С крепким дружеским приветом,
Костя Фокин»
А на обороте листа крупными буквами, аккуратно карандашом выведен адрес: «г. Москва, пер… д… кв…». Иван вскочил на подножку трамвая протягивая через людские плечи кондуктору мелочь. Проехал на нём по нескольким улицам, жадно разглядывая высоченные столичные дома, дороги с сотнями машин, тротуары с девушками в симпатичных платьицах и со многой другой красотой, от которой практически отвык за четыре года. Затем Иван пересел на другой трамвай, потом был третий и даже четвертый. Оставшуюся часть пути он прошёл пешком. Когда стало вечереть Иван оказался в нужном ему переулке. Здесь немноголюдно, в отличие от центра или того же вокзала. Редкие пешеходы спешили по своим делам. Машин также было очень-очень немного. Это ведь почти окраина города. Об отгремевшей войне напоминали местами уцелевшие плакаты на афишах и стенах домов. И следы свежего ремонта — кое-где новая кровля, покрашенный фасад. Вот только окна больше не перекрещивают газетные ленты. Верное напоминание о том, что войны всё же больше нет. Иван не видел её почти пять лет, с конца октября сорок первого. И не просто не видел — совершенно ничего не знал о ней. То, что она хотя бы жива, стало первой радостной весточкой о до сих пор горячо любимой жене. После письма от товарища Иван считал дни до своей демобилизации и отъезда в Москву. «Наверное, она очень изменилась. Повзрослела… Даже не могу её такой представить — без частых улыбок, без её смеха. Как же она прекрасно смеялась и улыбалась! А её касания, её объятия!.. Какая же она сейчас?.. А если она замуж вышла вновь? А если у неё другая семья появилась?.. Нет. Это вряд-ли. Костя бы написал о таком обязательно. Хотя… Нет. Нет! Это не про Свету!» — мысли хаотично скакали с одной на другую под звук позвякивающих на груди медалей. Наград у него на груди было не так уж и мало — медали за Победу, за Берлин, за Варшаву. Даже за отвагу медаль была, только потёртая очень, а один краешек немного откололся (шальной осколок постарался). Сильнее всех потёрта была медаль за двадцать лет службы в армии. Но таким же потёртым и с запыленной эмалью был приколот на груди орден Красного Знамени. На левой же стороне блестели не так давно приколотые ордена Красной Звезды и Отечественной войны. Да не просто, а первой, высшей степени. Этот ряд наград довершали три нашивки за ранения — пара тяжёлых и одно лёгкое. Всё это — свидетели того пути, который он прошёл прежде, чем оказался здесь, у дверей порога нужной квартиры в тихом московском переулке. Иван совсем не кстати и внезапно для самого себя оробел. Он стоял перед дверью и никак не мог нажать на звонок с табличкой «Елагина С.П.» (квартира тут, как оказалось, коммунальная). Иван стоял, глядел на табличку, на дверь, и то форму поправлял вновь, то ремень, то фуражку по лучше на голове усаживал, хотя куда уже лучше было. Он сам не знал от чего медлил. Неужели, настолько волнуется? Потоптавшись, он в очередной раз подправил щёточку седоватых усов. «Вот чёрт, не побрился даже!.. Может ведь с ними не узнать совсем! Что ж я не подумал об этом!.. И даже цветов не купил! Ох, дурак ты, Иван Григорьевич! Пришёл, называется!» — только сейчас понял он, что совсем не успел привести себя в порядок и как следует подготовиться. От накатившего опять волной цунами волнения и беспокойства чуть подрагивали кончики пальцев, и всё сильнее снималась ручка чемодана вместо хотя бы маленького и скромного букета цветов. И снова в голову полезли странные мысли, потаённые страхи — а если разлюбила, а если с другим, а если… Одернув в последний раз и так уже лишившуюся складок гимнастёрку, да вообще самого себя, Иван собрался и всё же вжал до упора кнопку звонка. За дверью затрещал металл старого охрипшего звонка. Потом хлопнула какая-то дверь. — Да харе звонить! Не глухие тут живут! — послышался сквозь треск не сильно раздраженный, но достаточно громкий женский голос. Иван отпустил кнопку, стало слышно как с двери сняли цепочку. Сердце трепыхалось в груди сильнее, чем при самых жестоких налетах и при самых дерзких атаках. — Здрасте! — из-за приоткрытой двери показалась средних лет барышня в халатике и с накрученными на папильотоки тёмными волосами. — Добрый день. — робко произнёс Иван, вид незнакомки его окончательно выбил из себя, ведь это была не Света. Неужели ошибся друг и Светы тут нет? Другая Елагина С.П. по этому адресу живёт. — И вам того же. Вы к кому? — девушка с интересом оглядывала Ивана с ног до головы. — Я… — вновь невнятно пробормотал Иван, — А Светлана Петровна Елагина в этой квартире живёт? — А-а, — протянула девушка кажется немного разочарованно, — ты не к Тоське… Да, живёт тут у нас Елагина. Она пропустила Ивана со всеми его вещами в коридор, а сама ушла к дальней двери в этом сумрачном помещении. Иван, поставив стоять рядом с собой чемодан и, как подобает офицеру, сняв фуражку, быстро осмотрелся тут. Разглядел аккуратно поставленный в углу трёхколёсный детский велосипедик и чей-то большой велосипед повешенный на стене. Тут ещё много чего было. Одним словом — коммуналка. — Света! Свет! — даже не постучав заглянула в дальнюю комнату девушка в халате, — Тут к тебе майор какой-то. Грудь полна орденов, высокий, статный. А красивый! — спешно, скороговоркой добавила она чуть тише, чтобы гость не мог услышать. — Люба, ты опять за своё! — послышалось в ответ с дружеским укором из комнаты в перемешку со звуком оставленной на столе посуды. Колени Ивана дрожали как у гимназиста на экзамене у самого сурового и строго учителя, сердце окончательно решило разбиться о ребра, а руки, кажется, дрожали максимально заметно. Этот голос, который он узнает из миллионов! Девушка отшагнула в сторону и показала на стоявшего у дверей квартиры Ивана. В сумраке коридора показалась вторая женская фигура. Всё тот же небольшой рост, кажется даже всё та же прекрасная талия, та же невесомость движений. Но очень простое домашнее платье и тапочки на ногах. Кухонное полотенце на плече. И собранные чуть небрежно в пучок волосы. Из тоненьких пальцев выскользнула беленькая фарфоровая чашка и со звоном разлетелась по половицам десятком осколков. — Ваня! — вторит звону бьющегося фарфора такой родной её голос. — Света! — шёпотом слышится в ответ, от счастья всё сжалось, в том числе и голос. Она узнала его! А он, стоило только ему увидеть эту фигуру, узнал её. — Ваня! Живой! Живой!!! — Светка! Жена моя! Света! Он сжал её маленькое тело в своих огромных крепких руках, всё целуя и целуя её. Он не видел, не чувствовал её в своих объятиях долгих четыре года войны! Она обхватила его шею, практически повиснув на нём и тоже целовала тронутые морщинами и обветренный войной щёки. Она ведь думала, что он погиб. А он, вот он — живой! Стоит, обнимает, целует её! И шепчет раз за разом её имя в паузах между касаниями губ. Они наконец взглянули в лица друг друга. Её казавшиеся малахитовыми в полутьме глаза полны слёз и огромного счастья. Его глаза с терпким кофе и с тем же безмерным счастьем изучали каждую линию её лица. Света практически не изменилась — те же брови, глаза, линия самых желанных в мире губ. Только и вправду, взрослее стала. Света смотрела на Ивана, до конца не веря, что это не сон. Да, он тот же — высокий, красивый. Поседел разве что за войну, да в уголках глаз сеточка морщин собралась. А ещё усы эти! — Ванька, а ты куда побежал! Давай к себе, мамка твоя сейчас придёт. — в коридоре раздался вновь голос соседки, стоявшей и наблюдавшей за всем. И тут же Света обернулась дав тем самым возможность Ивану взглянуть туда, где стояла соседка. Рядом с ней, прижавшись к ноге и взявшись за край цветастого халата стоял трехлетней на вид малчонка, в темных шортиках, светлой маечке и какой-то игрушкой в руках. Иван смотрел на него, а сердце защемило от того, насколько ему было совершено всё знакомо в этом ребенке. А глаза мальчика взволнованно, но с интересом глядели на стоявших чуть вдалеке от него взрослых. — Ванечка, иди ко мне! Иди сюда, мой родной! — Света чуть присела зовя к себе ребенка. Мальчик послушно подошёл своими детскими шажочками, всё посматривая любопытным взглядом на незнакомого ему мужчину в военной форме и с фуражкой в руках. Иван повторял про себя всё одно, глядя в эти детские большие карие глаза: «Ваня. Ванечка». Света быстро подняла на руки мальчика и с улыбкой, смешанной вновь со слезами, произнесла: — Ну вот, сынок, гляди, и наш папа вернулся! Вот он какой у нас! Она говорила это сыну, а сама смотрела на мужа. — Папа… — медленно проговорил Иван и улыбнулся смотря на мальчика. Он осторожно протянул руки к своему сыну. Только почувствовав его у себя на руках, Иван до конца осознал реальность того, что видит перед собой. — Какой ты уже большой стал, сынок! — улыбался Иван сыну и, казалось, у самого тоже сейчас проступят слёзы счастья на глазах. Иван смотрел на сынишку и пытался принять тот факт, что он не видел его жизнь с самого начала. Не услышал от Светы того, что у них будет ребенок, не занимался хлопотами по ожиданию их первенца, не переживал со Светой все те девять месяцев, а потом все бессонные, беспокойные ночи после рождения малыша, не услышал его первого слова, не увидел первых робких шагов. Его во все эти моменты не было рядом. Однако Иван всё равно был бесконечно счастлив от того, что у него был сын. Его со Светой сын. Их ребенок. В одно движение Иван накинул на голову сына свою фуражку, которую так долго сжимал в руке. Улыбка не сходила с его лица. А сынишка серьёзно-детским взглядом всё рассматривал того, кого мама только что назвала не очень знакомым ему словом «папа» и который так счастливо и с любовью улыбался ему. И ещё так крепко, но бережно держал на руках. Света прижалась к Ивану, смотря по очереди то на сына, то на него. — Как же вы похожи! — прошептала она, глядя на то, как действительно были похожи друг на друга папа и сын. У них были одинаковые глаза, такие же темные волосы, они даже лежали почти одинаково. И улыбались они похоже. Во истину, сын был маленьким Рокотовым. Иваном Ивановичем Рокотовым. Это имя Света дала сыну именно потому, что он так был похож на своего отца, который, как она считала, уже никогда не придёт с войны. Подкатило слишком много слёз и Света спрятала лицо в складке рукава рубахи Ивана, утирая их. А муж одно рукой приобнял её плечи, другой всё также крепко держал сына. — Семья вы моя дорогая! Любимые мои! — поцеловал их по очереди Иван. Он шёл сюда в надежде найти спустя войну самого любимого человека — свою жену, свою единственную Свету. А нашёл — маму своего горячо любимого сына. Он вернулся к своей семье. Он вернулся домой.