***
Этот день был странным. Хотя любые дни после начала учебного года казались таковыми, но именно сегодня пустота коридоров была гнетущей и насквозь пропитанной ностальгией. Выходные дни все предпочитали проводить теперь в гостиных или кроватях, закутавшись по макушку в одеяло, и Гермиона нисколько не удивилась, когда после двадцати минут бесцельного хождения по замку ей встретилась только группа первокурсников, которая, завидев её в конце коридора, тут же юркнула в один из узких проходов, ведущий неизвестно куда. Она, правда, не знала, куда вёл каждый из сотни ходов в Хогвартсе даже после стольких лет обучения, но вот следующий после статуи рыцаря был совершенно точно тупиком, уходящим на два метра вглубь стены. Очень тесным и пахнущим сыростью закутком, в который почти не проникал по ночам тусклый свет зажжённых свечей. Гермиона сделала шаг, намереваясь в него зайти, но остановилась. — Грейнджер, это самое отстойное место для встречи, которое только можно было выбрать, — прошипел Малфой, протискиваясь между ней и стеной, чтобы они оказались напротив друг друга. — Клянусь, в каморке Филча более… — Замолчи, иначе окажешься там прямо сейчас, — зашептала она, накрывая его рот ладонью. До них донесся звук шагов, и сердце на секунду пропустило удар. Сначала один, а потом второй, уже совершенно не связанный со страхом быть пойманной после отбоя в подобной компании. Драко поцеловал тыльную сторону её ладони. Как бы между прочим, не отрывая взгляда от лица напротив. И блядство… Гермиона прижала руку ещё сильнее к губам Малфоя. Здесь стоял полумрак, но радужки его глаз в нём практически светились от того жалкого количества света, что попадал сюда от дрожащих фитилей свеч. Хотелось наивно верить, что Драко не видно ни её лица, к которому мгновенно прилила краска, ни того, как Грейнджер нервно провела языком по кромке передних зубов. Но Малфой точно слышал рваный выдох, когда, раздвинув ноги Гермионы своим коленом, начал поднимать его вверх, задирая юбку и не обращая внимания на слабое встреченное сопротивление. Она просто не хотела создавать лишних звуков, поэтому позволила ему. Хотя, если бы за завтраком, который должен был наступить через пять часов, чья-то рука с зажатым флаконом сыворотки правды дрогнула над её стаканом… Боже, Грейнджер бы как на духу призналась, что ей просто слишком сильно нравилось, когда он вёл себя так, как сейчас. Когда брал, что хотел, разрывая эти шаблоны джентльменства в голове, почерпнутые из книг и фильмов про любовь и укладывающиеся в сознании с самого детства. Это сейчас Гермиона понимала, что актёры и герои историй лгали. Что галантные манеры и робкие поцелуи вовсе не дарили ощущения бабочек в животе. Напротив, как его грубые от полётов на метле ладони, нагло сжавшие её ягодицу до мелких морщинок, пока они вдыхали кислород через раз, словно он мог кончиться, вызывали рой разъярённых пчёл. Вибрирующее желание где-то ниже юбки, которая уже скомкалась на талии и где Драко случайно касался её кожи костяшками другой руки. Кровь шумела в ушах, но Грейнджер ещё каким-то чудом различала удаляющиеся шаги, мяуканье миссис Норрис и его грёбаный севший голос, когда Малфой отнял её ладонь от своего лица и нагнулся к самому уху, потому что почувствовал пальцами влажность белья. — Если бы я знал раньше, что тебя так заводит мысль быть пойманной… Она отшатнулась назад, почти теряя равновесие, и после секундной передышки зашагала прочь. Оставляя прошлое позади, в одном из тёмных углов той ниши в стене, и наивно надеясь, что оно не последует за ней, как потерянный пес за хозяйкой. Иногда ей казалось, что собственная память — вечно голодный зверь, живущий внутри и жадный до её боли. И самые сытные куски, которые можно снимать с костей, всегда были связаны с ним. — Какая чушь, — покачала головой Гермиона, отдёргивая себя от мыслей, и попыталась сосредоточиться на более важных на данный момент вещах. Нужно было найти Гарри и Рона, которые куда-то запропастились с самого утра. Ей не хотелось проводить этот день за книгами или попытками связать очередной шарф, выходивший кривым и несуразным после большого перерыва в практике. Не хотелось завтракать, гулять по окрестностям и наслаждаться последними тёплыми днями сентября. Единственное, чего она хотела, это чтобы кто-то сейчас оказался рядом. Но этот день был странным. И во всём огромном замке словно никого не существовало, кроме неё и воспоминаний, следовавших по пятам.***
Годом ранее.
Малфой мерил шагами заброшенный, покосившийся от старости охотничий домик, затерянный в Королевском лесу Дин. Доски скрипели под подошвой ботинок так громко, что, когда он только переступил порог дома, птицы с ближайшего дерева упорхнули, испугавшись звука. Это было отвратительным местом. Пропахшим сыростью и заросшим мхом, в которое с трудом попадали солнечные лучи. С назначенного времени встречи прошло уже пол часа, и он мог поклясться, что если бы не являлся обладателем такого редкого цвета волос, то после подобных случаев у него давно виднелась седина где-нибудь на висках. Хотя стоило уже привыкнуть. Грейнджер никогда не приходила вовремя. И дело было не в отсутствии пунктуальности, а в той ситуации, в которой им приходилось существовать, даже не зная, будет ли эта встреча последней и состоится ли она вовсе. Драко чертовски сильно скучал по временам, когда её опоздания приносили ему лишь облегчение и понимание того, насколько короче станет собрание, если Гермиона всё же соизволит явиться. Но это было тогда, когда всё только начиналось… Когда Грейнджер была не больше, чем подружкой Поттера, персональной занозой в заднице, любящей влезать в любую стычку с неизменно заумными аргументами. Когда им нужно было видеться только раз в месяц, потому что никто, кроме неё, из их трио не мог вытерпеть его больше минуты и то, только ради обмена совершенно жалкой по содержанию информацией. Нет, правда, если Малфой раньше узнал, в насколько глубокой заднице находился Орден, то никогда бы не доверил жизнь своих родителей в руки подобной безнадёжной организации. Но это было ещё тогда. По ощущениям в прошлой жизни, когда на него возложили слишком многое: судьбу его семьи и задание, под весом которого трещали позвонки. И он был готов на это пойти. Убить Дамблдора и впустить в школу Пожирателей смерти. Стать одним из них. Разменять кровавую монету на души тех, кто действительно стоил его собственной, разодранной непростительными. И всё бы так и произошло, если Драко не боялся того, что дальше могло стать только хуже. Что за одним заданием последует другое, а его мать никогда не будет в безопасности, оказавшись рычагом давления на него и Люциуса. Оставалось только догадываться, как долго они смогли бы быть шестерёнками этого механизма, пока не сломались, не выдержав давления. Малфой хорошо помнил тот день, в который особенно ярко уловил ощущение ёбаной безысходности, начинающее подбираться к сердцу, как парализующий яд. Дым сигареты обволакивал глотку, обезболивая спазмированные мышцы и позволяя дышать более размеренно. Было плевать, если бы сейчас его поймали за курением у теплиц в разгар учебного дня. Выговор декана и снятые с факультета баллы ничего не значили, по сравнению с последствиями, которые могли обрушиться на семью после того, что он собирался сделать, как только огонёк бы добрался до фильтра. Драко всего-то нужно было подняться в башню и выдать старому безумцу-директору всё, что ему известно. Но видит Салазар, правда, вертящаяся на языке приносила чистую, концентрированную боль, и он не был уверен, что сможет воспроизвести хоть что-то, кроме задушенных хрипов. От данного шага зависело слишком многое. И как же тяжело он дался, хотя обычно подобные судьбоносные решения принимались за доли секунд. Так быстро, что Малфой даже испугаться не успевал. Но тогда время будто издевалось. Замедлялось, заставляя прочувствовать агонию в полной мере, пока он более рациональной частью сознания отстранённо, почти бездушно расчленял всю свою жизнь и складывал её куски на разные чаши весов в попытке оправдать свой поступок. Придать больше смысла, когда в самом деле всё было не так уж и важно. Ведь ноги уже несли Драко по замку в направлении кабинета Дамблдора. Отец говорил, что у него нет выбора, но Малфой так не считал. У него не было проверенных вариантов и путей отступлений. Безопасной проторённой дороги, неимение которой люди так любили называть отсутствием выбора. Тонкий лёд под ногами, принимающий сейчас каждый его шаг, тоже был не лучшим выходом, но это являлось хотя бы иллюзией контроля. Призрачной надеждой на будущее без оков. Драко толкнул дверь, и скрип петель прошёлся наждачкой по внутренностям, которые тут же скрутило, как перед прыжком. И казалось, что после того прыжка Малфой продолжал лететь. С тех самых пор, как профессор выслушал его историю, как грязнокровка стала личным надзирателем и связным в этой миссии по спасению грёбаного мира, в которой почему-то ключевую роль играли подростки. Как часто Драко хотел спросить, какого хера всё ложилось на их плечи, но прикусывал язык, пока спрашивать стало попросту не у кого. Пока Авада Снейпа не настигла Дамблдора в астрономической башне. Пока по-настоящему не осталось никого, кроме них, выставленных, как фигурки пешек в шахматной партии против короля. Их положение в какой-то момент стало настолько шатким, что он подумал об игре за другую сторону. Ведь там о его предательстве не успели узнать только благодаря крайне удачным стечениям обстоятельств или стараниями зельевара, чьи мотивы оставались под вопросом даже на сегодняшний день. Но… Грейнджер. Блять, он злился на неё. Искренне и слишком сильно за то, что она всё сломала. Сломала его. Заставила во всём сомневаться, и, что страшнее, Малфой сам ей это позволил. Пробраться под кожу, остаться внутри метастазами, что не вырезать скальпелем и не вырвать голыми руками, сколько ни старайся. Только выскоблить всё вместе с внутренностями, вот только и этого могло быть не достаточно. Сначала было забавно выводить Гермиону из себя, зная, что ей некуда деться. Смотреть на то, как её шея покрывается алыми пятнами, стоило только отыскать прорехи в броне, которые, Драко уверен, она не снимала даже во сне. Видеть, как Грейнджер задыхалась от возмущения, услышав очередную колкость, выверено тонкую, на грани с оскорблением, градус которой нужно было повышать с каждым разом, потому что девчонка явно вырабатывала со временем иммунитет к его яду. Потом становилось всё жарче, пошлее и безумнее. Чтобы с каждой встречей из связок высекались искры, когда она пыталась взять ситуацию в руки, повышая голос и, если честно, Малфой не мог сейчас вспомнить, когда выдавил из связок Гермионы первые стоны. Когда всё стало так хреново, что в итоге в игре, которую он затеял, сам же потерпел сокрушительный проигрыш. Её кожа под ладонями, вкус языка во рту и то, как глаза Грейнджер блестели в лихорадке, когда она сама цеплялась за его плечи. Это был разгром. Её понимающий взгляд, запах, остающийся на подушке, когда она уходила, и чувство беспокойства, когда долго не появлялась. Будто и без её смеха в жизни было слишком мало проблем, но Драко не смог удержаться. Не смог не забрать её себе. — Надеюсь, ты не слишком долго ждал, — выдохнула Гермиона, переступая порог дома, и её слова практически утонули в звуке, издаваемом половицами под ногами. Драко полусидел на неустойчивом на вид деревянном столе, уперевшись одной ногой в пол, и его поза, чрезмерно ленивая для почти часового ожидания, говорила сама за себя. Лучше не подходить. Он наказывал её отстраненностью за испепелённые нервы, которые сыпались пеплом на эти скрипучие доски, по одному на каждую минуту опоздания, точно херовая считалочка. И она слишком хорошо знала, что будет дальше, поэтому остановилась, складывая руки на груди. Выдерживая дистанцию. — Надеюсь, у тебя есть хорошие новости, Грейнджер. — Отсутствие новостей — тоже хорошая новость? — она склонила голову набок, чтобы их лица оказались в отзеркаленном положении. Конечно, Гермиона не думала, что подобная мысль подходила к их ситуации. — На самом деле, у нас есть догадки, где может находиться следующий крестраж. Грейнджер достала изрядно потрёпанный из-за частого использования блокнот и открыла его в том месте, где в качестве закладки лежало перо. Словно она действительно имела необходимость пробежаться глазами по строкам, чтобы вспомнить. Малфой бы руку дал на отсечение, что Гермиона помнит всё содержимое разворота слово в слово, но подобная привычка, скорее всего, её успокаивала. Давала почувствовать лёгкий шлейф ностальгии из не такой уж и давней школьной жизни, в которой, чтобы преуспеть, достаточно было уметь структурировать буквы на пергаменте. — Я думаю, что один из крестражей может находиться в Гринготтсе. В сейфе одного из приближенных к Волдеморту. Скорее всего, у Лестрейндж или… — Грейнджер подняла глаза на него, но Драко лишь отрицательно качнул головой. Стоило уточнить, хоть ответ и был очевиден. Малфои находились в плачевном положении, и вряд ли Тёмный лорд доверил им часть своей души после того, как они уже его подвели. — Тогда точно Беллатриса. Это… возможно? — От моего ответа что-то зависит? — Перестань, ты же знаешь, что… — Может, тебе уже стоит перестать пытаться сделать меня причастным к этому, — он обвёл пальцем воздухе её фигуру и блокнот. — Я здесь, чтобы передать действительно важную информацию, а не участвовать в обсуждениях, итог которых известен заранее. — Вытащив из кармана пергамент с расположением и численностью групп пожирателей на стратегически важных объектах, на которых предположительно могли скрываться крестражи, Драко невербально отлевитировал его в сторону Гермионы. За этот клочок бумаги Малфой мог подохнуть минимум трижды, не говоря уже о том, как сильно он рисковал, задерживаясь здесь. За пределами досягаемости своей тётки, что с маниакальностью ищейки рыскала по поместью, желая обличить семью своей же сестры. — Ты здесь не для этого, — прошептала Грейнджер, делая несколько шагов навстречу и убирая полученный пергамент в блокнот, а его, в свою очередь, в бисерную сумочку, которая ему никогда не нравилась. Не потому что была совершенно безвкусной. Просто она скрывала так много тайн, так много всего, принадлежащего своей владелице: любимые книги и сваренные её рукой зелья, одежду, что пахла магловским персиковым шампунем. И она постоянно была при Гермионе. В отличие от него. — Точнее, не только для этого. Он ненавидел то, что ей приходилось делать ради этого ёбаного всеобщего блага. Ненавидел то, что не знал, где Грейнджер проводит большую часть времени и жива ли вообще. Нередко Малфой, почти не дыша, проходил мимо камер в подвале Мэнора и надеялся, что не услышит среди прочих звенящих в ушах криков и еле слышных стонов её голос. Не обнаружит её среди тел, что днём и ночью выносили из его крыла особняка, как мешки, набитые грязью и оставляющие после себя влажные следы на тёмном мраморе. И Драко бы также хотел ненавидеть её. Чтобы просто стало легче. Чтобы не просыпаться в бреду, ища руками Гермиону в своей постели в желании подмять под себя, закрыть от этого мира и никому никогда не отдавать. Чтобы просто хоть на секунду дать своему сознанию отдых, перестав выстраивать такие стены вокруг воспоминаний о ней, что он сам потом не сможет отыскать осколки памяти среди нагромождения руин, которыми станет каждая из преград. Драко никогда не был слишком искусен во многих вещах, но ради неё стал. В окклюменции, в боевых и скрывающих чарах, в тёмной магии, в любой из видов той херни, что могла бы помочь сохранить голову на плечах и быть полезным для скорейшего завершения войны. Грейнджер сделала из него идеального солдата и лучшего лжеца, каких только видел Лондон в эту осень. И теперь ей не стоило удивляться, что Малфой лгал и ей. Выдавал этот блеф в позе, выражении лица и словах в попытках отвернуть Гермиону от себя, чтобы одному из них было не так больно в конце. Скорее ей, потому что Драко даже не смотреть на неё сейчас было невыносимо. Но лучше так, чем если Грейнджер однажды не дождётся его в одном из мест встреч, а он… потерпит. Она научила и этому. — Посмотри на меня, — подойдя, Гермиона погладила его по щеке и мягко повернула лицо к себе, но Драко так и не перевёл взгляда, продолжая рассматривать лес через дыру в стене, что раньше, по всей видимости, была окном. — Всё будет хорошо, — целуя его в лоб и потом в уголок глаза, твёрдо произнесла она, словно действительно верила в подобные банальности. И эта вера наносила пластыри на раны, которые не смог бы заштопать даже самый талантливый хирург. Но почему-то работало. Сшивало и сращивало каждый внутренний перелом. Жаль, что ненадолго. — Иди сюда, — он притянул её за талию, кладя голову на грудь и слушая удары сердца, чтобы потом суметь воспроизвести их по памяти, когда мысли в голове снова станут заглушаться призрачно-ровным писком диагностического заклинания, показывающего отсутствие пульса. — Ты пахнешь персиками и… костром. Одни сплошные контрасты, из которых была соткана их жизнь. И они сами. Эти отношения были клише. И Малфоя выводила из себя мысль о том, что жизнь стала похожей на какой-нибудь глупый роман, где главные герои были слишком разными, чтобы быть вместе и слишком влюблёнными, чтобы не попытаться. Каждая украденная встреча, каждая минута, проведённая с ней, — всё было отвоёванным у судьбы и взятым взаймы в надежде, что он сможет потом откупиться золотом. Обменять несколько десятков галлеонов на искрящуюся жидкость в бокале и дым дорогих сигарет. На вечеринки, воспоминания о которых терялись бы в дурмане прошедшего вечера, или помпезные приёмы, скучная атмосфера которых была способна притупить любую из видов боли, что причинила бы Грейнджер, когда их клише не сработало. Потому что они не были героями чёртовой книги. Потому что будучи тем, кем они являлись, их ждал ужасный финал, отголоски которого Драко ощущал прямо сейчас на коже, в местах поцелуев. Хотелось притянуть Грейнджер ближе и одновременно оттолкнуть. Сказать какую-нибудь мерзость, непременно вызвавшую в ней бурю эмоций и влагу в уголках глаз, и потом поклясться, что каждый, кто заставит её плакать, будет корчиться в муках, потому что Белла научила его паре отличных заклинаний, заставляющих даже самых стойких захлёбываться в пене собственной слюны, моля о пощаде. Просто хотелось, чтобы его перестало разрывать напополам, заставляя выбрать одну из сторон. Он всегда был лишь на их стыке: на одной находилась его семья, а на другой Грейнджер. Малфой чувствовал, что сходит с ума. Не только тогда, когда прикасался к ней. Кожа к коже. Но и в те моменты, когда Гермиона была так далека, что Драко начинал думать, будто ничего из этого не существовало. А Нарцисса, читающая в соседней комнате, вдруг становилась слишком реальной, чтобы запах персиков преследовал его там, где не мог оказаться, — в гостиных Мэнора и на соседней подушке. Ёбаный ад. Без конца и края. — Ничего не будет хорошо, — он звучал, как правда. Хлёстко и больно. — Скорее всего, к концу этой войны я просто поеду крышей. — Значит, я буду следить за тобой, — усмехнулась Гермиона, зарываясь пальцами в светлые пряди волос. — Не давать тебе разгуливать голым по саду и снимать с карниза, если ты вдруг возомнишь себя птицей. Или… что там ещё обычно делают полоумные старики? До старости. Вот значит, как ты думала. Грейнджер была либо крайне наивна, либо умела лгать не хуже него. Но какая сейчас была разница, если Малфой уже перевёл на неё взгляд, встречая глаза, полные уверенности в своих словах. Она всегда произносила глупости так, что те казались постулатом. И этот раз не был исключением. — Хорошо, — согласился он, подцепив подбородок Гермионы и ведя большим пальцем по нижней губе. — Но пока я в себе, хочу запомнить тебя такой. — Какой? Влюблённой. Стонущей и шепчущей что-то про то, чтобы он не останавливался. Живой. Поддающейся в руках, как глина, и такой теплой… Блять, горячей, как температура всех кругов ада, по которым их протаскивало день за днём. Моей. Стучало где-то в глотке сбившемся с ритма пульсом. Это неизменно происходило именно так. Словно существовал долбанный переключатель, который срабатывал автоматически стоило им приблизиться друг к другу. Они могли ссориться или обсуждать какую-нибудь нелепость вроде того, что Поттер несколько раз засыпал с открытыми глазами и как жутко это выглядело со стороны, а потом щелчок — и мир в дюймах от них разлетелся на осколки, переставая существовать. Просто потому что был больше не нужен. Этот уродливый мир за пределами их дыханий. Он сгрёб её в объятия, привлекая ещё ближе, практически вдавливая в себя. Потому что между ними всё с треском рёбер, где-то на периферии слуха. С болью и страхом, что если расцепить руки, то взамен её тела он почувствуют пустоту. — Драко, — выдохнула Гермиона, и в следующую секунду их зубы клацнули, когда он с напором впился в губы, сдерживая рычание и отголоски тоски, плотно засевшей в висках. Грейнджер оттянула ворот его рубашки, так неподходящей под атмосферу покинутости в этой охотничьей хижине, неподходящей её вязаному свободному свитеру, что на распалённом теле начинал чувствоваться чем-то сплетённым из железных прутьев, и запустила под ткань руки, впиваясь в кожу подушечками пальцев, которым совсем скоро на смену придут ногти. Они правда не умели по-другому. Только вот так. Отчаянно, почти зло. Горячо и жадно. Словно в последний раз, потому что это могло оказаться правдой. Потому что после они могли уже не встретиться. И даже если бы удалось всё пережить, существовало ли это «после»? Между ними недосказанностью висели мысли о том, насколько они разные и что было бы, не случись войны. Разве они бы посмотрели друг на друга? Разве продержались бы так долго? К чёрту! Эти сомнения, вопросы, догадки. — Я скучал по тебе, — прошипел Драко в губы и углубил поцелуй, не давая ответить. Прийти в себя. Подхватил её за талию, поднимаясь, и усадил на свои бёдра, пока вторая рука снимала дурацкую бисерную сумочку, свитер, зарывалась в волосы, сгребая их на затылке, и грубо оттягивала назад, открывая доступ к шее. Наверное, где-то на кончиках её пальцев, в прикосновениях, в одном дыхании на двоих он слышал ответ. Это бесконечное «я по тебе тоже», утроенное эхом в пустой голове. А может, всё являлось лишь иллюзией, потому что он слишком сильно хотел в это верить. Потому что с трудом осознавал, что она сумела вырезать из хронометража тот отрезок их прошлого, где не было ничего, кроме презрения и оскорблений. Вырезать, а потом перезаписать поверх каждое из его признаний. Грейнджер дотянулась до палочки на ощупь и наколдовала плед с длинным ворсом, камин и огонь, словно здесь было недостаточно жарко. Но холодный воздух сентября, облизавший спину Малфоя, когда Гермиона задрала его рубашку выше, оголяя поясницу, говорил о том, что это не предел. Не та температура плавления, сумевшая бы согреть их снаружи, а не просто выжечь изнутри. — Какая пошлая банальность, — хмыкнул он, опуская Грейнджер на этот плед, — Секс у камина в домике в лесу? — Ммм, да, — улыбнулась Гермиона, не открывая глаз и проведя носом по его щеке. — Всегда мечтала. Пряжка от ремня громко клацнула, встретившись с полом, и секундами позже потерялась под ворохом одежды, которую они отбрасывали в сторону, практически разрывая по швам всё то, что не выдерживало их обоюдного натиска. — Слишком… — выгибаясь, проскулила Грейнджер, когда пальцы Драко, прервав круговые движения по клитору, погрузились в неё и начали набирать темп, разнося по хижине мокрые шлепки, переплетающиеся под потолком с надломленным в возбуждении голосом. — Хорошо? — несильно надавливая ей на горло, проговорил он, звуча крайне довольно, когда связки Гермионы выдавали только хриплый стон, смешанный с каким-то больным удовольствием. Малфой то ускорялся, то замедлялся, чередуя лёгкие укусы и поцелуи, оставляющие на её теле эфемерную карту момента, по следам которой можно было прийти в этот день, лес и заброшенный домишко на отшибе мира. Прийти и увидеть, как она горела. Вся. Как открывала рот, когда мышцы вокруг пальцев начали сокращаться, сжимая и втягивая в себя. Прийти и просто не выдержать того, как Грейнджер смотрела на него, пока он распределял по стоящему члену естественную смазку, перемешанную с её собственной, и этот взгляд был голым. Слишком умоляющим и блядским. Таким резонирующим с обычной строгостью в её карих радужках. Она была такой красивой в подобные моменты. Такой искренней. Настоящей настолько, что кожа в тех местах, где её касались расширенные зрачки, расходилась по швам, не выдерживая честности. Это убивало. — Перевернись, — приказал Драко, прочерчивая по её телу пунктирные линии, по траектории которых сползали капли пота. Медленно. Он вошёл в неё мучительно медленно, не позволяя поддаваться бёдрами навстречу, растягивая удовольствие. Одна рука покоилась на шее Гермионы, не сдавливая, скорее дополняя весь образ, как аксессуаром, капканом его ладони чуть выше ключиц. Пальцы прошлись по позвонкам, пересчитывая и… Блять… этот вид. Прогиб в пояснице. Чёртова Грейнджер на четвереньках. Было слишком охуенно, чтобы не кончить прямо в эту секунду, но он сдержался. Переместил ладонь на её затылок, топя пальцы в волосах, и потянул на себя, входя во всю длину. Господи боже. Её стоны, протяжные, откровенно громкие отдавались внизу живота, словно удары. Каждый из них фатальный. Каждый в самую цель. Малфой откинул голову назад, продолжая вбиваться в неё, потому что даже пика всех ощущений с ней всегда было мало. Ему нужна была она вся, хныкающая и кончающая на его члене. Раз за разом. Пока от них ничего бы не осталось. Гермиона помогала себе рукой, пока он трахал её с оттягом. Размашисто и слишком жёстко для того, кто клялся убить любого за её слезы, ведь точно знал, что соль скапливалась в уголках её глаз, сжатых до ярких всполохов под веками, когда получалось достаточно глубоко, чтобы её выдохи начинали застревать в глотке. Но она всё равно поддавалась навстречу, игнорируя то, что воздух перестаёт поступать в лёгкие, пока он не отдёрнул её руку и услышал, как она всхлипнула в ответ. Жадная, жадная Грейнджер. — Драко, я… сейчас… Малфой потянул её на себя, заставляя подняться и прислониться к нему спиной, чувствуя, что они оба уже на грани, и доводя Гермиону своими пальцами. Забывая очерёдность вдохов и выдохов, потому её оргазм топил его вместе с ней, забирал на самое дно, как ёбаный водоворот. Он кончил, ведя горячим языком по бившейся в истерике вене у неё на шее. Слизывая остатки нежности, пока вдалбливал последние толчки в сокращающиеся мышцы и повалился на бок, увлекая её за собой. Если бы кто-то мог прийти в этот день, лес и заброшенный домишко на отшибе мира, он бы увидел, что от них ничего не осталось. Ведь то, что они делали с друг другом, не оставляло никаких шансов на спасение. Но Грейнджер стоила того, чтобы понять по итогу, что худшая пытка в мире это вовсе не круциатус. — Я по тебе тоже, — произнесла она, уткнувшись в его плечо. Из-за стука собственного сердца в ушах Драко еле разобрал фразу, но мозг участливо откликнулся, прозвучав в голове её голосом. Я по тебе тоже. Эхом о стенки черепа. Как же он хотел, чтобы этот день не заканчивался, падая, как домино, на следующий и запуская цепную реакцию, которую не остановить. Доски скрипели под их телами, когда, дурачась, они катались по пледу. Это место было не таким уж и отвратительным. Пахшим хвоей и заросшим мхом, в которое через дыру в стене, что раньше являлось окном, залетали стрекозы. Видимо, неподалёку был пруд. Видимо, если рядом была Грейнджер, мир вокруг становился хотя бы чуточку лучше.***
Гермиона почти сорвалась на бег, когда за поворотом показался выход из замка. Ей нужно было туда. К дверям, к начинающемуся дождю за стенами Хогвартса. Куда бы то ни было, но подальше от их мест. Казалось, что если она будет идти ещё быстрее, то это спасёт от воспоминаний, что наступали прямо на пятки, догоняя и выслеживая её по петляющим следам. Словно это было возможно и всё, от чего она бежала, не жило у неё в голове. Глупая, глупая… — Гермиона? Рука замерла на ручке двери, и Грейнджер нехотя обернулась на знакомый голос. Ей нужно было бежать отсюда. Бежать. Бежать так долго, пока сердце не разорвалось бы в груди, но она отпустила холодный металл и сделала шаг навстречу друзьям, подавляя в себе желание выскользнуть за дверь, пока они не подошли на достаточно близкое расстояние. Им не стоило видеть, как она не справлялась. — Где вы были? Я пыталась найти вас целый день… Пыталась… Разве что, когда у неё получалось вырваться из лап прошлого. Временами Гермиона обнаруживала, что бездумно стоит у того самого класса. Или окна, из которого было видно кромку Запретного леса. Будто любая из координат, где их жизни пересекались в прошлом, в этом настоящем стала для неё ловушкой. Идеально работающей приманкой, заставляющей замирать на месте и уходить в себя. Искать его где-то внутри, потому что снаружи… — Мы… ну, понимаешь, — начал Рон, тут же замявшись. — Хочу на воздух, — преодолевая несколько метров широкими шагами и выходя из школы, бросил Гарри, и они с Уизли переглянулись. Не одна она сегодня не справлялась. После войны подобное случалось часто. Сбои в мимике, еле уловимые трещины в фальшивых улыбках и что-то нервно-истерическое, проступающее на лицах некоторых, как признаки болезни, от которой не могла помочь ни одна настойка мадам Помфри. Все чувствовали фантомный запах дыма в один из особо пасмурных дней и становились тише. Ходили по замку, оборачиваясь на каждый шорох, и прятались по комнатам ещё до начала отбоя. Даже Пивз куда-то пропадал, не решаясь нарушить наступившую в замке атмосферу скорби с нотами коллективного безумия. И всё же, она не могла к этому привыкнуть, сколько бы подобных дней ни оставалось позади. Не могла всматриваться в лица людей, вдруг становившиеся любопытно жалостливыми, когда обращались к ней. Словно они знали о её потерях, каждая из которых не выглядела такой трагичной на фоне чужих. Знали о нём и родителях, так и не вспомнивших, что у них была дочь. Знали, каково это понимать, что её детские фото навсегда останутся пустыми рамками на комоде, а с семейных снимков будут улыбаться только мама и папа, которые теперь никогда не узнают, что были чьими-то родителями. Самыми лучшими родителями на свете. Она не могла привыкнуть к новому миру. И кажется, остальные тоже это знали, считывая в её зрачках засевший страх перед будущим. Знали, потому что чувствовали нечто похожее. Гарри достал пачку магловских сигарет, и Рон отвернулся, делая вид, что ничего странного не происходило. А происходило ли? Поттер завёл подобную дурную привычку ещё летом, и если раньше он хотя бы пытался скрываться от них, то сейчас… Гермиона осмотрелась по сторонам, оценивая, насколько безрассудным был его поступок, но двор оказался пуст. Вся школа собралась на ужин, а из окон рассмотреть их было попросту невозможно, ведь они стояли почти вплотную ко входу. Она неодобрительно покачала головой, но никак не прокомментировала данную ситуацию. — Мы пропустили ужин, — только глухо произнесла Грейнджер, нисколько об этом не жалея. Липкие взгляды и гнетущая тишина, разбавляемая только цоканьем приборов о тарелки, это не то, что ей хотелось испытывать под конец дня. — Тогда… прогуляемся? — Поттер выдохнул дым, и тот сразу же рассеялся от порыва ветра. Оседающая в крови свежая порция никотина должна была успокаивать, но, судя по немного нервному виду Гарри… Это не работало. — До озера. Озеро. Все пути сегодня неизбежно вели туда. К воде, которая ей снилась. К месту их встречи. Гермиона кивнула, поджимая губы и мысленно уговаривая себя не связывать ночные кошмары с тем, что предложил друг. Не проводить эти параллели в своей голове, которые порядком измотали за целый день. Она ведь хотела выбраться из этих стен? И плевать на дождь, на пропущенный ужин, который с минуты на минуту должен был завершиться, и на общий надлом, что душил их троих не хуже сигаретного дыма. Поттер испепелил окурок палочкой, и они молча двинулись по дороге, сужавшейся по мере того, как друзья отдалялись от школы. Мелкие и частые капли дождя, больше похожие на оседающий туман, медленно опускались на траву, на плечи и оставались росой в волосах, но никто из них даже не потрудился наколдовать зонт. Гермиона подняла глаза к серому небу, подставляя лицо под прохладную морось, и вспомнила тот день, в котором она так же смотрела на тяжёлые тучи в надежде удержать наворачивающиеся слезы. — Встретимся на этом же месте, — опустила голову Грейнджер, когда поняла, что подобные приёмы не помогают. Соль, скопившаяся в уголках глаз, всё равно расчертила полосы по щекам и теперь щипала кожу. — Когда всё закончится. Скажи, что встретимся. Драко медлил с ответом, обводя взглядом причал, к которому много лет назад прибыла лодка с ещё совсем маленьким несмышлёным мальчишкой, что даже подумать не мог, чем это обернется. — Это глупо, Грейнджер. — Я знаю. Пусть глупо. Но… Ей нужны были эти глупые обещания, как в детстве, когда мама дула на разбитую коленку и говорила, что больше не будет больно. Правда, больно было всё равно… — Хорошо, — ответил Малфой, целуя её в лоб. Нежно. Почти прощально, но всё же шёпотом пообещал. — Обязательно встретимся. Поднявшийся ветер пустил рябь по поверхности воды, и Гермиона поёжилась, прижимаясь к нему сильнее. Здесь был красивый вид на Чёрное озеро, один из лучших ракурсов, но у них совсем не было времени, чтобы любоваться. Скоро всё должно было начаться. Гарри прямо сейчас пытался найти один из крестражей в Хогвартсе, а она была здесь… Чтобы передать Малфою то, что могло пригодиться в этой битве. Последней по ощущениям. Чтобы сказать то, что не успела, но так и не сказала, трусливо меняя каждый слог на прикосновения и целуя его в губы. Слишком быстро. Практически вскользь. Потому что, если бы дольше, у неё не хватило бы сил уйти так просто, как она сейчас собиралась это сделать. — Пора, — Драко разомкнул объятия, и сразу стало холоднее. Намного холоднее, чем должно было быть без отсутствия чьих-то рук на талии. Гермиону ждал Рон, с которым они должны были придумать, как уничтожить диадему. Ждал последний финальный рывок, и она так хотела надеяться, что, когда эта ночь подойдет к концу, её будет ждать и он. Прямо здесь, у причала лодок, где открывался такой завораживающий вид на озеро. Малфой ведь ей пообещал. Грейнджер проглотила ком в горле, фокусируясь на идущих впереди друзьях. Так легче. Думать о тех, кто рядом. Обманываться и трусить, как тогда, когда она ему так и не сказала. Так легче. Думать о Джинни, с которой она больше так и не увиделась с самого утра. Возможно, прямо сейчас подруга ждала Грейнджер в их спальне, развалившись на кровати и листая один из журналов, что прислала ей Молли на прошлых выходных. И всё же… что они здесь делали? Почему не сидели в гостиной у камина, обсуждая тренировки по квиддичу или заданное Флитвиком сочинение, которое имело такие минимальные требования, что, ей думалось, даже третьекурсники с плохой успеваемостью справились бы с подобным. Профессора слишком сильно их щадили, и это начинало не на шутку волновать. Ведь впереди были экзамены. Ведь так было легче. Размышлять о том, что происходило вокруг, а не тогда… — Гермиона, — останавливаясь, позвал её Рон. — Только не злись. — Почему я должна… Но договорить она не успела… За их спинами стоял он. Малфой. Настоящий, не тот, что из бесконечных снов и её воспоминаний, но всё равно выглядящий, как мираж. Призрак прошлого на фоне чёрной почти неподвижной воды. Порыв ветра отбросил его волосы назад, сильнее открывая лицо, и она убедилась, что не бредит. Потому что её сознание никогда не могло так точно передать этот взгляд. Колотый лёд с острыми краями у радужки. — Просто выслушай его, — попросил Гарри, заставляя её выйти из ступора. Закрывая обзор и разрывая их секундный зрительный контакт. — С какой стати? — грубо бросила она вместо тысячи вопросов, что сейчас бились в голове, как запертые светлячки. С глухим звуком ударов о стекло. — И как вы вообще… — Ваши встречи длились слишком долго с учётом того, как мало информации в итоге приносили. — Медленно проговорил он. — Сложили просто два и два. Чувствуя себя пойманной в не самую хитроумную ловушку, Гермиона опустила глаза. На самом деле она никогда и не старалась оберегать эту тайну слишком сильно, надеясь на то, что, если они узнают сами, будет проще. Проще объясниться или хотя выдержать их негодование. Ей пришлось призвать всю выдержку, чтобы взять себя в руки и посмотреть на Гарри с Роном. Чтобы просто понять, они теперь знают. Тайна, что должна была вызвать осуждение или неприятие, сейчас стояла на берегу и смотрела на них с флёром лёгкой настороженности, и это не отражалось в лицах друзей эмоциями, которые она так боялась там увидеть. Стало невыносимо стыдно, что Гермиона не призналась раньше, но ничего нельзя было изменить. Теперь все карты были на столе в какой-то сумасшедшей комбинации, и она не знала, с чего начать. Как распутать этот клубок событий, что в данный момент обвивался петлёй вокруг шеи. — Просто выслушай его, — повторил Поттер, и она отдёрнула себя от желания так же повторить свои слова. С какой стати? Малфой не пришёл на место встречи. Как обещал. Оставил её в неведении переживать агонию, пока Грейнджер, сбивая ноги, искала хоть кого-то, кто мог знать о его судьбе, в оставшемся после битвы хаосе. Мысль о том, что Драко погиб, высасывала из неё душу искуснее любого поцелуя дементора, и она не была уверена, что выдержит, если кто-то скажет вслух то, что вертелось на языке те бесконечно длинные сутки. А потом она узнала, что Малфой жив, как и вся его семья. Что с ним всё в порядке. И возможно, узнай Гермиона это не из чёртовых газет и чужих пересудов, то на пару гематом на рёбрах стало бы меньше. Но Грейнджер приняла подобные правила игры и продолжала ждать, сама не зная чего. Удачного момента? Времени? Или того, что он придёт и всё объяснит? Вот только ничего из этого не случилось. И теперь Драко стоял перед ней. Спустя более трёх месяцев тишины. И Гермиона слышала, как сердце расходилось в местах склеенных временем трещин и сыпалось под ноги. Снова. Как это было уже не раз за всё то время, когда, получая почту, она не находила от него ни строчки. — Пожалуйста, — голос Уизли прозвучал так тихо, что она, скорее, прочитала по губам. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Было столько всего, что она хотела спросить, но Грейнджер молча кивнула, сжав зубы. Практически вдавила одну челюсть в другую. Только потому что они просили. Только потому что их отчего-то вдруг ставший виноватым вид добивал сильнее, чем вся ситуация, в которой по ощущениям её вело, как в заносе, прямо под колеса встречных автомобилей, несущихся с бешеной скоростью прямо в лоб. Они ведь поговорят об этом после? — Мы будем неподалеку, хорошо? — робко добавил Рон, убрав руки в карманы брюк. Его трясло. И почему-то Гермионе хотелось надеяться, что это от холода, которого она сама вовсе не ощущала. — Хорошо, — пытаясь звучать как можно спокойнее, согласилась Грейнджер, не понимая, чем заслужила таких друзей. Проводила взглядом их удаляющиеся силуэты и набрала в лёгкие воздуха, когда он сократил между ними расстояние. — Ты даже не представляешь… — Гермиона, — выдохнул Малфой, протягивая к ней руку. Грейнджер отступила, уходя от прикосновения. Достаточно и голоса, который чувствовался, как пощёчина, потому что лицо начало гореть. От злости, от несправедливости, от обиды. Нет, она бы не смогла выдержать ещё и прикосновения. — Это жестоко, — чувствуя, как дрожит голос, ухмыльнулась Гермиона, почти копируя его мимику по памяти. — Появляться спустя столько времени. Подговаривать моих друзей… — Это они попросили меня прийти. — Даже так… Что ж спасибо, что пришёл, но мог бы бросить меня и по переписке. Хотя стой, ты ведь не написал мне ни строчки! Ты просто исчез! Хотелось что-нибудь сломать, пнуть или ударить. Выпустить часть эмоций, чтобы сжавшаяся внутри пружина ослабла. Почувствовать отдачу и последовавшую за ней боль. Физическую. Не ту, которая сейчас разъедала внутренности, как лопнувшая капсула с ядом в желудке. Но Гермиона не шевелилась, думая о том, что, возможно, переоценила своё самообладание, трещавшее сейчас по швам под звуки его голоса. — Рада, что с тобой всё хорошо, — подчёркнуто нейтральным тоном сказала она. — Но я не вижу смысла в этом разговоре. В любом разговоре с тобой. — Я тоже не видел смысла. Лишь пытку для нас обоих, вот только Поттер с Уизли оказались настойчивыми. Боже. Она не верила в то, что слышала. — Как ты смеешь говорить о пытках, о моих друзьях после того, как не пришёл… — Я был там! На грёбаном причале, Грейнджер, но… — Ложь! Мир за пределами их сбившихся дыханий продолжал существовать. Ветер путался в кронах деревьев, разнося над берегом шелест листьев. Капли дождя еле слышно разбивались о гладь озера и всё вокруг издавало звуки, сливающиеся в белый шум, который был предвестником скорой грозы. Они правда не умели по-другому. Только вот так. Отчаянно, почти зло. Горячо и жадно. Даже молчать, смотря друг на друга в упор. Вдали сверкнула молния, и Гермиона перевела болезненный взгляд в сторону, перестав вести немую битву с его серыми глазами. — Подойди, — с надрывом в голосе попросил Малфой. — Дай мне показать тебе правду, если ты не хочешь её слушать. И клянусь, если ты захочешь, я уйду в ту же секунду, как ты поймешь. Гермиона хмыкнула. Она могла уйти прямо сейчас, не вступая в сделки с ним и собственной гордостью. Но упрямство заставляло её протянуть руку к этой правде, о которой говорил Драко. Грейнджер нужно было знать почему. Почему, зная, через что ей пришлось пройти, Драко сотворил для неё подобие лимба, дорога из которого замыкалась в кольцо последние три месяца, не давай найти выхода. Она приблизилась к кромке воды, становясь рядом с ним. Плечом к плечу. — И в чём же твоя правда, Малфой? В чём она? И очередной выдох заставил лёгкие схлопнуться, когда Гермиона так же, как и он, опустила глаза вниз к поверхности озера, скользя взглядом по их фигурам, как в зеркале. Одном из тех, что показывают самые большие страхи людей. Грейнджер никогда не смотрела на то, как они выглядели в отражениях окон, которые чаще всего были свидетелями их тайных встреч. Ей было страшно. Страшно увидеть слишком сильную разницу между его аккуратно зачёсанными назад волосами и её вечным беспорядком на голове. Между небрежно расстёгнутой рубашкой и туго затянутым на шее галстуком. Между каждой деталью, что сразу же бросилась в глаза, если бы они стояли так близко, как сейчас. Она не хотела убеждаться в том, что они друг другу совсем не подходили. Как могут не идти туфли к платью или слишком громоздкие аксессуары к сумочке. В них и без того было так много различий, что находить ещё одно было невыносимо. Но сейчас всё эти глупые мысли меркли и теряли значение перед единственной значимой разницей между ними. Её призрачный силуэт был почти блёклым на фоне его чёрной мантии. Контрасты. Да, они всегда состояли из них. Но этот был самым большим ночным кошмаром Гермионы во время войны. Правда, тогда она ещё не думала, просыпаясь ночами в палатке от собственного задушенного хрипа, что тем, кто умрёт, будет она. — Нет… Нет. Нет. Нет! Грейнджер схватилась за голову, но не почувствовала ни прикосновений, ни переплетений волос под ладонями. Только пустоту. Ничего. И это всегда была только пустота. Никаких слёз, вставших в глазах, никаких вдохов, застрявших в горле. Этого ничего не существовало. Только игра сознания. Потому что Господи… Иллюзия рушилась стеклянными стенами внутрь. Удар. — Этого не должно было случиться, — всхлипнула Джинни, пытаясь поймать бестелесные руки Гермионы в свои. — Только не с тобой. И мне… прости, но мне немного легче, как бы ужасно это ни звучало, что ты постоянно забываешь о том, что… Мертва. Уизли отвернулась, быстро смахивая слёзы. Она до сих пор так и не научилась произносить это слово вслух при Гермионе. — Иногда мы рассказываем тебе правду, а иногда… Знаешь, Гарри порой не находит в себе сил… Удар. — Мы всё ещё ищем, как тебе помочь, — пробурчал Уизли, не поднимая головы от пряжи. Он пытался связать хоть сколько-нибудь приличный шарф, слушая её наставления. — Что-то ведь должно быть о том, как призракам покинуть этот мир. Ты бы точно справилась с этим куда лучше нас. У тебя всегда получалось находить выход. — Рон… — А если те девчонки опять будут пялиться на тебя, ты только скажи, и я… ну, сделаю так, что они больше не посмотрят в твою сторону, — отмахнулся он, переводя тему, чтобы она не начала его подбадривать. — Теперь в эту петлю? Удар. — Каково это — проживать каждый день, как новый? — спросил Гарри, подогнув ноги под себя на кровати, которая по сути ей была даже не нужна. Полог больше не закрывали и не открывали, а покрывало лежало неделями без единой складки, пока один из друзей не решался присесть рядом с ней. — Я не знаю, — грустно улыбнулась Гермиона. — Наверное, не так больно для меня, но во много раз больнее для всех остальных. И тишина. Режущая слух отсутствием пульса. Нет… Воспоминания, прятавшиеся от неё всё это время, теперь хаотично всплывали в голове, показывая это бесконечное лето, которое она прожила одним днём. Всё, что Грейнджер отказывалась признавать, ложилось на плечи осознанием. Тяжёлым и липким пониманием того, сколько раз ей пришлось пережить свою смерть и сколько раз с ней не смириться. Это не было сном. Тонны воды, что давили сверху, погребая под собой. Глаза русалок, потревоженных её присутствием. Каждую ночь Гермиона возвращалась сюда. К озеру. Погружалась на самое дно, чтобы крики не будили Хогвартс. И чувствовала пустоту внутри. Пыталась понять, за что она держалась всё это время и почему не могла уйти. Пыталась принять правду, но, не сумев это сделать, оставляла ту вместе с памятью среди ила и водорослей. Там, где до них не смогли бы добраться даже лучи солнечного света. — Как это случилось? Малфой лишь покачал головой, давая понять, что не скажет, и его лицо исказила невнятная эмоция, тут же скрывшаяся за маской. — Разве это теперь имеет хоть какое-либо значение? — спросил он так, словно злился на неё, но Грейнджер слишком хорошо его знала, чтобы понимать… Он был прав. И данная правота причиняла Драко столько боли, сколько любой другой не в состоянии был бы спрятать под рядами черных ресниц. — Ничего не будет хорошо, — так он ей сказал. Их всегда ждал ужасный финал, отголоски которого Гермиона отчаянно игнорировала, пока кожа в местах его прикосновений продолжала гореть. Хотелось подойти к Драко ближе и одновременно остаться на месте. Сказать какую-нибудь утешающую глупость, непременно вызвавшую в нём раздражение и сцеловать соль с уголков глаз, потому что Малфой бы не выдержал её искренних слов. Слёзы скатывались по щекам, но Грейнджер совсем не ощущала этого. Как и того, что Драко провёл кончиками пальцев по её щеке. Невесомо. Почти не прикасаясь. И стало обидно. Так грёбано обидно, что она не может почувствовать тепло на коже. Его прикосновение и свои же слёзы. Капли усиливающегося дождя и порывы ветра. Не может обнять друзей… Гермиона обернулась по сторонам в поисках Рона и Гарри, но… — Не стоит. Они прощались с тобой сотни раз за эти месяцы. Друзья рассчитывали на то, что он сможет убедить её не цепляться за прошлое. За жизнь. И как же они чертовски были правы, потому что Малфой действительно мог. Только он умел говорить ей правду так, что та выжигала как адское пламя, снимая плоть с костей. — Тебе здесь не место, Грейнджер, — ровно произнёс Драко. — И ни я, ни они, ни кто либо ещё не в силах помочь тебе. Или тем более вернуть. Повисшая пауза сбила бы с ритма сердце, если бы оно ещё пульсировало в груди. Хотя, стоило признать, на какую-то долю мгновений она даже почувствовала это. Удар. Удар. И тишина. Режущая слух отсутствием пульса. Какой же коварной вещью был самообман, заставляющий сознание воспроизводить все эти вещи по памяти. Реакции тела: от мурашек по коже до спёртого дыхание, как фантомную боль в отсутствующей руке. Воспроизводить так точно, что она даже не замечала очевидного весь день. И теперь Грейнджер ощущала эту разницу слишком отчётливо. Как чувствуется жизнь. И её отсутствие. Каково это — больше не думать о том, что будет завтра. Её призрачный силуэт парил в нескольких сантиметрах над землей, и ей казалось, что с каждой секундой она становилась всё более лёгкой. — Я этого не хотела, — не совсем понимая, что имеет в виду, произнесла Гермиона. Не хотела уходить. Или оставаться. Не хотела быть такой трусихой, позволившей своей голове затеять с ней игры разума. Не хотела, чтобы всё случилось именно так. На песчаном берегу, продуваемом ветром со всех сторон. Вдали от друзей, но с ним наедине. Но так было правильно. Гарри, Рон, Джинни… Они бы её держали. Своими несмелыми словами и отчаянным «останься» на дне ваксовых зрачков, поддетых влагой. Они бы никогда не смогли до конца её отпустить, когда как Малфой говорил, чтобы она ушла, с таким лицом, будто его не разрывало на части в эту самую минуту, пропуская через лопасти мясорубки. Герои её любимых фильмов и зачитанных до дыр книг лгали. Умирать оказалось… странно. Тихо и совсем не страшно. Не было никаких прощаний и клятв, громких слов, брошенных тогда, когда становилось поздно. Были только его глаза напротив, когда Драко развернулся к ней лицом и стучащие в ушах, как стаккато, слова «тебе здесь не место». Хотелось