Шёпот далёких звёзд

      Мышление детей кажется взрослым удивительным, отчасти глупым, иногда наивным, ведь в детских грёзах нет ни рамок, ни предубеждений. Ребёнок ещё не знает сложных вещей о мире, не знает, как устроена экономика, что такое политика, почему в обществе нужно себя вести определённым образом, почему ночи зимой длиннее, чем летом и, в конце концов, почему небо голубое, а трава зелёная. Да и что происходит в этом самом далёком голубом небе? Почему Солнце пропадает где-то за горизонтом, когда цифра на часах увеличивается. Почему появляется много-много маленьких светящихся точек, когда небо становится тёмным, а вместо яркого тёплого круга виднеется печальная Луна.              — Мама, — совсем ещё юный мальчик легонько дёргает маму, чтобы задать ей вопрос, — ночью Солнце распадается на маленькие осколки? Все эти светящиеся точки — тоже Солнце?              — Хм, твоя теория звучит интересно, но это не так, Дайнслейф, — женщина мягко улыбается и садится на корточки перед сыном, — «светящиеся точки» — это такие же звёзды, как и наше Солнце, просто очень-очень далёкие от нас, потому они и кажутся маленькими, но на самом деле некоторые из этих звёзд даже больше и ярче, чем Солнце.              — Правда? Мама, а расскажи мне что-нибудь ещё!              — Что-нибудь ещё о космосе? Хорошо, я расскажу… — и любящий голос рассказывал о звёздах, связывая науку со сказкой.              Детство Дайнслейф вспоминает с улыбкой, ведь именно мама была первой, кто поведал ему о звёздах и их туманностях, о планетах Солнечной системы и экзопланетах, бесчисленных галактиках и Вселенной в целом. Многое было неясно тогда, а детский разум интерпретировал что-то не так, как есть на самом деле, порождая на свет удивительные гипотезы, приводящие мальчика в абсолютный восторг. Например, когда-то мальчик думал, что в звёздах живут загадочные существа, наблюдающие за миром людей. Именно мама вдохновила юного сына на то, чтобы тот связал своё будущее с наукой о природе и звёздах. И, хоть теперь её нет рядом, уже взрослый Дайнслейф старательно воплощает в жизнь всё то, о чём мечтал в детстве, сидя с мамой у телескопа на балконе: благо, отдалённость их места жительства от города позволяла смотреть на звёзды в безоблачные ночи.              Школьные научные работы, победы в олимпиадах и конкурсах, усердная учёба, и, вот, Дайнслейф поступает в университет на физический факультет на самую желанную специальность — астрофизику. Стремление познать такой далёкий от нас мир бескрайнего космоса и рассказать о нём другим людям захватило мысли новоиспеченного студента. Юноша лучший во всём, чуть ли не настоящий гений в своей области, а преподавали гордятся его успехами, восхищаются невероятными способностями и предрекают светлое научное будущее. Кажется, всё идёт вполне хорошо?              — …Согласно критерию Тоомре, гравитационная неустойчивость возникает в областях с большой плотностью. В аккреционных дисках молодых звёзд плотность в основном зависит от скорости аккреции М и параметра турбулентности α. Скорость аккреции уменьшается в процессе эволюции диска…              Вот Дайнслейф представляет свою первую курсовую работу «О формировании протопланет в аккреционных дисках молодых звёзд с остаточным магнитным полем», сделав свой доклад интересным даже для самых придирчивых членов комиссии, дополняя выступление аккуратной и информативной презентацией, умело пользуясь ораторским мастерством, без капли страха или паники отвечая на заданные вопросы, ведь тема до безумия его манит. Всем студентам тревожно защищать свои работы, а Дайнслейф будто был создан для этого: аудитория — планетарная система, он же в ней — самая яркая звезда в центре.              А после этого многим преподавателям захотелось заполучить талантливого юношу себе, но выбрал он женщину, специализирующуюся на астрохимии, Рэйндоттир. Некогда она была близкой подругой его матери, но сейчас — наставник, успешно направляющий исследования ученика в нужное русло.              И под её руководством Дайнслейф действительно блистал. На втором году обучения известность парня вышла за пределы университета. Теперь Дайнслейф — желанный гость на городских конференциях, которому уже предлагают места для будущей работы и стажировки, о нём печатают статьи в местных газетах и научно-популярных журналах, представляя новоявленного гения свету. Безусловно, и немеркнущая слава изобретательной Рэйндоттир сыграла свою роль, ведь женщина редко задерживалась со студентами надолго, а здесь случился такой интригующий научный симбиоз.              Но каким бы талантливым не был Дайнслейф, занятость учёбой и стажировкой оставляла ничтожно мало свободного времени. Возможно, именно поэтому юноша до сих пор так и не успел влюбиться и обзавестись друзьями, а, может быть, дело было совсем не в этом. Отсутствие отношений не пугало его, ведь мысли об этом даже не приходили в голову до тех пор, пока после одного из учебных дней Дайнслейфу не повстречалась девушка. На её миловидном лице читалось смущение, когда она протянула коробочку конфет, перевязанную лентой, которая удерживала и упаковку, и маленькую бумажку с именем и номером её телефона. Юноша лишь вежливо поблагодарил незнакомку, но звонить даже не планировал. Если он заинтересуется людьми, то где же найдёт время для наблюдения за звёздами? Ведь кроме них у него больше ничего в этом мире не осталось. Именно мама показала ему звёзды… Мама, которая больше никогда не будет рядом с ним.              И это печалило. Одиночество по-злому разыграло парня, живущего на протяжении многих лет в абсолютном уклонении от близкого контакта с людьми. Когда-нибудь, сидя ночью на балконе с чашкой крепкого кофе, горькие слёзы потекут по бледным скулам — тогда остроумный исследователь наконец поймёт, что его жизнь ему более не принадлежит.              Обсерватория, построенная для университета, была чуть ли не вторым домом для Дайнслейфа: когда выдавались более-менее свободные вечера, студент спешил туда, на верхний этаж обсерватории, а не на прогулки в компании друзей, танцы в клубах или в бар ради того, чтобы «дать мозгам отдохнуть под действием алкоголя», как многие его сверстники. Юношу считали отстранённым, нелюдимым, кто-то называл его высокомерным, зазнавшимся из-за невероятного успеха. Но все эти мнения были ошибочны: тому, кто долгое время пребывал только в обществе мигающих огоньков на небе, было неимоверно сложно понять людей или, скорее, принять их. Дайнслейф записывал что-то новое, что успел увидеть, свои ощущения при взгляде в нескончаемую тьму, в которой горят столь прекрасные звёзды, ведь физика и философия казались ему такими похожими в своих попытках познать мир. Свет уже давно погасших звёзд дойдёт до нас через долгое время после. Так не романтично ли думать, что «светящиеся точки» похожи на людей? Смерть неизбежна и для человека, и для многих звёзд, но все они оставляют что-то после себя. Мертвецы живут в чужой памяти, а потухшие звёзды остаются в распространяющемся по Вселенной свете. Стоит ли жить ради тех, кого уже нет в материальном мире? Стоит ли жить вообще, если даже космос погряз в скорби?              Чтобы не отвлекаться на печальные мысли, Дайнслейф всегда пытался занять себя делом. Например, чтение книг в библиотеке, простенькие наброски в альбомах, идеи для будущих научных статей и работ. Он часто проводил время с наставницей, которая помогала ему с изучением ещё не охваченных тем. Многие не понимали, почему кто-то вроде Рэйндоттир, которую люди-то и не особо интересуют, возится со студентом, хоть и очень-очень смышлёным. Да, работы Дайнслейфа под её руководством заслуживали самых громких оваций, но было ли дело в науке?              Однажды, во время одной из встреч с астрохимиком, из сумки юноши выпал альбом. В нём не было ничего примечательного, но это только на первый взгляд: при ударе о пол некоторые листы вывалились, и каждый из них был усеян одним и тем же силуэтом девушки с золотыми глазами и волосами. Образ завораживал, но его сложно было назвать земным. Отстранённый взгляд, спокойное выражение лица, будто принадлежавшее мертвецу, или, напротив, безудержно смеющиеся глаза были на каждой странице, а вокруг запечатлённой незнакомки были звёзды.              — Раньше твои рисунки были живыми и разнообразными, — липкое волнение охватило Рэйндоттир. — В последнее время ты очень бледный да и исхудал изрядно, может, стоит взять перерыв? Ты знаешь, у меня тоже есть сын, так что я, как мать, волнуюсь и за тебя.              — Понимаю, но не стоит за меня волноваться, — Дайнслейф как можно быстрее собрал выпавшие листы и закинул их обратно в сумку. — Звёзды — всё, что у меня есть. Я не могу уйти.              Каждый раз, возвращаясь домой, Дайнслейф шёл на балкон, чтобы вновь смотреть в тёмное-тёмное небо, а звёзды шептали ему сладкие речи. Иногда он забывал про ужин, про сон, про домашние дела и университетские проекты, ведь через телескоп ему виднелся прекрасный образ. Это был образ богини, прячущейся в звёздах, прямо как в его детской, глупенькой мечте. Сначала она лишь холодно смотрела издалека, позже стала подходить ближе, смеяться, заманивая меланхоличного юношу к себе, призывая вернуться к изначальной пустоте, в объятья бескрайнего космоса. А постепенно сходящий с ума Дайнслейф лишь изображал её на бумаге. Он не имел смелости ответить существу, которого быть не должно. Он учёный, скептик, он должен оспаривать что-то метафизическое, потустороннее, но красивое бледное лицо и бесподобные золотистые глаза казались ему реальными, настоящими.              К середине третьего года обучения знаменитый студент без ведома Рэйндоттир представил доклад «О Богах, живущих в звёздах». Дайнслейф рассказывал о том, что видел и что слышал, шокируя всех собравшихся посмотреть на него людей. «Сегодня ведь не первое апреля. Может, представите нам работу по заявленной теме?» — послышалось где-то в аудитории. «Он точно подающий большие надежды астрофизик, а не философ-сказочник?»              Но Дайнслейфа не задевали слова людей: он знал, что никто не поверит ему, но не мог не говорить о девушке, которая чудилась ему каждую ночь. Вскоре его появления в университете стали всё более редкими — благо, не желающая терять ученика Рэйндоттир прикрывала его прогулы, но даже на её и так редкие в силу занятости звонки юноша отвечал через раз, а в скором времени вообще взял академический отпуск, оборвав связь со всеми людьми. Снова.              Плотные шторы помогали комфортно отсыпаться днём, ведь ночью Дайнслейфа будет ждать прекрасная нимфа. Теперь он сам заводит с ней разговоры, спрашивает обо всём подряд, а она ему шепчет глупые ответы, не имеющие ничего общего с реальностью. Лишь одно слово, сказанное её устами, казалось правдивым. Имя. Её имя — Люмин. Оно так подходило сияющей белой коже и такому же белому платью, а золотые волосы переливались так, будто были лучами самых ярких светил. Может, все прекрасные звёзды сотканы из этих волос? Тогда метеориты и астероиды наверняка появляются тогда, когда на золотых глазах возникают слёзы.              — Тебе никто не поверил? — шепчет девушка. — Глупцы никогда тебя не поймут.              — Я это знаю, — будто совсем безучастно отвечает ей Дайнслейф.              — Так и зачем тебе оставаться в этом мире? Он несправедлив, жесток, полон боли… Тебя же всегда манили звёзды, давай же, пойдём к ним, — её голос меняется от печального к лукавому, — пойдём со мной, пойдём к звёздам и безднам.              — Нет, — короткий, строгий отказ, ведь если Дайнслейф будет пытаться что-то объяснить, то его решимость угаснет, как последние остатки научного скептицизма.              Девушка не задаёт вопросов, ведь она знает все возможные причины столь грубого отказа. Все эти «почему» казались ей до ужаса бесполезными. Особенно то, что юный учёный осознаёт, что никогда не сможет вернуть слёз, которые прольют по нему под бесконечный шёпот далёкой звезды. Дайнслейф смотрит на себя в зеркало — отражение пугает. Светлые волосы давно отросли и более не имеют никакой конкретной формы, под глазами появились синяки, и взгляд… Каким же был этот взгляд! Нежный голубой цвет радужки будто погас под вечно полуприкрытыми от усталости веками. Спать днём сложно, ночью — невозможно: лукавый шёпот возвращает в «реальность», как только закрываются глаза. Непривычно неприятный силуэт в зеркале будто спрашивает, до каких пор будет продолжаться это безумие.              Лучше бы Дайнслейф позвонил по номеру, оставленному вместе со сладкими конфетами. Лучше бы мама никогда не говорила с ним о космосе. Лучше бы он влюбился в кого угодно, но не в существо, которое приходит вместе с появлением на небе звёзд. Похудевшая мужская рука тянется через оконную раму, но силуэт ускользает, шепчет: «Пойдём со мной, к звёздам и безднам. Пойдём туда, где нет ни боли, ни слёз». И окно грубо закрывается, шторы заслоняют вид на небо, а телескоп давно убран с балкона куда подальше, но манящий в небытие шёпот никогда не затихал.              — Я хочу стать учёным, хочу изучать небесные тела, хочу делать открытия и строить теории… — светлые волосы вырывались и падали на пол вместе со слезами, когда Дайнслейф пытался убрать полюбившийся, но губительный голос из своей головы.              — Неужели… ты… хочешь… жить? — медленно, растягивая каждое слово, повторяла Люмин. Она повторяла в надежде услышать ответ, который ей не был нужен, ведь «богиня» давно его знала, но ей было важно, чтобы короткое, печальное «нет» было сказано вслух.              Люмин рассказывала о «рае», где они всегда смогут быть вместе. Рай, в котором обитает бесконечное счастье. Рай, окружённый тёмным пейзажем и видом на Вселенную. Рай, в который вход открыт только пострадавшим от безумия людям.              Сегодня телефон разрывался от нескончаемых звонков. Дайнслейф уже давно не обращал на них внимание, ведь если он смог принять шёпот далёких звёзд, то и электронный звук звонка вполне в состоянии переждать. Сегодня он принял важное, тяжёлое решение, поэтому разговаривать с кем-то казалось чем-то слишком сложным. Сегодня он принёс на балкон свой телескоп, сегодня он с нетерпением ждёт вечера, чтобы посмотреть на звёзды.              — Здравствуй, — Люмин сегодня казалась по-особенному притягательной, даже если лишь одно её слово превращалось в сотни шепчущих голосов, — в тебе что-то изменилось за день.              — Верно. Я хочу увидеть рай, о котором ты постоянно твердишь, — учёный перевёл взгляд на оконную раму, на которой сидела Люмин. Сегодня она подобралась ближе, чем обычно.              — А если я обманула тебя? Может, этот рай — пустышка, что тогда? — девушка наклонила голову вбок. Ночной ветер растрёпывал золотистые локоны.              — Тогда я окажусь влюблённым глупцом, поддавшимся безумному шёпоту, — он направляет трубу телескопа вверх и смотрит в бесконечную даль, усыпанную манящим светом.              А в ответ лишь смех, такой заразительный и красивый, что и сам Дайнслейф невзначай засмеялся, а телефон всё звенел и звенел, раздражая своим рингтоном. Развеселённый юноша схватил его с кухонного стола и выбросил через открытое окно балкона, даже не беспокоясь о человеке, усердно пытающемся услышать его голос.              — Больше никто не будет мешать мне смотреть на звёзды, — юноша выглядит пугающе счастливым.              — Так пойдём же к ним, к звёздам и безднам, — вытянутая вперёд рука — манящий жест. И Дайнслейф поддаётся, аккуратно берётся за неё, впервые ощутив, какой же обжигающей она была.              Люмин переворачивается и падает с оконной рамы вниз, утягивая за собой через открытое окно и «возлюбленного». Последний раз он смотрит в её прекрасные глаза, последний раз в своей жизни он видит звёзды.              — Дайнслейф! — вбежавшей на балкон Рэйндоттир оставалось совсем чуть-чуть, чтобы схватить падающего ученика, но тонкая женская рука смогла коснуться лишь края одежды. Снова. Она снова не успела. Она снова видит, как на холодном асфальте лежит тело дорогого ей человека. Снова её рука зарывается в волосы, а тело сползает по стене вниз, когда слёзы заполнили глаза. — Прости меня, Алиса...              Дайнслейф знал, что «рая» не существует.       На кухню вбегают прибывшие вместе с Рэйндоттир детективы и медики. Они уводят её прочь, успокаивая, и последнее, что она успевает увидеть в квартире ученика, — портреты с одним и тем же лицом: изображения незнакомой девушки заполняли стены, были раскиданы по полу и на столе. Они были повсюду.              Еле стоящую на ногах женщину провели мимо бездыханного тела, даже не позволив попрощаться, хоть она и пыталась вырваться. Её усадили в одну из машин, укрыв пледом и предложив тёплый травяной чай, но вряд ли Рэйндоттир когда-нибудь сможет забыть застывшую на мёртвом лице улыбку и руки, бережно сжимающие одно из сотен изображений Люмин.       Кажется, в ночном небе сегодня будет сверкать метеоритный дождь.              Воспринимайте безумие не всерьёз и осознавайте, что не вернёте слёз, падающих по вам под шёпот далёких звёзд...