Ужин

      Каждый год в Сочельник весь круг местной нечисти собирался в этом окаянном месте. За деревянным раздвижным столом в укромной советского вида гостиной пировала толпа родственников – бледных, как смерть, алоглазых упырей, которые нашли своё пристанище именно в этом, казалось бы, проклятом городе. Стол был усеян едой им под стать – вместо вина в бокалах красовалась густоватая кровь, на тарелках – кулинарные изыски, приготовленные из свежих человеческих органов. Все гости жадно упивались и закусывали представленными блюдами. И только один мальчик со скучающим видом тыкал в тарелке чьё-то глазное яблоко вилкой.       Он терпеть не мог такие семейные собрания. Чем эти нелюди отличаются от животных, когда в них просыпается голод и грех чревоугодия? Сейчас мальчик ощущал себя лишь добычей. Серёжа молил тёмные силы, чтобы никто из его родственников не обратил на него внимания.       Он ощутил на себе пристальный взгляд вампирши, сидящей напротив. Недолго ему удавалось притворяться мёртвым.       – Серёж, а чой-то ты не ешь ничего. Вон, положи себе печень, твоя же мама готовила.       – Спасибо, тёть Люб, я не голодный.       – Вот, – указав на Серёжу вилкой, влезла в разговор другая женщина, – у меня есть знакомый, у него в Венеции у брата сын такой же был, так сказать, бунтарский. Тоже кровь пить отказывался, а сейчас лежит в этом, как его, летраргическом сне и из гроба не вылазит.       – Да у них мо-ода такая, – пробасил грузный мужчина, расплывшись в какой-то дурной клыкастой улыбке. – Сейчас вегетарианцы в моде.       – Да какие же из нас вегетарианцы. Это люди пусть траву свою едят, а вампиры должны кушать нормальную еду. Вот, Лен, я бы на твоём месте ему как всыпала, чтоб сразу всё есть начал.       Статная черноволосая женщина, аккуратно разрезая ножом кусок на своей тарелке, холодно ответила:       – Пусть ест, что хочет.       – Так он же полукровка, вот и человеческое только ест.       Как-будто прямиком из тени, в гостиной бесшумно появилась бабушка Серёжи, держа в руках тарелку со свежеиспеченным мясным пирогом. Елена Могилёва подняла на мать свои недовольные глаза, жестом намекая ей держать рот на замке. Но заинтересованные взгляды всех родственников уже были прикованы к мальчику. Некоторые изумлённо прикрыли рот рукой, кто-то начал перешёптываться.       – Его непутёвый отец с детства к этой дряни приучил, а нам теперь с этим мучиться. Нет, чтоб как у нормальных вампиров. Да, Лен?       – А я-то думала, что у него всё клычки не росли в детстве, – сказала тётя Люба.       Елена начала сверлить бабушку хищным взглядом. Она напоминала кобру, которая была готова наброситься на свою добычу в любой момент.       – Мама, мы с тобой договаривались эту тему не поднимать, – сквозь стиснутые клыки процедила она.       – А что, перед другими стыдно? А двенадцать лет назад тебе стыдно не было. А мне сейчас всем и за внучка, и за дочь собственную оправдываться, да я этот позор с себя ещё пять сотен лет не смою!       Две женщины начали разъярённо на друг друга шипеть. Пользуясь минутным беспорядком и шумом, воцарившемся за столом, Серёжа с полным безразличием сполз с дивана вниз и незаметно, как змея, проскользнул под столом к выходу. Мальчик собирался найти своё уединение в ночных тенях детской площадки, где он привык сидеть в гордом одиночестве на старой поскрипывающей качели. Каждый год.