Суть Вани Ильина

Всего, что касается Вани, Лёша сторонится. У него нет ни сил, ни желания окунаться в его оболочку — от дешёвых сигарет, которые он курит возле клуба, до гитарных переливов, создаваемых ловкими пальцами. Лёша знает эти мелодии, знает цвет его куртки и запах стирального порошка, который неизменно исходит от его выглаженных рубашек. Он всё это видел, он всё это помнит. Суть Вани Ильина — твидовые пиджаки, испанские струны и колкие взгляды, выводящие из себя. — Чудно выглядишь, — говорит он, проходя мимо, и исчезает, не дождавшись ответа. А Лёша понимает, что круги под глазами не скрылись и в полутьме зала, что выглядит он неважно, и Ваня заметил это однозначно. Всего, что касается Вани, Лёша боится, как огня. Шарахается от похожего силуэта за углом, больше не слушает Gorillaz и перестал варить макароны, потому что каждый из этих атрибутов неумолимо приводит к мыслям о взъерошенных соломенных волосах. Оградить себя очень легко, когда трясутся колени и голос хрипит от волнения, и пусть легче становится лишь на пару часов, Лёша продолжает исключать из своей жизни прежде любимые вещи и надеяться, что он справится. Суть Вани Ильина — быть в каждом предмете, каждом слове. — Давно ты перешёл на джин? — спрашивает он, внезапно опускаясь на соседний барный стул с шумным выдохом, как раз в тот момент, когда Лёша делает первый обжигающий глоток. Не закашливается лишь по счастливой случайности, но головы не поворачивает, вперив взгляд в яркую стену. — Тебе не идёт. Всё, что касается реплик Вани, Лёша делит на два, хотя стоило бы и на три. Говоря о коктейле, он не имеет в виду вид алкоголя, раньше ненавистный. Как раньше, говоря о завтраке, он не имел в виду оладьи или творог. Говоря о их дружбе, не имел в виду крепкие рукопожатия. Суть Вани Ильина — разбрасываться двусмысленностями и выжидающе смотреть, просить реакции на каждом уровне разделившейся реальности. — Нормально, — произносит Лёша невпопад, надеясь, что его ответ удовлетворит хотя бы одно из тайных Ваниных посланий. Он качает головой и уходит, так и не дождавшись и капли искренности в негромких словах. Лёша прокусывает щеку и тут же делает ещё один глоток, обжигая рану. Всё, что касается Вани, причиняет боль, но Лёша терпит, терпит и учится жить с гнетущим чувством под рёбрами. Ему четвёртый десяток, а ощущает себя беспомощным младенцем, который не умеет ходить и только лишь мычит и стонет себе под нос. Мир не знает. И Лёша не знает тоже. Он знал раньше, когда-то в прошлой жизни, пока ещё не повстречал Ваню в стенах стендап-площадки, совсем молодого, чуть растерянного и одинокого. По вечерам они напивались пивом и сочиняли невероятные сценарии своих жизней, прекрасно осознавая, что ни одному из них не суждено сбыться. Лёша фантазировал о море и спокойствии, Ваня — отправиться на экскурсию в космос. Теперь Лёша мечтал выспаться и вспомнить, как он жил раньше. О чём сейчас мечтал Ваня, он не знал, не хотел спрашивать и не слышал, когда они сидели в компании за одним столом. Суть Вани Ильина — делать вид, что между ними всё в порядке. — Передай соль, — просит он и протягивает вперёд раскрытую кисть. Солонка стоит прямо перед ним, на что Лёша молча указывает взглядом, но Ваня не убирает настойчивой руки и слегка опускает подбородок, провоцируя. — На рану? — безрадостно шутит Лёша, все-таки не откладывая вилку и игнорируя просьбу Ильина. Испытание гордостью он проходит успешно, хотя чувствует, что стопа в грязном кроссовке отбивает неровный бит по паркету. Ваня ухмыляется, потому что так нужно. Глядя прямо в глаза, добавляет: — Зажила, — и берет соль самостоятельно. Пара крупинок просыпается на стол мимо тарелки, и Лёша видит в них сигнал SOS на азбуке Морзе. Всё, что касается воспоминаний о Ване, смущает до краснеющих ушей. Лёша жмётся, морщится и отчаянно трясёт головой, когда перед глазами пробегают те моменты, в которых он был счастлив. Смеясь с нелепых шуток, он неизменно утыкался лбом в чужую руку, не в силах удержать искрящееся веселье. Напиваясь, пополнял дневник благодарности чуткими словами другу, потому что распирающая нежность не давала ему спокойно жить. Тактильность не давала ему спокойно жить. Когда он поцеловал Ваню ночью во дворе, то сразу и не понял, что произошло, лишь отшатнулся, всё ещё улыбаясь, и только потом увидел в глазах напротив не то испуг, не то шок. Вспоминать об этом было странно и сейчас, спустя уже пару месяцев. Суть Вани Ильина — жить в его голове перманентно. «Завтра в Павловск», — зачем-то пишет он. Стабильно, каждый второй вторник, когда заканчиваются рабочие вечера в Московском клубе, сообщает о своих передвижениях, будто Лёша рискнёт этой информацией воспользоваться или ответить хотя бы из вежливости. Читает он каждое сообщение, и всё надеется, что однажды увидит на экране новое уведомление и не почувствует ничего совсем. Но раз за разом ощущает невесть откуда взявшуюся теплоту и следующую за ней горечь от того, что он не может ответить. Не знает, как, что, для чего. Не понимает ни себя, ни своих страданий. Всё, что касается Вани, Лёша отрицает осознанно. Говорит себе, что так нельзя, как будто где-то есть нотариально заверенный документ о том, как Алексею Шамутило следует вести себя в обществе. К пункту «не целовать друзей» обязательно была бы корявая приписка «даже пьяным». Пункт «оградиться от источника тревоги» он подчеркнул бы красной пастой и перенёс в блокнот для уверенности. В графу побочных эффектов внёс бы все существующие психические расстройства, потому что ощущал себя именно так. Забыл как жить. Так стараясь следовать придуманным собой же правилам, лишился здорового цвета кожи, улыбок и крепкого плеча рядом. Суть Вани Ильина — быть недосягаемым. Суть Вани Ильина — быть непредсказуемым. Кто-то звонит в дверь после полуночи, и Лёша сразу понимает, что это он. Не смотря в глазок, уже представляет наглухо застегнутое пальто, торчащий шарф и красные отмёрзшие щеки. Подойти боится. Он звонит ещё раз. Стучит пятью громкими ударами. Потом кричит, что вызовет дверную полицию за препятствие движению, и Лёша сдаётся, опасаясь за свою репутацию в подъезде. Сглатывает слюну и отворяет дверь беззвучно, делая маленький шаг назад. Ване этого хватает, чтобы протиснуться в небольшой коридор и прижаться спиной к бежевой стене, такой разительно светлой по сравнению с его грузной фигурой. — Не ждёшь? — спрашивает, опуская глаза в пол. Напряжение в воздухе невозможно не ощутить физически. У Лёши встают неостриженные волоски на затылке, когда Ваня закрывает за собой дверь. Молчит. Не ждал. — Не спишь. — Собирался, — врёт неумело. На кухонном столе позади дымится кофе в большой кружке. Динамик телефона приглушённо воспроизводит малознакомую мелодию. Они так и стоят в прихожей. — Завтра в Павловск, — Ваня дублирует своё сообщение уже вслух, и оно звучит ровно также, как его читал у себя в голове Лёша. Как будто брошено невзначай, безразлично и безэмоционально. — А сегодня что? Всё, что касается Вани, Лёша помнит наизусть как «Отче наш». Его широкие светлые брови напоминают о том дне, когда они гостили в деревне и фотографировали пшеничное поле. Карие юные глаза смотрят осмысленно, как и в частые их ночные разговоры о вечном. Ровный нос — сплошная, которую никак не получается пересечь. Иронично она заканчивается, не доходя до пухлых губ, на которые перемещает взгляд Лёша. В прошлый раз он смотрел на них недолго, в бешеном порыве накрыв своими почти сразу. Когда всё закончилось, то увидел уже сжавшуюся полоску, въевшуюся в память неприятным порезом. Суть Вани Ильина — быть эмоцией, оголённым проводом. — Что захочешь. Он спрашивает разрешения, прежде чем приблизиться и положить руку Лёше на грудь. Хочется закрыть глаза, и он поддаётся короткому импульсу, только чтобы мысленно сжечь выдуманный кодекс правил. Потому что Ваня рядом до сих пор. Отчего-то не уходит, как не ушёл и тогда. Почему-то настойчиво закидывает его бытовыми фразами, лишь бы не молчать. И принимает Лёшу Шамутило быстрее, чем он сам. А Лёша дышит всё тяжелее, опуская взгляд на холодную с мороза ладонь в области сердца. Чувствует, что если бы Ваня не держал, то оно бы выскочило уже давно. Не веря, осторожно пробегает кистью по рукаву пальто к длинным пальцам, и только потом поднимает глаза. Почти сразу тонет в карей радужке и чтобы, ухватиться хоть за что-то настоящее, тянется к розовым губам. Всё, что касается Вани, Лёше нравится. Дышать забывает, а думает о том, что впервые за последнее время ему хорошо. Он улыбается, когда наконец понимает, что суть Вани Ильина — целовать его нежно и осторожно. Суть Лёши Шамутило — любить его в ответ.