Пальцем в небо

Несмотря на волнение от предстоящего разговора, возбуждение Рейна так до конца и не проходит. К тому же, Пхаю садится на диван и удобно размещает его у себя на коленях. И обнимает, прижимая к груди, внимательно рассматривая раскрасневшееся лицо своими лисьими глазами. Чем приводит мальчишку в полное замешательство. — Начинай ты, — полушёпотом говорит он Пхаю, понимая, что ну вот никак не решится сейчас задать свои животрепещущие в штанишках вопросы. — Ладно. Расскажи мне о своих друзьях-близнецах. Рейн давится спазмом. Пхаю — друг Прапая. Прапай встречается со Скаем. И с Питом он тоже встречается, но об этом не знает. Зато, похоже, что-то подозревает Пхаю. Тогда, может быть, и Прапай в курсе? Но к чему сейчас этот допрос от Пхаю? Зачем он спрашивает? В любом случае, Рейн — кремень, он даже под пытками не предаст друзей, он ничего не скажет и не отдаст Айвенго… ой, это же не из этого сценария! Тем временем в лице Пхаю что-то неуловимо меняется, глаза загораются мрачноватым огнём, большая ладонь скользит по бедру Рейна и сжимает мышцы на внутренней стороне. — Расскажи, мой хороший. — голос просто незаконно низкий и раскатистый, вливается в ухо, осыпая мурашками, заставляя протестующе мотать головой и прикусывать зацелованные недавно губы. — Р-р-расскажи мне про то, сколько Скаев на самом деле. — Нет, — пищит беспомощный зайчик и чувствует, как горячая ладонь сжимает ногу чуть ниже и ближе к паху. Кое-какой орган у него уже капитулировал и готов на всё, лишь бы эти касания продолжались. Но друзей сдавать нельзя, слышишь, Рейн, нельзя. Тебя не простят, даже если год прятаться в комнате Прайфан, даже если взять академ. М-м-м… — Давай же, Рейн. Ты ведь мой парень, — блондин всхлипывает, это запрещённый приём, а ладонь продолжает скользить поперёк бедра вверх-вниз, сжимая до пульсации внутренние мышцы бедра, а на возвратном движении задевая сильными напряжёнными пальцами возбуждённый до предела член, заставляя вздрагивать и закатывать глаза. В голове окончательно мутится от желания и противоречивости. — Они что-то задумали против Прапая? Будут шантажировать? Доведут до депрессии? Что нужно этим близнецам от моего друга? И какова твоя роль во всём этом? Блондин, пока хватает сил, стонет и мотает головой, не то не желая говорить, не то отрицая предположения Пхаю. Но держаться уже практически невмоготу. Есть ли возможность не предавать друзей и остаться рядом со своим палачом? — Если ты всё расскажешь мне, я смогу тебе помочь, — кажется, что в сузившихся глазах Пхаю пылает адское пламя, а узкие губы сохнут без его, Рейна, поцелуев, но за всем этим стоят близнецы и укоризненно качают головами. И Рейн цепляется за ласкающую слишком откровенно руку потными ладошками и пытается оттолкнуть. Или прижать сильнее, чтобы пытка закончилась. Но сил хватает лишь на то, чтобы теперь и руками прочувствовать беспощадный ритм. А когда Пхаю прикусывает его мочку, блондин вскрикивает и выгибается, не в силах больше сдерживаться. Как хорошо, что об этом никогда не узнает Голубая Радость. Опустошённый Дождик сливает всё, что знает о пари и близнецах, не отрывая головы от плеча своего, теперь уже совершенно точно, парня. Ведь ответ на свой вопрос он тоже получил. *** После случайной встречи в торговом центре Пит потерян. Он снова достаёт пару последних скетчбуков из ящика и сравнивает их с тем, что отпечаталось в памяти. И не может свести концы с концами. Что-то внутри кричит пиксаровским голосом: «Не покупай! Подделка!», словно это он — герой розыгрыша. Этот Пай прям друг. Нет, товарищ. Который ласково треплет по голове и приносит закуски. И смотрит кино. И на этом всё. Рисуя нового Пая, Пит раздумывает, на что потратить вечер пятницы, но в его мысли грубо вмешивается сигнал телефона. Вопреки ожиданиям, это от одногруппника. Неподалёку от кампуса в пятницу открывается уличная выставка молодых дарований. Среди картин — работы довольно известных художников, самоучек и таких же, как он, студентов. Отличный вариант, считает Пит. Во-первых, пешая доступность, а значит — на чем бы ни приехал сталкер, Питу не придётся куда-то ехать. Ну и возможность в любой некомфортный момент потеряться в толпе народа, а затем — на территории универа. Лучше и не придумаешь. Недолго думая, он пересылает афишу мероприятия на телефон брата с пометкой «Назначь придурку свидание завтра в пять». И впервые его палец вздрагивает над словом «придурок», желая стереть и заменить именем. Но нет. К пятнице всё идёт не как надо. Рейн ходит с лицом, словно он не парня заполучил, а смертельное заболевание, но при этом молчит как партизан. И продолжает ездить к своему экзекутору. Глядя на братьев, его глазищи наполняются такой скорбью, что её можно разделить на всех его фанатов и ещё останется немного для одиноких студентов без надежды на отношения. Скай с Питом вроде бы общаются, перешучиваются, но темы очередного свидания, встреч Рейна и вообще личной жизни каждого обходят стороной слишком тщательно. На этом фоне тем сильнее выделяются Сиг и Фан. У которых роман идёт полным ходом, несмотря на подступившие экзамены. В универ Фан теперь ездит на машине Сига. За рулём. Позволяя своей «жёнушке» доспать недостающее на пассажирском сидении. Сиг на удивлённые и вопросительные взгляды заявляет, не моргнув глазом, что его любимая женщина обожает водить, и кто он такой, чтобы её этим не радовать по возможности. Вообще, их отношения не вписываются ни в одну известную друзьям схему, но подробностей они так и не знают, а по внешним признакам судить — такое себе занятие. Что Фан, что Сиг — оба любители фрустрировать публику. Пятничные занятия минуют как почти вся неделя — в тёмную бездну. И вот уже Пит с телефоном и удостоверением брата в кармане стоит на парковке, ожидая Прапая. Он даже перекусить наспех в столовой успел абы чем, чтобы не соглашаться на очередной мясной ресторанчик, которых в округе не один. Просто посмотрят картины, проведут время вместе, потом он под предлогом забытых в студии работ, ой, нет, в чертёжной, не сбиться бы, вернётся в универ и уже оттуда тихо уедет домой на такси. Скай сказал, что если террорист запросит новое свидание, назначать на воскресенье, а выбор оставить за Прапаем. Пит, шевеля губами, проговаривает ещё раз всё про себя и проверяет телефон. Новых сообщений ни от кого нет. На парковку вкатывается жемчужная иномарка. Интересно, насколько большой у Прапая автопарк? Из торгового центра они возвращались на красивом красном кабриолете с открытой крышей. Да и мотоциклов, он говорил, у него не один. Пит подходит к машине, из которой вылезает Прапай в классическом костюме. Может, он чего недопонял? Пит усмехается. — Небо моё, ветер приветствует тебя, — Пай отвешивает студенту шутливый полупоклон, пытаясь сходу определить, кто перед ним. — И тебе привет, непостоянный и изменчивый, — с чего вдруг у него вырвались эти слова, Пит понять не может. Хмыкает и манит за собой, вплотную не подходя. — Пойдём, тут недалеко. Ехать не нужно. Прапай ставит машину на сигнализацию и чуть вразвалку следует за Питом, быстро нагоняя и идя рядом. — Я думал, что мы в галерею какую-то идём, приоделся, — говорит Пай, осторожно подхватывая «Ская» за локоток. Нет, всё же — Пита. — Зря. Это уличная выставка. Стенды прямо на аллее выставлены. А ещё можно и с автором поговорить. Интересно. — А Пит с нами не пойдёт? — спрашивает Пай и замечает, как дёрнулось плечо, словно Пит пытается от него защититься. Точно — Пит. Его Пит. Маленький любитель шоколада и ненавистник мотоциклов. Пай улыбается во весь рот, вечер наполняется теплом и сиянием, теперь он готов не только пересмотреть абсолютно все картины, но и при необходимости — купить и подарить их этому мальчику, идущему на шаг впереди с самым независимым видом. На аллее по обе стороны стоят стенды с картинами. А сама она заполнена людьми. Медленно в два потока они движутся, рассматривая полотна. Рядом с некоторыми стоят, наверное, авторы произведений. Не всё понятно Прапаю, но он искренне старается, разглядывая очередное полотно, на котором малиновый треугольник орёт квадратиками на жёлтый овал, из которого сыплются синенькие точечки. Именно это Пай говорит Питу, когда тот интересуется его мнением. — Не малиновый, а фуксиевый, и точки не синие, а индиго. — поправляет Пит и указывает на подпись к картине. — А в остальном суть ты ухватил, молодец. Картина называется «Неэвклидовый скандал». Пай очень хочет каких-нибудь обычных пейзажей, как в офисных календарях. На крайняк — как в Лувре, где по большей части всё понятно: люди похожи на людей, животные на животных, а еда на картинах пробуждает истинный аппетит. Здесь же, на соседней картине срез драгонфрута будит в нём скорее начатки трипофобии. Толкаясь на аллее, переводя взгляд с одного полотна на другое, держа своего Пита покрепче за руку, чтобы не потерять в толпе, Пай и не замечает, как стремительно темнеет от набежавших туч. И пока спохватившиеся организаторы и художники спасают картины, а люди под хлещущими струями ливня разбегаются кто куда, Прапай тащит за собой к стоянке стремительно промокающего Пита. У машины они оказываются промокшими напрочь. Если под пиджаком Прапая ещё можно отыскать сухие островки, то Пит может поклясться, что у него даже трусы промокли. И надеется, что телефон брата не отсыреет. В машине он первым делом достаёт из кармана телефон и выкладывает его на торпеду, пока Пай включает подогретый обдув, чтобы хоть немного согреться. Машина неслышно урчит, всё заглушает шум дождя. И вроде бы не совсем сезон, а ливень просто эпический. — Если мы сейчас не высушимся, точно заболеем, — констатирует Пай, глядя, как у Пита дрожат губы. — Едем ко мне, это близко. Душ, сухая одежда и антипростудный чай вернут нам человеческий облик, мой озяблик. «Как ты меня назвал?!» — в душе обиженно вопит Пит, но демонстративно выскакивать под дождь не готов, поэтому просто закатывает глаза и грозно фыркает. До квартиры Пая ехать ровно пять минут. На лифте, кажется, подниматься дольше. Впрочем, это наверное из-за того, что улицы пусты из-за стихийного бедствия. Вход в лифт прямо с парковки, но на ней так холодно, что Пит инстинктивно обхватывает себя за плечи, а приклеившаяся к спине мокрая рубашка превращает его в замороженный стейк. И тут же Пай закутывает парня в свой пиджак, пусть тоже сырой, но такой тёплый от его тела. И тащит в лифт, не выпуская из объятий. И в лифте, хоть там гораздо теплее, не разжимает рук. Пит видит в зеркале, что тот время от времени зарывается в разлохмаченные на его голове волосы носом. И улыбается мечтательно и открыто. Пит старается не встречаться с ним глазами в отражении, стоит, не двигаясь, позволяя теплу тела Прапая согревать себя. Пока студент неловко разувается у входной двери, Пай прямо в обуви вихрем проносится по квартире и возвращается к Питу со стопкой одежды в руках и полотенцем. — Вот, держи. Здесь всё необходимое, хотя штаны тебе будут длинноваты, но зато согреют, подкатаешь. Ванная вот тут, там есть всё нужное. Пока будешь мыться, я приготовлю чай. — он снимает с Пита свой пиджак, небрежно кинув его в угол на пол, вручает стопку вещей и за плечи направляет в ванную, большую и светлую, где действительно есть всё. Пит запирает дверь, как только Пай выходит. И, морщась от неприятных ощущений, раздевается, не зная сперва, куда определить свои промокшие вещи, но потом аккуратно складывает их прямо на пол, который внезапно становится словно теплее. — Я включил тебе подогрев пола, — кричит снаружи Пай в подтверждение ощущениям, и Пит улыбается тому, какой тот заботливый. Душевая кабина просторная, можно даже вдвоём мыться, решает Пит и тут же трясёт головой, откуда только мысли такие в ней? Вода согревает озябшие плечи, а на полке находится ароматный фруктовый гель, да Пай гурман! Пит, не скупясь, льёт на себя пенящийся гель и вскоре перестаёт чувствовать холод. Выйдя из ванной с полотенцем на голове, он почти сразу натыкается на Прапая, словно тот его под дверью сторожил. Штаны действительно пришлось подкатать, футболка с длинным рукавом очень мягкая и уютная, а белые носочки не позволят ногам замёрзнуть. И пушистое полотенце так удачно скрывает лицо и эмоции. — Чай я поставил в гостиной на столе, выпей весь, он, даже если ты уже начал заболевать, обязательно остановит простуду. Пит смущённо кивает и проскальзывает мимо Пая, обдав того ароматом геля. — Я тоже приму душ и приду, подожди меня, — говорит Пай и закрывает за собой дверь. Пит идёт в указанном направлении и выходит в просторную гостиную с панорамным окном. Двадцатый этаж, но картина смазана всё ещё льющимся дождём. Наверняка ночью вид потрясающий, думает Пит и садится на диван рядом с кофейным столиком, на котором его ждёт стеклянный стакан с чаем. Запах у чая немного непривычный, может быть, это какие-то травы. Пит в два глотка выпивает чай и морщится — вкус так себе и немного жжёт глотку. Но уже через минуту в груди разливается тепло. И Пит осматривается. Комната в бело-серых тонах с множеством красных акцентов. Красные диванные подушки, алый плед на кресле цвета маренго, большие постеры на стенах — мотоциклы, спорткары, какая-то гоночная амуниция под стеклом на стене, что-то раритетное, наверное. Пит проникается этими контрастами. Он так много думал обо всём всю эту неделю, он так много всего перебрал в своей голове. Так хочется расслабиться и упасть уже, позволив течению унести себя, безвольного, куда придётся. Но он не может. Он не может отобрать у брата шанс. Он не может забрать его себе, зная, что у него точно не выйдет ничего хорошего. Он не может разжать руки, отпуская Прапая, потому что это больно. Всё, что бы он ни придумал, по итогу — больно. Но большая часть приносит только боль. А один вариант может дать ещё и удовольствие. Но для этого нужно принять последствия своего решения. А сил не хватало. Совсем немногого не хватало. И очередной скетчбук переполнялся набросками одного и того же лица, а также губ, рук, пальцев… Хлопает дверь ванной, и в гостиную заглядывает Прапай. В полотенце. В одном полотенце. То есть только в полотенце на бёдрах — и всё. — Ты как тут? Согрелся? Я сейчас, только оденусь, и присоединюсь к тебе, — говорит он, и с его волос на лицо капает вода. Кап. Пит встаёт с дивана, прихватив отложенное в сторону полотенце. Кап. Он в пару шагов подходит к удивлённо замершему Прапаю. Кап. Накидывает полотенце ему на шею и притягивает к себе вплотную. Кап. Целует. Пойманный за шею полотенцем, Прапай пытается понять происходящее, но ничего не складывается.Только что его художник ершился, был таким напряжённым, пока они ехали в лифте, что хотелось отпустить и извиниться, а теперь жадно впивается в губы.Осторожно обхватив руками тонкую талию, Пай отстраняет его от себя совсем на чуть-чуть, мешает полотенце на шее, за которое так держится Пит, словно тонет, а оно — спасательный круг. — Маленький, ты чего? — голос хрипит, наполненный изумлением и… нежностью. Распахнутые медовые глаза смотрят прямо в душу, но Пит не собирается отступать. Он всё решил. Сейчас. Сегодня всё и закончится. Пай получит то, чего желал. Ветер обретёт своё Небо. А Пит просто уйдёт. Он снова целует, попадая губами в щёку, потому что Прапай пытается увернуться. Да что ж такое? — Малыш, не надо. Ты тоже мне очень нравишься, но не надо так, слышишь? — Прапай умоляет. Впервые. Ему так трудно сдержать себя, когда к груди льнёт это желанное тело, когда из одежды — только чёртово полотенце, когда всё вокруг — за, а он сам неожиданно против, потому что хочет, чтобы всё было совсем по-другому. Что ж, раз так не выходит… Пит отпускает полотенце, и ладони скользят по всё ещё влажной коже, а губы предпочитают лицу шею и ключицы, что даже удобнее — при их разнице в росте нет необходимости тянуться. Пай теряет равновесие на секунду, оступаясь, но собравшись, заставляет обнимающего его мальчика попятиться к дивану в гостиной. Двигаясь, они разворачиваются, задевают кофейный столик, и стакан из-под чая, звякнув, падает на пол. Не разбивается. Разбивается сейчас выдержка Прапая под жадными губами на левой ключице, под двумя горячими ладонями — левая на пояснице проскальзывает под край полотенца, правая оглаживает лопатку и скользит к плечу. Пит выдыхает хрипло в подбородок, и Пай чувствует запах коньяка, который щедро плеснул в чай. «Вот и согрел» — иронично мелькает в тумане, который неумолимо разжижает мозги. Руки начинают жить собственной жизнью, заблудившись под футболкой, прижимая тело к телу. Так нельзя, но очень хочется. Невозможно отказать себе в том, в чём никогда раньше не отказывал. Они, не разрывая объятий, почти падают на диван, Пай — сидя, Пит — становясь на колени, ложась на обнажённое тело под собой, опускаясь поцелуями ещё ниже, на грудь. «Чёртово полотенце!» — думает Пай. Оно слишком незначительная препона. — Маленький… погоди… погоди… не торопись так… — слова по одному через вздохи падают в темноту, накрывшую Пита. Он решился, он сделает это. Он получит то, чего так хочет, главное — не думать, не слушать, не слушаться. Ведь это то, что нужно сейчас им обоим больше воздуха. — А-а-а, к чёрту всё, — взвыв, Прапай вздёргивает упрямого мальчишку на себя и встаёт с дивана, подхватывая его на руки, позволяя обхватить ногами свои бёдра. Полотенце сдаётся и капитулирует, но кто это оценит, когда в тишине квартиры смешиваются два хриплых дыхания и звуки влажных жадных поцелуев. Бороться с Питом — он бы смог, но с самим собой невозможно, даже лёгкие печёт от желания. Пай несёт своего художника в спальню. Там совсем темно, но им и не нужен свет, под сомкнутыми веками обоих — яркие трассирующие вспышки страсти. Выстрелы-поцелуи не прекращаются ни на минуту, даже когда Прапай стаскивает дурацкую футболку с лежащего под ним тела. Просто они нацелены в область сердца, в область пульса, в место, где заполошно бьётся страсть. Пит едва слышно стонет, когда Пай полностью освобождает его от одежды и оглаживает бок от подмышки до колена одним длинным движением, позволяя змеевидно качнуться, прижавшись. Но это слишком. Слишком медленно и нежно для того пожара, который уже горит внутри Пита. И он берёт всё в свои руки, перевернув их с Прапаем, уложив его на лопатки, мазнув затуманенным взглядом по изумлённому лицу, по приоткрытым губам, по растрепавшейся чёлке, оседлав свою добычу, собираясь взять всё, что должно принадлежать ему. Еще в самый первый вечер Пай почувствовал, что мальчик, пришедший к нему на свидание, не так уж и прост. Но такого собственника он не ожидал. А сейчас отдаёт в его горячие жадные руки всю полноту власти над собой, оглаживая гладкие бёдра и вздрагивающий живот, позволяя целовать себя и целуя в ответ. Когда его губ касаются дрожащие от нетерпения пальцы, он всё понимает правильно, и, принимая в рот их, рукой нашаривает в прикроватной тумбе необходимое. Языком лаская изящные пальцы, он заставляет Пита прилечь на свою грудь и касается его ягодиц, чувствуя, как мальчик на нём по-кошачьи изгибается и раздражённо шипит, прикусывая его плечо. Что не так? Пит своей рукой решительно направляет Прапая. — Давай же, — выдыхает куда-то в шею и утыкается лбом в плечо, когда скользкие пальцы погружаются внутрь. Неглубоко. Осторожно. Нежно. Слишком. — Давай! — почти рычит тот, кого хотелось истомить поцелуями и ласками. Но сейчас нужно не это. И Прапай откладывает своё желание на потом, осуществляя чужое. Чуть резче, чуть сильнее, и тело подаётся навстречу, отдаётся сперва пальцам, а затем — когда? как? — постепенно впускает в себя твёрдый и горячий член. Впору пожалеть, что в темноте Пай не видит лица, запрокинутого назад, но слышит рваное дыхание и тихий стон, чувствует руками, как дрожат напряжённые бёдра, пока Пит медленно опускается на него. Наверняка ему больно, как минимум — некомфортно, но останавливаться он не хочет. — Давай! — хлёстко, как приказ, которого невозможно ослушаться. И Пай даёт. Отдаёт всё, что есть в нём, весь жар, всё желание быть вместе. Весь свой огонь, от которого раньше мало кому доставалась хоть искра. Всё — ему, тонкому и сильному, горячему, неустанно двигающемуся, бьющемуся в руках обнажённым нервом, источником небывалой страсти. Жадному, переполненному желанием, злостью и… отчаянием. И Пай хочет оставить лишь желание, а потому тянет к себе, не давая остаться отстранённым, позволяя услышать и себя, свою страсть: — Мой, хороший мой, нежный, небесный, мой… мой… мой… мой… — и еле слышно, захлебнувшись финалом, — Пи-и-и-и-ит… мой… Пит просыпается в полной темноте и сперва не понимает, где находится. Лежит на спине и смотрит в потолок. Натыкается глазами на светящуюся проекцию электронных часов — половина одиннадцатого. Если поторопиться — он успеет вернуться в кондо до полуночи. Встать мешает что-то лежащее поперёк тела — рука. Рядом, лёжа на животе, сопит Прапай. Пит, может, и не понимает, зачем всё это затеял, но не сожалеет и помнит всё. Встав осторожно с постели, он пытается в темноте отыскать свои вещи и одеться, но выходит не очень. И он рискует зажечь стоящий у самого окна торшер. Тут же подхватив с пола полотенце и накинув на абажур сверху, чтобы свет не разбудил Прапая. Но тот слишком крепко спит. Теперь можно и одеться. Натягивая на себя вещи, которые ему дал Пай, Пит поневоле рассматривает спящего. Ладно, откровенно пялится на мускулистую спину, широкие плечи, крепкие ноги и красивые ягодицы. Теперь нужно уйти. Сделав усилие над собой, он зажмуривается и гасит свет, чтобы привыкнуть к темноте побыстрее. Обращает, наконец, внимание на вид за окном — дождь закончился, перед ним панорама сияющего ночного Бангкока, красивая и завораживающая. И выходит из спальни. Забирает из ванной неожиданно сухие брюки с рубашкой, смотав их в небрежный комок, захватывает в коридоре лежащие на консоли смартфон и удостоверение, морщась, обувается. Кроссовки отвратительно сырые, но это ненадолго. И всё время боится, что вот сейчас Прапай проснётся и позовёт его именем брата. Входная дверь еле слышно щёлкает замком, и Пит растворяется в ночи. Сегодня он скажет брату, что больше не играет в эти игры. Что больше не намерен держать дурацкое обещание. Что дальше брат должен всё решить сам. Такси довозит его до кондо за полчаса, и он успевает проскочить домой никем не учтённый. Возвращаться так поздно и в таком виде для него совершенно непривычно. Судя по тишине в квартире, брат спит. И Пит молится про себя, чтобы всё так и оставалось. Он очень быстро принимает душ и у себя переодевается в собственные вещи, аккуратно сложив одежду Пая. И ненадолго зависает, вернувшись воспоминаниями в прошлое. То, что случилось между ними, не вызывает в нём сожалений, лишь горечь от того, что всё как по шаблону. Чужой парень и чужое имя на его губах. «Небесный мой», — он не мог это не услышать, даже если был не в состоянии соображать. Ему кажется, что позже он слышал и собственное имя, но это уж точно невозможно, с чего бы Паю звать его. Должно быть, ему просто настолько хочется на что-то надеяться, что дело дошло до слуховых галлюцинаций. Пит настолько разбит и встревожен, что не может заснуть и достаёт очередной скетчбук. Из-под карандаша штрих за штрихом вырисовывается торс Прапая. Спина. Руки. Приоткрытый рот. Глаза, наполненные желанием, смотрят со странички, а в ушах звучит хриплое надорванное «Мой!» Пит отбрасывает скетчбук и хватается за телефон, набирая в Лайн: «Это Пит. Ты дома? Можно, я приеду? Мне нужно поговорить!» И спустя пару портретов Прапая получает ответ: «Валяй». Своё сообщение и ответ Пит стирает. *** Скай просыпается на рассвете безо всякого будильника. Ничего странного — вчера он и лёг необычно рано, не дожидаясь, пока вернётся брат. Всё этот дождь, а ещё нервы. Он валяется в постели ещё немного, а потом смиряется с тем, что уже не заснёт, и ползёт в душ. Там видит брошенную в корзину одежду брата, значит, тот вернулся. С души падает маленький камушек. И в этот раз всё обошлось, коварный искуситель ничего не сделал младшенькому. Скай, кстати, уже пытался себе представить ситуацию, когда Пай от ухаживаний однажды перейдёт к активным действиям. Совсем активным, не тем, о которых упоминал Пит после их третьего свидания. И пришёл тогда к выводу, что будет относиться к этому как настоящий старший брат — спросит Пита, как он относится к Паю, а потом, в зависимости от его ответа, даст добро… или в морду. Прапаю, конечно. Но после парка аттракционов что-то изменилось. А после кино изменилось ещё раз. И Скай понимает, что теперь вопрос нужно задавать не только брату, но и самому себе. А вот что делать с ответами — он вообще понятия не имеет. Выйдя из душа, он плетётся на кухню и по пути заглядывает в комнату брата, тихонечко, чтобы не разбудить ненароком. А в спальне никого нет. Только измята постель, словно Пит сидел, а не лежал на ней. Скай растерянно заходит в комнату и осматривается. На столе — его удостоверение и телефон, разрядившийся в ноль. Рядом стикер, на котором аккуратным почерком брата выведено: «Были на выставке, попали под дождь. Сушились у него дома. Его одежда на кровати, верни. Прости. Мы целовались». От последней строчки становится как-то нехорошо. Почему Пит оставил записку? Куда он ушёл? Почему не сказал всё сам? Скай ставит телефон на зарядку и в нетерпении заваривает себе кофе. Нужно хотя бы минут десять, поэтому он заодно делает себе сэндвич. Возвращается в комнату брата, находит вещи Прапая. Осматривает их — всё чистое, не порванное. Ныряет в корзину с грязным бельём — одежда мятая, пахнет странно, но ни пятен, ни прорех нет. «Мы целовались», — что он имел в виду? Это было обоюдное желание? Насилие? Или Пит просто не смог по какой-то причине отказать? Скай выскакивает из ванной и у двери видит кроссовки брата.Они до сих пор влажные, и он отправляет их сохнуть на балкон. Едва зарядившийся телефон включается очень лениво. Скаю с трудом хватает терпения. Он нажимает вызов брата. И слышит звонок из своей спальни. Хлопает себя по лбу ладонью — Пит же оставил свой телефон ему, когда шёл на свидание! Всё же он прав насчёт умственных способностей Ская — старший, но не слишком умный. Значит, Пит вернулся домой. А потом ушёл. И всё это, скорее всего, до полуночи, потому что потом двери запирают до пяти утра. А сейчас — он смотрит на время — и половины седьмого нет. Почему Пит ушёл? Почему он написал эту записку и ушёл? Ночью. Куда? Скай набирает Рейна. Абонент не абонент, то ли спит у себя, то ли у Пхаю. Скай в Лайне пишет Сигу. Молчание. А что он хотел — выходной, половина седьмого утра. Птицы, и те не все проснулись. Позвонить бы Паю, но что сказать? «Что ты сделал со мной вчера?» Ага, ну да. Скай возвращается к почти остывшему кофе. И с ним выходит на балкон. Снова жара, и последние следы вчерашнего ливня постепенно исчезают. Скай не знает, что ему делать. И не понимает, где искать брата. *** С того момента, как он всё рассказал Пхаю, Рейн не находит себе места и оправданий. Его друзья, кажется, списывают всё на то, что эти отношения у него первые, а также на повышенное внимание студентов к платиновому эльфу. Разве что Прайфан при редких встречах смотрит с подозрением. К счастью, время подготовки к экзаменам, а потому нет необходимости тусить у братьев в комнате, а из-за того шоу в столовой Рейн теперь категорически отказывается от услуг Фан как визажистки. Ничего, походит пока растрёпанным и ненакрашенным. Рейн продолжает ездить к Пхаю, и теперь их отношения стали более раскрепощёнными, что ли, но до конца они так ни разу и не дошли. Пхаю объяснил ему как-то, что видит, что Рейн ещё пока не готов. Рейн обиженно расфыркался, но уже дома, уткнувшись в сытого до безобразия Ланса, признался самому себе, что старший прав. Он не готов. Ни к сексу, ни быть счастливым, пока его друзья не разберутся со своей проблемой. Кстати, Пхаю пообещал ничего из рассказанного тогда Рейном Прапаю не передавать, ведь зла никто никому не желает. Так, невинный розыгрыш. Дождик верит своему парню. Своему красивому, горячему и такому любимому, вот ведь неожиданно получилось, парню. *** Пит до общаги Сига ловит такси прямо на улице и почти ровно в полночь стучит в его комнату. Сиг открывает и показывает на застеленный диван: — Прости, бро, но спальня сегодня занята, ложись здесь. Тебе прям щас поговорить? Или до утра терпит? — он так заразительно зевает и потягивается, что Пит понимает — терпит и ещё как. Сонливость нападает исподтишка и почти валит его с ног. — Давай утром, ладно? И прости, что я так внезапно. — Ничего, бро. Всё путём, — похлопав его по плечу, Сиг уходит в спальню, почёсывая бок. Пит ложится на диван и заворачивается в плед, любезно предоставленный хозяином квартиры. На душе смутно. Может быть, зря он написал эту записку брату? Просыпается Пит от довольно откровенного сна, в котором Прапай целует его горячо и мокро в губы, лицо, шею, заполняя пространство самыми страстными стонами. Лишь открыв глаза, Пит понимает, что стоны ему не приснились. Диван стоит «лицом» к двери в спальню, которая сейчас почему-то открыта. И ему видно всё. Сперва он, конечно, не понимает, что именно видит. В постели двое занимаются утренним, судя по освещению в квартире, сексом. Ну норм, думает Пит и собирается отвернуться. Но что-то в этом не так. И он не находит ничего лучше, чем присмотреться. На помощь приходят занятия по анатомии человека, которым он в своё время отдал очень много времени. И — тадам! — в квартире Сига на кровати Сига Сиг в коленно-локтевой страстно стонет и отдаётся… Прайфан?! Пит зажмуривается, но поздно, сцена во всех подробностях отпечатана под веками и никуда уходить не собирается. К тому же, судя по звукам, ребята приближаются к кульминации. Неужели, они забыли, что он здесь? «Теперь понятно, почему она называет его жёнушкой», — думает Пит, стараясь неосторожным движением или звуком не сбить друзей с ритма. Осуждать? Глупость какая. Сам-то он, собственно, чем лучше? В спальне, наконец, основное действие заканчивается, и пара переходит к посткоитальным воркованиям и поцелуям, пока, видимо, Сиг не замечает в дверном проёме на диване Пита, старательно прикидывающегося мёрт… спящим. — Ой, бляяяя, — доносится из спальни, а затем мимо босиком пробегает кто-то лёгкий, хлопает дверь ванной. Кровать снова непродолжительно скрипит, освобождаясь от тяжести, судя по шагам, к дивану подходит Сиг. — Доброе утро и извини. Много увидел? — он садится в ногах, Пит осторожно разжмуривается. — Это Фан забыла дверь закрыть, мы не собирались устраивать тебе шок-контент, чтобы отвлечь от неприятностей. — Я понимаю, — отвечает Пит, всё ещё испытывая смущение и неловкость от увиденного. — И тебе доброе утро. Извини, что помешал. — Не помешал, расслабься, — Сиг легонько хлопает себя по бедру. — У вас всё хорошо? — У нас — да. Знаешь, она потрясающая женщина, кажется, я никогда и нигде не отыщу такую же. Думаю, она родилась специально для меня. — Тебя не пугает, что у неё три брата? — Меня — нет. Отчего-то мне кажется, что это они её побаиваются, — Сиг ухмыляется, но через мгновение становится снова серьёзным. — А у тебя всё в порядке? Раз уж мы все проснулись, то пора, пожалуй, и поговорить? — Хорошо, — отвечает Пит, а в этот момент открывается дверь ванной, и оттуда выходит Фан в лёгком цветастом халатике. Она тоже смущена, о чём намекает румянец на скулах, но на лице безмятежная и приветливая улыбка: — Доброе утро, мальчики, может быть, кофе?