Никита всегда горячий, как печка. А сейчас его тепло под одеждой такое человеческое, обычное. Он гладит спину девушки, проходится пальцами по оголившейся талии, но больше ничего не делает. Его дыхание сбивается – тоже по-человечески. – Разбуди меня, если будет нужно. Я, кажется, и сейчас сплю. Я так запуталась. Нужна ли я здесь кому-то? – Злата говорит, уткнувшись в его ключицу. Она щекочет кожу своими волосами и мелкими выдохами. Сонно оставляет поцелуй на яремной вене и останавливается. Что-то все равно не так. Но вялость чересчур сильная, чтобы сопротивляться, чтобы думать. Злате больше не хочется открывать глаза. Она снова погружается в свой тревожный и слишком глубокий сон. В бессознательном состоянии все намного проще: она не считает себя предательницей, все вокруг все такие же родные и добрые, и может капельку наивные, мир буквально светится. Злата сжимает пододеяльник в пальцах так, что костяшки белеют, она не хочет и не будет просыпаться. Извечная тревога никогда не уходит, даже когда во снах светит яркое солнце, по площадке бегают тени, а Никита ласково гладит по голове. Злате кажется, что его новое дыхание становится тяжелее. Даже сейчас, во сне. Она поднимает одну руку в поиске ладони в реальности. Грань между материальным и вымышленным миром удивительно тонкая и прочная одновременно. Настоящий Никита сейчас рядом. Пожалуй, только во сне. Родные светлые волосы робота потемнели и отросли, а на лице проступила щетина. Злата не может этого заметить – ей хватает только касания ладоней. Мужчина двигает Злату поближе к стене и перекидывает через нее одну ногу, чтобы удобнее нависнуть сверху и не давить всем телом. В темноте кожа кажется особенно бледной, и он неспешно опускает свои губы на тонкую шею. Злата дергается. Мужчина тоже вздрагивает, – самому смешно со своей реакции – останавливается, чтобы уткнуться носом за ухо и вдохнуть запах апельсинового шампуня. Злата покрепче сжимает ладонь в крепких пальцах и тревожно шепчет что-то сумбурное. Никита во сне обнимает и успокаивает, он целует щеки и лоб, помогает считать и гладит по голове. Злата не понимает его слов, но прижимается изо всех сил и не позволяет себе плакать – солнце на небе слишком яркое, запахи леса чересчур сладкие, все вокруг счастливое. Злате нельзя плакать. Мужчина очень медлит перед тем, как осторожно задрать край широкой футболки – руки трясутся, и он сам ругает себя за эту нерешительность. Это настолько глупо, насколько же и неправильно, и мысль об этом не уходит с того момента, как он все затеял. С самого ведь начала знал, что она его племянница. Он снова опускается с поцелуями к бледной коже и старается быть осторожным. Впервые за долгое время хочется оставлять только невесомые, еле заметные касания, стать для нее призраком, практически несуществующим нечто – это слишком тяжело и неправильно. Мужчина продолжает сжимать ладонь Златы в своей, а она продолжает испуганно усиливать и ослаблять хватку. Он опускается ниже и в последний раз откидывает бессмысленный страх перед тем, как стянуть с девушки одежду и раздвинуть коленом ее ноги. А Никита во сне и сам чего-то боится. Злате больно, она смотрит на небо, умоляя его перестать быть таким прекрасным и сверкающим, она ощущает все слишком остро – излучение почему-то даже во сне норовит вырваться из пальцев, груди и живота, и как же не хочется, чтобы оно покалечило Никиту. Он рядом, он настоящий, он не вредит. Жалеет, а голос сбоит, и мимика сбилась. Ноги сводит судорогой, и Злата не может удержаться, даже сидя. Она окончательно опадает на траву. Мужчина двигается медленно, размеренно и не переставая шептать успокаивающий бред. Он толкается, стараясь держать ровный ритм, но почему-то собственная выдержка подводит. Девушка практически не реагирует, только изредка слышно ее всхлипы – и, боже, он готов проклясть себя по-настоящему. Он прячет жалость к самому себе в очередном поцелуе в шею. Он царапает нежную кожу ключиц и груди, помечает ее красными следами – там, где никто не увидит. Он глубоко вдыхает запах чужой кожи и медленно выдыхает, не собираясь расставаться с этим ароматом. Как же странно. Ткань одеяла и одежды шуршит, и в комнате слышно этот шорох и тяжелое дыхание, слышно неразборчивое мужское бормотание. Кажется, что мир вокруг отключили – не осталось никакого движения в коридорах или подобия жизни на улице. Мир сжался до одной болезненной точки в животе, которая готова взорваться. Злата шепчет сквозь сон и слезы тихое: «Никита». Джонни толкается в последний раз и впервые зажмуривается – прежде он не позволял себе отвести взгляд от девушки. Он не выходит, заранее зная, к чему все может привести. Злата не замечает, как снова меняются волосы и глаза. Она выпускает ладонь из своей. Она совсем не ощущает влажной ткани на своем животе и ниже, так же, как и не замечает поцелуя в лоб. Не слышит тихих хриплых извинений. Не чувствует на себе тяжелого одеяла. – Жаль, что все получилось именно так, Злата.