Самый послушный студент

Все началось с какого-то занятия класса 1А, которое он не должен был увидеть. Айзава Шота и его причуда стирание — честно, Шинсо думал, что этот человек выглядит как-то иначе. В таком же ярком трико, как и все остальные герои, тоже пышет силой или что-то такое. Но он просто смерил всех таким взглядом и ссутулился в своем невзрачном черном костюме, скрыл лицо за маской и лентой. У Хитоши так и не получилось забыть этого человека. Человека, которому не нужен был даже голос, чтобы повелевать. Айзава же стал его персональным наставником. Подобрал костюм, договорился с преподавательским составом о том, чтобы ему устроили персональный экзамен и перевели в геройский класс. А еще тренировал по вечерам так, что Шинсо хотелось плакать от усталости. В какой-то момент — Шинсо без понятия, когда это произошло —Айзава стал для него кем-то кроме недостижимого идеала, которым он восхищался. Айзава стал наваждением, ведь он тоже прошел путь от мнимого злодея до лучшего героя. А еще за два года, проведенных в учениках Айзавы, Шинсо узнал, что хотя он и может контролировать других людей, самоконтроль ему дается с трудом. Хотя вот интересный факт — взгляд сэнсэя действовал на него так же, как его голос на других людей. Но он предпочитал об этом не думать. Это было начало третьего курса, когда Шинсо понял, что в его жизни не так много вещей, которые имеют над ним настолько большую власть. Он видел этот взгляд во сне, не мог дождаться занятия, чтобы столкнуться с Айзавой-сэнсэем в реальной жизни, потому что он не мог жить без этого взгляда. Хитоши заметил, что он думает об Айзаве довольно часто — каждый вечер. И каждое утро, кстати, тоже. Каждый час, если быть точным. Он уже не пытался сопротивляться этому. В конце концов, у всех же есть кумир? О том, что не каждый мечтает о том, чтобы его кумир связал его и делал с ним то, одна мысль о чем заставляет Шинсо краснеть так сильно, что даже его маска и челка не в силах это скрыть, он старается не думать. Возможно, он просто безумно устал от необходимости постоянно держать все под контролем. Он был одним из сильнейших студентов на потоке и наверное мог бы стать первым, если бы ему было это нужно. Он всегда был сосредоточен, управляя другими людьми, своими поступками и даже эмоциями. Это сводило с ума — совсем немного, убеждал себя Шинсо. А может он просто повернут на этой идее подчинения — да, он любил подчинять, это было неотъемлемой частью его личности, но никогда раньше — до встречи с Айзавой — он не думал, что подчиняться кому-то может быть так восхитительно. В его мечтах, а иногда и наяву, когда во время тренировок учитель одним взглядом отменял его причуду, а его самого стягивал лентами — это было бесподобно. Наверное, он действительно медленно сходил с ума. Причуда последнее время слушалась его из рук вон плохо, равно как и собственные мысли, он не мог есть, спать — он просыпался среди ночи, зажимая рукой рот, едва сдерживая стон, весь в поту. У него на языке вертелось только три слова — боже, блять, учитель. Ни одно из них не помогло взять под контроль то, что было у него внутри. Но он нашел то, что помогало ему обуздать свои чувства — он писал. Слова — ключ к власти, и детально описывая все то, что ему виделось, он наконец смог взять это под контроль, по крайней мере частично. Так у него появился дневник — всего лишь одна из тетрадей у него на столе, но никто не догадался бы, о чем именно в ней написано. Они вдвоем остались в кабинете после классного часа, за последним студентом захлопнулась дверь. Воздух прохладный, свежий, тут же становится раскаленным — слишком мало места между ним и учителем. Айзава смотрит на него едва прищурившись, Хитоши краснеет, чувствует, как приятное тепло распространяется по телу и как туго скручивает живот. Белые ленты плотно обхватывают его шею, торс, руки, а в следующую секунду они уже стоят слишком близко. Айзава вжимает его в парту. У него нет пары на очередном зачете, когда они снова сражаются с учителями. Они с Айзавой встречаются в одном из переулков. Он может попробовать взять учителя под контроль — какое святотатство, но от мысли об этом у него перехватывает дыхание. Шинсо здоровается, но Айзава молчит. Шинсо наклоняет голову на бок, как будто не знает причины этого молчания, смотрит непонимающе и немного обиженно, еще одна попытка — «Сэнсэй?» Но учитель все равно молчит, лишь идет ему навстречу. Их причуды сейчас бесполезны — Шинсо не может взять Айзаву под контроль, а Айзава не может отменить действие причуды, которой нет. Что же, они схлестнутся в честном бою. Последнее, кстати, было не совсем фантазией — скорее вариацией на тему, потому что их действительно ожидал зачет, причем уже сегодня. Прошло уже почти два месяца с начала этого учебного года — персональной пытки Шинсо. Уже два месяца учитель преследовал его, не покидая ни на день, и не важно, что это преследование было только в воображении Шинсо. И он не мог сказать, что ему это не нравилось. Но это сильно мешало и в день зачета было совершенно, абсолютно точно некстати. Хорошо хоть Хитоши был не один, а с группой одноклассников — правда, они разделились, но все равно ему было немного спокойнее от осознания, что не только он и учитель Айзава блуждают по имитации пустого города. Может, это отвлечет его от навязчивых мыслей. Шинсо так увлекся размышлениями, что не успел откалибровать устройство изменения голоса до того, как он и сэнсэй встретились взглядами. Хитоши до дрожи в коленках хочет проиграть. Шинсо чувствует, как бисеринки пота покрывают его лоб, как горячее дыхание вырывается изо рта и в маске становится слишком жарко, как горят щеки, надежно скрытые темной плотной тканью, и как пылают уши, прикрытые волосами. Шинсо слегка дернул головой, пытаясь отогнать эти мысли, и откинул челку назад. Он поймал взгляд Айзавы — теперь сопротивляться было бесполезно. Он честно пытался — даже сказал что-то, но учитель проигнорировал это. Два чертовых месяца. Два месяца он сходит с ума — быстро и бесповоротно, бесстыдно и безнадежно. Каждый день думает об одном и том же, представляет себе, что Айзава мог бы с ним сделать. Связать его и оставить в кабинете. Заставить отрабатывать все те занятия, когда он проиграл. Заставить доставлять ему удовольствие. Просто смотреть на него — Шинсо было достаточно одного этого взгляда, чтобы сознание начало уплывать. Он в порядке. Он абсолютно в порядке, за исключением того, что он стоит только на силе упорства, а ноги так дрожат, что наверное это видит даже учитель. Честно, этого бы не случилось, если бы эта сцена не посещала его так часто во снах и не была детально описана им самим в дневнике. Но жизнь — жестокая штука. Шинсо сглотнул. Он должен что-то сказать — он даже открыл рот, но, кажется, так и не смог ничего из себя выдавить. Узкий переулок, никого, кроме них двоих, учитель Айзава в обтягивающем черном костюме и с волосами, забранными в низкий хвостик — сменил имидж. Смотрит на Шинсо, как на пустое место. Ждет, когда тот сделает ход, дает преимущество. Но Шинсо все еще не издает ни звука, хотя он готов поклясться, что пытался заговорить изо всех сил. Может, он даже сказал что-то, но даже если и так, то грохот сердца заглушил его голос. Учитель Айзава не открывает рот, лишь лента на его шее начинает двигаться, и Шинсо знает, что произойдет дальше. Ленты обхватывают его тело и это ощущается лучше, чем он помнил или мог себе представить. Они сдавливают его до боли, заставляют ощутить, в чьих руках находится Хитоши. Ему трудно дышать из-за собственного напряжения, в глазах темнеет от нехватки кислорода, и он падает на колени, чувствуя такую правильную боль. Ноги разъезжаются в стороны, он еще не лежит на асфальте только потому, что учитель удерживает его лентами. Он чувствует себя так плохо, но так хорошо. Боже, блять, учитель. Шинсо не может разглядеть лицо Айзавы, но почти уверен, что тот удивлен своей легкой победой. Но ведь Шинсо не может сопротивляться. Не может и не хочет. Ему придется солгать, благо у него в запасе всегда есть отговорка на любой случай. Может, сегодня он просто забыл позавтракать, перенервничал, вот и стало плохо. Его резко дергают вперед — излюбленное движение Айзавы и вот уже у него перед глазами темная плотная ткань брюк и пояс. Это потрясающе унизительно и восхитительно. Он стоял бы так вечность. Ему на затылок ложится рука и Шинсо готов поклясться, что чувствовать, как пальцы учителя зарываются в его волосы, тянут за них, заставляя запрокинуть голову и смотреть прямо в глаза. — Скажи что-нибудь. «Да, учитель.» Он уверен, что сказал это вслух, потому что может быть он и не способен говорить внятно из-за того, что во рту пересохло, но он никак не может ослушаться приказа. — Шинсо? Рука на затылке нащупала застежку устройства и через мгновение он оказался лишен маски. Щеки приятно обдало прохладой, Шинсо непроизвольно открыл рот, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха. — Слышишь меня? Все в порядке? — Айзава был обеспокоен его состоянием и присел на корточки так, чтобы их лица находились примерно на одном уровне. Он все еще удерживал его голову, лента все еще обхватывала его тело, и если это было лучшее, что случалось с Шинсо за эти два месяца. — Не останавливайтесь, — ему пришлось перевести дыхание, чтобы закончить фразу, — учитель. Он сказал это не задумываясь. Взгляд Айзавы — ранее обеспокоенный, сейчас пустой, Шинсо хорошо знает этот взгляд. Взгляд человека, на котором сработала его причуда. Это ощущалось очень странно, немного неправильно. Шинсо привык к тому, что люди не могут сопротивляться его приказам. Айзава тоже не смог — ленты снова стиснули его, вздернули, учитель толкнул его к стене, заставляя наконец встать на ноги. Они были так близко, что Шинсо мог чувствовать запах его шампуня, каких-то сладких цветов и стирального порошка. Если бы только у него были силы сказать, приказать что-то еще. Но это было лишь мгновение. Их взгляды снова встретились, и Шинсо почувствовал, как спадает морок его причуды. Он снова чувствовал эту невероятную беспомощность, снова был во власти учителя. Никто, кроме этого человека не мог взять его под контроль. Шинсо любил это чувство, любил подчиняться ему. Ленты, которые удерживали его до этого, ослабли, отпуская, и он разочарованно выдохнул. Он все еще был изнеможден, хотя и ничего не сделал, и Айзаве пришлось подхватить его на руки. Но Шинсо слышал, что чужое сердце бьется также быстро, как и его собственное. — Закинь руки мне на шею. Скажи, если станет хуже. Он послушно исполнил приказ. Возможно, это просто очень реалистичный сон — такое ведь не может происходить на самом деле? — Все в порядке. — Ему было безумно стыдно за собственное поведение и голос ломался, отказываясь подчинятся ему, — Все хорошо. — Ну-ну. Учитель не спешил опустить его на землю, только направился к выходу из зоны экзамена. Он нес его на руках без особых усилий, Шинсо сложно было поверить в то, что все это происходит в реальности, а не в очередном сне, параллельной вселенной или очередной зарисовке в его дневнике. Через несколько минут они уже были в пункте оказания первой помощи, который всегда устанавливался рядом с тренировочной зоной. Но медик ничего не установила, кроме перенапряжения и тахикардии. Зависимость и ломку по учителю Айзаве Шинсо смог диагностировать себе сам. Его пожурили за безответственность, но в остальном все обошлось. Учитель все еще выглядел обеспокоенным — возможно, он не поверил в то, что все это случайность. Он внимательно наблюдал за Шинсо с их первой встречи. Возможно, подросток просто напоминал ему его самого, совсем немного, но это чувство вседозволенности, власти — оно было общим для них обоих. Но Шинсо был упорнее, смелее, чем он в таком же возрасте. Он не просто ощущал себя ответственным за этого парня, он привязался к нему. И он не мог не заметить, что в этом году Шинсо был дерганым, нервным, находился в постоянном напряжении и часто кидал на него долгие нечитаемые взгляды. С чего бы это? Случилось что-то? И Хитоши решил не рассказывать? В целом, в его духе, но от этого не легче. Может, слишком устал? Или что-то другое, с чем Шота не может помочь?

***

Сейчас Шинсо лежал на узкой твердой койке, его глаза лихорадочно блестели, щеки все еще алели. Стоило попросить осмотреть его еще раз, может он простудился? К тому же это объяснило бы слова Шинсо в переулке — бред при жаре это нормально — и он мог бы наконец-то перестать о них думать. Хотел бы он вообще не думать о Шинсо, но чем чаще они встречались, а это случалось почти каждый день после перевода парня в геройский класс, это оказалось невозможным. Шота не мог назвать себя одержимым человеком, но если он привязывался к кому-то, это было безнадежно. Лучшее, что он мог сделать с этой привязанностью, это не думать о ней и просто позаботиться о своих близких. К счастью, его асоциальный характер был отличной маскировкой для всего, что он считал недопустимым. — Что с тобой происходит? Шинсо повернул голову в его сторону и теперь смотрел на него не отрываясь. Кажется, что среди них двоих именно Айзава обладал причудой подчинения в данный момент. Он старался не думать о том, как правильно это ощущается — подчинять Шинсо, заботиться о нем. Он видел, что Шинсо пытается что-то сказать, открывает рот, но не издает ни звука. Возможно, у него сел голос? Шота подошел ближе и наклонился ниже, пытаясь разобрать слова. — Учитель, — он шептал жарко и жадно, кажется, действительно, находясь в бреду, — Учитель, пожалуйста. Он выглядел так беспомощно, что у Шоты перехватывало дыхание. Шинсо буквально мог подчинить кого угодно, Шота прекрасно прочувствовал это — он тоже был среди тех людей, чья жизнь зависит от желаний Шинсо, причем постоянно. Этот сбивчивый шепот парализовал его, заставляя думать о всем том, о чем он не имел права думать. Он должен позвать врача и уйти отсюда, чтобы когда Шинсо стало лучше, они никогда не говорили о том, что случилось сегодня. Но Шинсо хватает его за руку и держит неожиданно сильно для своего болезненного состояния. Его ладонь немного влажная и горячая, кожа еще мягкая, только местами загрубела из-за частого контакта с лентами. — Не уходите. — Шинсо громко сглотнул, — Пожалуйста, учитель. — Хорошо. — Шота не мог отказать ему и осторожно присел на край койки. — Ты просто устал. — Этой фразой он пытался скорее успокоить себя, чем Шинсо. Но Шинсо правда очень устал. Он устал от своих чувств, устал подчинять, особенно когда он узнал, как сладко быть тем, кто подчиняется. Он очень устал. И еще он не выспался, потому что восемь часов сна ему удалось набрать только за три дня. Это, кстати, не укрепляет иммунитет, так что не удивительно, что он умудрился получить температуру и замутненное сознание, перенервничав. /бечено до здесь/ Нахмурившись, он завозился, сворачиваясь вокруг Шоты, как большая кошка. — Лежи спокойно. — машинально шикнул Шота. Шинсо продолжил возиться и переложил его руку, которую все еще крепко держал, себе на лоб и только после этого удовлетворенно вздохнул и наконец замер, только что не мурчал. Может быть, все не так уж плохо — подумал Шота. По крайней мере Шинсо задышал спокойнее, вымотанный таким длинным для него днем.

***

Они просидели так пару часов. Шинсо дремал, так и не засыпая до конца. Только когда внесли студента, которому не повезло нарваться на Бакуго, Шинсо протер глаза и сел на койке. Кажется, он пришел в себя, потому что несмотря на непроходящий румянец, взгляд сделался яснее. — Если тебе лучше, давай я отведу тебя в лазарет. — Не надо, — Шинсо мотнул головой, — мне правда лучше. Не знаю, что на меня нашло. Я пойду в комнату. — Хорошо. — Шота был невозмутим. — Идем. — Я сам дойду, — запротестовал Шинсо. — Все в порядке. У Айзавы не было желания спорить с ним, так что он просто кинул уничижительный взгляд из-под полуприкрытых век, который заставил Шинсо замолчать. В этом же молчании они дошли до общежития. Робкая надежда на то, что все произошедшее — это просто очень реалистичный сон покинула Шинсо. Теперь ему оставалось лишь рассчитывать, что учитель спишет его поведение на бред уставшего ученика и никогда не будет об этом говорить, потому что в противном случае Шинсо имел все шансы не справиться с контролем и рассказать все, о чем его попросят. От этих мыслей он покраснел еще больше, благо, они уже почти дошли до его комнаты. Ледяной душ, скучный сборник геройских правил, и у него в голове не останется ни одной непристойной мысли. — Спасибо за заботу. — Скажешь спасибо, когда тебе станет лучше. Я посижу здесь, пока не увижу, что жар окончательно спал. Может хоть высплюсь. — Шота зевнул и потянулся. Верхняя половина костюма слегка задралась, обнажая тонкую полоску бледной кожи живота. Шинсо тихонько вздохнул, стараясь не выдать своих чувств. Он отпер дверь и зашел в комнату — довольно обычную. Мягкая кровать, потому что он обожает комфорт, письменный стол и стул, шкаф с вещами, книжная полка. Спиной он чувствовал, что учитель Айзава идет за ним. Ему срочно нужно в душ. Он заскочил в маленькую ванную, машинально запер дверь, скинул одежду на пол и залез в душевую, под струи ледяной воды. Сразу стало немного легче. От мысли о том, что за тонкой стенкой в его комнате находится учитель Айзава, сознание снова помутнело. Наверное, он сейчас присел на его кровать, откинулся на спину, зевнул, снял накидку, — Шинсо прерывисто задышал. Он сдался и сделал воду теплее, запустил руку в волосы, оттягивая их, представляя, что на месте его руки — рука учителя Айзавы и это заставило его застонать, — хорошо, что вода заглушила этот звук. Он провел пальцами по груди, — ему пришлось опереться головой о ледяную кафельную стену. Сейчас учитель приказал бы ему шире раздвинуть ноги, а сам бы подхватил его под живот и оставил красный отпечаток ладони на его ягодице. Он отчаянно захотел, чтобы дверь в ванну распахнулась и учитель вошёл сюда — Шинсо боялся выдать себя стоном и закусил собственную руку, оставляя на ней отчетливый след, который будет видно еще несколько дней, но сейчас ему было на это плевать. Да, учитель зашел бы сюда и наконец избавил его от этого мучительного одиночества. Он готов был заплакать от напряжения, слезы подступили к глазам. Шинсо отвешивает самому себе звонкую пощечину, это становится последней каплей и он кончает, избавляясь по крайней мере от физического напряжения. Несколько минут под ледяным душем, и он, продрогший, но по крайней мере немного успокоившийся, выключает воду. Во всяком случае он не чувствует отвращения к себе. Утихомиренное воображение больше его не тревожит, и он спокойно вытирается теплым мягким полотенцем. Проходит пара секунд, прежде чем он осознает, что слишком торопился в ванную, чтобы захватить чистые вещи. — Ничего не забыл? — Айзава спрашивает из-за двери с едва различимой насмешкой в голосе. — Подать одежду? — Да, пожалуйста. — Шинсо думает о том, что неплохо бы уже наконец написать завещание, потому что скоро он наверное умрет от смущения. — Дверь отопри. Шинсо послушно следует этому указанию и старательно избегает тех мыслей, которое заставили его кончить несколько минут назад — учитель Айзава может зайти в ванну и ему будет достаточно одного взгляда на Шинсо, чтобы все понять. Но он лишь просовывает вещи в зазор между стеной и дверью, и Шинсо очень благодарен ему за это. Учитель выбрал для него короткие летние шорты и большую футболку, в которой он обычно спит. Он так же видит аккуратно сложенные боксеры, носки — Шинсо понимает, что он не успеет написать завещание, он умрет от смущения прямо тут. Но он лишь послушно одевается и еще пару минут плескает в лицо холодную воду, прежде чем наконец покинуть безопасную территорию ванной комнаты. — Твое? — учитель Айзава указывает на несколько тетрадей, сложенных стопкой на столе. — Не знал, что ты пишешь. — Иногда. — Шинсо не мог лгать, глядя ему в глаза. — Я, наверное, прилягу. — Конечно. Могу я взглянуть? Натура Шинсо всегда казалась ему самому подлой, чтобы не сказать дьявольской. Он мог пренебречь вежливостью, обходительностью, иногда — моралью. Но эта подлая натура беспрекословно слушалась одного человека, которым, к сожалению, не являлся Шинсо, но учитель. — Да. Он быстро юркнул над легкое покрывало и отвернулся к стене, делая вид, что уже уснул. Это не мешает ему слышать, как учитель идет к столу, берет тетрадь, шелестит бумагой. Несколько мучительных минут, Шинсо уже почти провалился в беспокойный сон, когда он слышит смущенный кашель учителя. И он не может молчать. Он выпутывается из-под покрывала и садится на кровати, скрестив ноги, смотрит прямо на Айзаву. Чувствует, что футболка сползла с правого плеча и теперь видно, что покраснела даже шея. — Нравится? Он бы откусил себе язык, если бы мог, потому что после этой фразы учитель должен отложить тетрадь и уйти — в лучшем случае. — Довольно интересно. В голосе отчетливо слышится смесь смущения и любопытства, пусть и хорошо замаскированная. Эти чувства слишком хорошо знакомы Шинсо, чтобы он мог их игнорировать. — Мне казалось, ты предпочитаешь подчинять. — продолжает учитель и Шинсо перестает дышать. — Не так ли? У него в легких слишком мало воздуха, чтобы ответить, так что он просто смотрит, как Айзава подходит все ближе и ближе. Этот взгляд странным образом похож на тот, который появляется у человека, которого контролирует Шинсо. Тем не менее, он уверен, что учитель полностью контролирует себя. Просто может быть его контролирует что-то еще. — Не всегда. — Шинсо смотрит на него широко распахнув глаза от удивления, —Учитель. — запоздало добавляет он. Возможно, для кого-то другого это было бы просто вежливостью, но для них двоих сейчас это перевело беседу на другой уровень. А возможно, это просто его извращенный мозг видит в обычной хладнокровности учителя намек на что-то еще, но сейчас это не важно, и он продолжает: — В случае с Вами все не так. — Его поражает собственная смелость и наглость, но он просто не может отвести взгляд от учителя и не может заткнуться. — Я заметил, — Айзава слегка наклоняет голову, а ленты на его шее снова оживают и от осознания, что он может сделать с ним, Шинсо слегка потряхивает. Он облизывает пересохшие губы. — Тебе они настолько нравятся? — Да. Да, учитель. — Он кивает несколько раз. Теперь, когда его тело не затянуто в тугой костюм, а лицо не прикрыто маской, прикосновения лент будут ощущаться еще лучше, еще отчетливее. Он откровенно пялится на учителя — ленты соскальзывают с высокой шеи, открывая взгляду точеную линию челюсти, едва заметную жилку, застарелые шрамы. — Иди сюда. Он послушно подползает к краю кровати, усаживается в позу варидза и терпеливо ждет дальнейших указаний. Айзава достает его маску и защелкивает ее у него на затылке. Обычно грозное оружие, сейчас она скорее напоминает намордник: Шота затягивает потуже все ремешки, так что каркас впивается в нежную кожу лица. Его голову все еще удерживают в неудобном положении, не позволяя опустить взгляд, но Шинсо хорошо чувствует, как ленты обхватывают его тело. Одна поперек груди, сдавливает ее, задевает соски и он вскрикивает от неожиданности, но маска глушит все звуки. Он может стонать, сколько хочет — никто не услышит. Ленты затягиваются на талии, на бедрах, стягивают вместе колени и щиколотки, только руки остаются свободными. Айзава отпускает его голову и берет за руки — он может обхватить его тонкие запястья одной рукой. Он перекидывает его через плечо и переносит на стол, Шинсо ерзает, пытаясь усесться поудобнее. — Не дергайся. Айзава сам кладет его так, как ему заблагорассудится и Шинсо остается только наслаждаться этими прикосновениями. Он уже столько раз за сегодня пытался понять, сон это или правда, что сейчас уже не хочет тратить на это силы. Правда или нет — это восхитительно. Он чувствует себя беспомощным и ни на что негодным. Распластавшись на столе, он понимает, что его удерживают только ленты. Лишенный возможности двигаться, Шинсо сосредотачивается на ощущениях. Он описывал в своих дневниках очень смелые фантазии, но сейчас ему не хотелось этого, но почему-то он не боялся, что Айзава сделает с ним то, чего он сейчас не хочет. — Будешь послушным? Шинсо снова кивает — конечно, он будет послушным, он будет самым послушным, старательным и усидчивым. Айзава наклоняется ближе и расстегивает маску, позволяя ему свободно дышать и говорить. Он чувствует, как учитель берет его за волосы, ровно так, как он представлял это себе в душе и от этой мысли он резко дергается. Айзава заставляет его откинуть голову назад, открывая шею, наклоняется и прикусывает чувствительную кожу, но Шинсо ощущает все в несколько раз сильнее и вскрикивает. Череда легких укусов остается на шее и плечах. Возбуждение накатывает с новой силой, и Шинсо ерзает на столе, пытаясь дотянуться хотя бы до чего-то. — Что такое? — Айзава удерживает его на месте и Шинсо беззвучно хнычет от этой восхитительной беспомощности. — Учитель, пожалуйста, — он захлебывается собственным стоном, когда давление лент ослабевает и узкая ладонь учителя скользит по внутренней стороне его бедер, гладит его нежно-нежно. Напряжение свернулось тугим клубком внизу живота, ему очень жарко, но хорошо. Ленты стягивают его снова, мешая двигаться и даже дышать, так что Шинсо приходится обходиться маленькими порциями воздуха и дышать часто-часто. Он тянется за рукой, которая едва касается кожи, выгибается навстречу учителю. Напряжение так велико, что ему достаточно нескольких ласковых прикосновений, чтобы снова кончить. В глазах темнеет, так что он просто тянется к теплу, которое исходит от Айзавы — сил почти нет, но его подхватывают на руки и переносят на мягкую теплую кровать. Он цепляется за одежду Айзавы, как утопающий в океане блаженства и забвения. Ленты, которые удерживали его все это время, отступают, и он чувствует себя легко и расслабленно. Сознание уплывает — он слишком устал и сил хватает только на то, чтобы прижаться к Айзаве, заставляя его лечь рядом. Он снова сворачивается комочком и утыкается учителю в грудь, успокаиваясь. Сейчас Шинсо кажется еще совсем юным, несмотря на то, что все, что он пережил заставило его повзрослеть раньше, чем следовало. Он чувствует прикосновение чужой руки к волосам и перед тем как заснуть ощущает, как с него стаскивают влажную одежду и надевают чистую и сухую — если бы он мог покраснеть, так бы и произошло, но у него не было сил. Может быть, все это было сном. Но когда он проснется, он заметит почти сошедшие следы лент на коже.