О самых родных.

Джихан вжимается в угол, утыкаясь носом в колени. Чувство всепоглощающего страха, мерзкой беспомощности и жалости болезненно сжимает горло. Зубы сжаты, щёку жжёт, а глаза уже болят от, кажется, бесконечного потока слёз. Он шумно дышит от удушающего отчаяния и злобы. Джихан жмурится, ожидая, что вот-вот, и не будет этой щемящей горести, что тёплые родные руки крепко, но нежно обнимут, погладят по лохматым волосам… Пора бы уже смириться, что мама больше не придёт. Не успокоит, не скажет своё привычное, наивное, не имеющее общего с истиной, но…обнадёживающее: «У папы просто сегодня выдался плохой день… Ему очень жаль.» «Да не жаль ему никого!» Больно. Не физически, отнюдь не физически — душевно. Джихан никогда прежде не ощущал себя таким... Одиноким? Беззащитным? Слабым? Он как будто остался совершенно один, одним ударом его вышвырнули в непроглядную тьму. Отчаяние душит, разрывает сердце. Осторожный стук в дверь отгоняет от Джихана пелену тьмы. Он вжимается в угол сильнее, молчит. — Джихан, можно поговорить с тобой? — голос Хазара мягкий и негромкий. Джихан продолжает молчать, но показательно и нарочито громко шмыгает носом. — Позволь мне войти, прошу тебя. Брат. — Да входи уже! — Он не скрывает раздражения, но в глубине души как будто хочет видеть кого-то рядом. Хазар входит, закрывая за собой дверь. Невозможно больно видеть младшего брата таким… Таким несчастным. Больно смотреть, как он старательно, но безрезультатно вытирает с лица слёзы, пока новые всё капают и капают из глаз, как отворачивается, не позволяя увидеть покрасневшую от удара щёку. Хазар подходит к брату, присаживаясь рядом. Ладонь ласково ложится на плечо Джихана, мальчишка оборачивается. Хазар с сожалением смотрит на зарёванное и раскрасневшееся детское лицо, убирает назойливо нависшие на глаза волосы со лба брата. Джихан поджимает губы, отводит взгляд в сторону. — Сильно болит? — Пфф, ничуть. — на его губах появилось кривое подобие беззаботной усмешки. — Нужно приложить что-то холодное, я принесу сейча- — Нет!.. Я сам могу о себе позаботиться! — отрезает Джихан. Джихана учили уважению к старшим, уверяли, что и отцу и брату он может доверить всё, что тяжёлым камнем лежит на душе. Джихан рос. И чувствовал лишь жгучую ненависть к отцу и разъедающую зависть к брату. Ни доверия, ни уважения. — За что он так? — А ему повод нужен? Как зверь… Хазар осторожно обнимает брата, поглаживает по спине. — Ему жаль… — Да не жаль ему, Хазар! — Джихан сжимает чужие плечи, начиная рыдать сильнее. — Никого ему не жаль! Никого не любит! Джихан в отчаяние прижимается к брату сильнее, рыдает ему в плечо, на одежде остаются солёные капли. — Я хочу к маме, Хазар…— голос тихий, слабый, Джихан устал. — Хочешь, навестим её? Хоть сейчас пойдём! — Он мягко отстраняет брата, вытирает с его щёк слёзы ладонью. — И цветы по дороге нарвём… Её любимые… — Ты не понял. Я хочу к маме. Туда. — Джихан кидает взгляд в окно, в небо, такое поразительно ясное сегодня. Луч солнца бьёт в окно, освещает лицо, заставляя мокрые щёки и глаза заблестеть. Хазар испуганно смотрит на него, не верит, что слышит из его уст такое. — Аллаха побойся, Джихан… — Он берёт брата за руки, ощущая, как его бьёт лихорадочная дрожь. —…Мама была бы сильно огорчена, услышав это… — Справедлив ли Аллах, раз забрал самого светлого человека? Справедлив ли, раз заставил так страдать? Самые красивые цветы срывают первыми, безжалостно обрывают стебелёк сосуду жизни и нежности. Так и Смерть. Светлые люди, добрые и чистые, первыми попадают в её холодные объятия. Мама увядала на глазах, её тонкое и изящное лицо, мягкая кожа теряли цвета, словно тускнеющие лепестки. И завяла. Несправедливо быстро. Хазар молчит. Он достаёт что-то из кармана и вкладывает это в руки Джихана. Тот изумлённо смотрит сквозь пелену слёз то на брата, то на лежащую в его ладонях вещицу. Бусины приятно холодят кожу, поблёскивая на солнце, лучи заставляют шёлковые нити кисточки причудливо переливаться. Чётки. Мамины. — Это ведь..Те самые же, да?.. Как? — Голос Джихана дрожит в восхищении. — Отец же сказал, что они порвались и он..Он их выкинул… — Но у него же в комнате мы не искали. Там мамина шкатулка, отец туда к украшениям их положил… — Хазар ласково улыбается. — Да, шнур порвался, но… Я смог их собрать заново! Джихан прижимает чётки к груди, закрывая глаза. — Хазар, я...Спасибо тебе… Тот мягко треплет брата по волосам, смотря на его счастливое лицо. Улыбка, такая детская и восторженная.. Ради неё Хазар готов пойти на всё. — Но если отец поймёт, что ты заходил к нему? Он же в ярости будет, если узнает, что ты там что-то трогал. — Узнает и узнает, ничего страшного. — Хазар беззаботно пожимает плечами. — Оказалось, в нашей семье не ты один «бунтарь». Джихан крепко обнимает брата. Он счастлив. Он не один.