Человек наполовину

— Вот, значит, как… Ланн нахмурился. Точнее, нахмурилась его человеческая часть лица. Сторона же, принадлежащая рептилии, не спускала цепкого, холодного взгляда с маленькой, почти игрушечной стрелы, которую он бережно держал в руках. Монгрел готов был поклясться: командор хотела как лучше. Всегда она так. Вот только от воспоминаний былых лет лучше – удивительное дело! – не становилось. Лишь горше. Как будто ему напомнили: «Вот ты кто, Ланн. Человек лишь наполовину с жизнью, укороченной наполовину. А половина из этой половины – отвратительнейшая гадость, другая же, судя по стремительно развивающимся событиям, пройдет не многим лучше». Об этом говорила даже кора дерева, из которой было сделано древко: снизу, ближе к наконечнику, темная, хоть и в светлых царапинах, сверху – почти белая, выцветшая от времени, с растрепанным, потускневшим оперением или, вернее сказать, его остатками. Раньше оно было ярким, чтобы малыш-монгрел легко мог найти все свои стрелы в траве. Возможно, дерево посветлело из-за того, что мать часто брала ее в руки? Вспоминала о нем? Стоило подойти к ней и спросить прямо, но он, как мальчишка, находил кучу отговорок, чтобы не делать этого. Ланн вздохнул, стараясь прогнать горький ком, застрявший в горле. — Говоришь, хочет увидеть меня? Командор кивнула, что-то ответила. Ланн не расслышал, вновь отвлекшись на мысли. Он, скорее, догадался о сказанном по ее лицу: ангел смотрела выжидательно, со слабой надеждой и… жалостью. И это разозлило Ланна больше всего. Вспомнились резкие и жестокие слова Камелии: «Командор тоже испытывает к Ланну какие-то чувства. Как минимум – чувство жалости». Уж в чем-чем, а в этом правда была. Когтистая лапа, которой он держал стрелу, сама собой сжалась. Послышался жалобный, сухой треск. Мгновение – и вот уже две половинки детской стрелки лежат позади монгрела. Так же, как и его прошлое. *** Они все-таки встретились. И к добру это было или к худу, Ланн не знал. Мать нисколечко не изменилась, только взгляд стал более уставшим. И разочарованным, когда она увидела его. Видимо, ожидала чего-то другого. Ну, или кого-то. Быть может, лучшую версию его, Ланна, подземного крестоносца, соратника главы Пятого крестового похода и вождя своего племени, ха! Командор решила оставить их наедине, но сказать им было почти нечего. Хватило знания того, что оба они были живы и в относительном здравии. На том и разошлись, пообещав друг другу писать. Он знал, что это ложь. Необходимая, маленькая ложь, чтобы не было так больно. А Ланн ненавидел лгать. *** — Эй, Зосиэль! А если ты мой портрет напишешь, твоя богиня не проклянет тебя за такое святотатство? Скромный отряд под предводительством командора направлялся в очередную погоню за демонами в попытке найти, откуда происходят нападения на патрули из Дрезена. И самое лучшее, что было в этих походах – взаимные шуточки, оскорбления и перепалки. Не по мнению жреца Шелин, разумеется. Ланн как обычно иронизировал над собой, чтобы этим не занимался Дейран, который в очередной раз закатил глаза. — О, боги, он опять за старое… Зосиэль поспешил ответить, пока граф не сцепился с монгрелом, тихо вздохнув и попытавшись улыбнуться: — Как портрет друга может быть святотатством? Если ты правда хочешь, я буду рад тебя нарисовать. Граф Арендей фыркнул, тут же переключившись на бедного жреца: — Как великодушно! Шелин велит тебе почитать красоту, но на меня почитание почему-то не распространяется, в отличие от… этого. Обидно! Ланн усмехнулся. Усмешка ломалась ровно на середине лица: — Что, все еще не можешь простить нашему шелиниту отказ в Пороге Небес? — Прилюдный отказ, смею заметить! – Дейран так искренне возмутился, что не поверить ему было абсолютно невозможно. Он театрально прикрыл глаза, дотронувшись до лба, словно ему внезапно поплохело. — Я считаю это оскорблением меня в моих лучших чувствах! Ведь все собранные средства, полученные от продажи портрета, я бы направил на помощь сиротам Кенабреса и прочим пострадавшим от лап демонов! Стыдитесь те, кто смеется над моими благородными порывами, ведь они столь редки! Зосиэль выдохнул, стараясь не поддаваться на такую откровенную провокацию, однако его выдавал легкий румянец, появившийся на щеках: — Ты предложил нарисовать тебя голым, граф. Сомневаюсь, что сироты и пострадавшие от войны это бы оценили. Дейран тут же сменил тактику: — Что ж, если не они, то хотя бы почитатели искусства! Как думаешь, твои собратья по вере оценили бы? Или, быть может, ты? Жрец решил промолчать, молясь Шелин о том, чтобы она дала ему больше терпения. И меньше стыдливости, дабы хоть как-то отвечать графу на его колкости. Ланн чуть прищурился, почувствовав, что шутка, с которой все начиналось, может перерасти в злую: слишком уж Зосиэль растерян, а вот Дейран, похоже, и не думает останавливаться, пока не доведет жреца до белого каления. Даже воздуха в грудь побольше набрал, собираясь продолжить. И, не успев толком сообразить, Ланн брякнул первое, что пришло в голову: — Думаю, командор бы оценила, раз уж тебе так нужно чье-либо одобрение. Последовала тишина, а потом — резкий взрыв хохота. Похоже, подобный выпад пришелся по вкусу всем, даже командор посмеивалась, посматривая на графа. Дейран же, получив свою порцию внимания, очаровательно улыбнулся их предводительнице, взглядом обещая куда как больше, чем скучную наготу. Монгрел с деланной улыбкой отсалютовал, повернувшись к соратникам чешуйчатой половиной лица, старясь не стискивать зубы слишком уж сильно. И, казалось, никто этого не заметил. Никто, кроме Зосиэля. *** — Ланн, ты занят? Могу я отвлечь тебя ненадолго? Монгрел резко обернулся, перестав сжимать лук столь яростно. Они встали лагерем неподалеку от милой рощицы с весьма живописным видом на Язву, рядом с озерцом с невероятно прозрачной водой. Обычно, для всех всегда находилось занятие: Вольжиф заметал их следы и маскировал лагерь, его святейшество граф Арендей готовил пайки, всем своим видом показывая, что делает каждому в этом случае большое одолжение, Сиила и Зосиэль ставили обереги от порчи, дабы все спокойно высыпались, ну а Ланн вместе с командором поочередно стояли в дозоре на случай, если кому-нибудь бы в голову пришла гениальная мысль напасть на них. Однако сегодняшней ночью командор не явилась. Ланн был не дурак, догадался, из-за чего. Озеро и вправду было симпатичным, особенно, в компании аазимара. Что ж, кому, как не ему знать, что такое бессонная ночь? Его лишь тешила злорадная мысль, что не выспится не он один. — Зосиэль? Ты почему не спишь, время позднее, а завтра нам снова в путь... Монгрел замолк, увидев в руках жреца блокнот и уголек. Блокнот был пухлый и потрепанный, в пятнах от травы и потеках от краски, потому как шелинит никогда с ним не расставался, а бывать им приходилось в самых разных местах. — Я просто подумал о том, что ты сказал ранее. И, если ты не против, я правда хотел бы нарисовать твой портрет. Ланн недоверчиво хмыкнул, неосознанно повернувшись к Зосиэлю чешуйчатой стороной лица, вперившись в него немигающим, желтым глазом: — Уверен, что это хорошая идея? Зосиэль лишь чуть улыбнулся, кивнув. Ланн вздохнул: — Ладно, что мне нужно делать? — Ничего. Абсолютно ничего, я постараюсь не мешать тебе своим присутствием. Просто продолжай заниматься своими делами, будто меня здесь и вовсе нет. Ланн хотел уже отшутиться, но видя, как серьезен жрец, лишь пожал плечами и снова взял лук на изготовку, всматриваясь в темноту ночного леса. Время шло медленно, а тихое шуршание угля по бумаге успокаивало, почти убаюкивало. Монгрел расслабился, сосредоточенность сменилась задумчивостью. Зосиэль сделал несколько набросков, оставшись довольным результатом. Определенно, нужно будет добавить красок этим рисункам, дабы вдохнуть в них жизнь. — Скоро рассвет, — Ланн сказал это едва слышно, не обращаясь к кому-либо конкретно. Однако жрец кивнул, продолжая работать. А затем внезапно остановился, подняв голову, внимательнее всмотревшись в лучника. Ланн всегда дежурил во второй половине ночи, встречая каждый восход солнца, как небольшое чудо. И сейчас его лицо, разделенное напополам жутким проклятием, выглядело почти мечтательным. У Зосиэля появилась идея. «Он так хочет видеть себя кем-то другим, чтобы быть с теми, с кем быть не может. И все из-за того, что он думает, будто он… уродлив. А что, если?..» — жрец чуть улыбнулся, вслух тихо проговорив: — Ланн, сиди так и попытайся не двигаться, хорошо? Зосиэль поднялся, держа блокнот в руках, шагая удивительно легко и непринужденно, словно не замечая, как затекли мышцы от долгого сидения на земле. — А? Зачем это… Ланн начал было поворачиваться, и Зосиэль поспешил остановить его, мягко и осторожно дотронувшись до щеки. Обычной, человеческой щеки. Монгрел чуть вздрогнул, его взгляд сфокусировался, вновь став внимательным и подозрительным. — Доверься мне, хорошо? — жрец Шелин как можно ласковее улыбнулся, поворачивая голову Ланна так, чтобы была видна лишь человеческая сторона, с которой на него взирал совсем еще юноша со слишком взрослым взглядом. — Я хочу, чтобы ты смотрел, как восходит солнце. Монгрел недоверчиво прищурился, но ничего не сказал. Лишь перевел взгляд наверх, сидя неподвижно, как и просил Зосиэль. Небо начинало розоветь. И по мере того, как поднималось солнце, волшебных красок становилось всё больше. Ланн не заметил, как начал улыбаться, глядя на эту красоту, завороженно наблюдая за тем, как меняется небосвод, а Зосиэль лишь надеялся, что сможет передать то, что он видит, бумаге. Ведь прекрасен сейчас был не только рассвет, в этом жрец был уверен как никогда. *** — Я хотел бы показать тебе один набросок. Что думаешь? — Зосиэль выглядел немного уставшим, но счастливым. И заметно нервничал. Лагерь неспешно собирался тронуться в путь, и не выспавшихся было больше, как и предполагалось. Ланн аккуратно взял блокнот, стараясь не порвать когтями тонкую бумагу, и замер, всматриваясь в свой портрет. Он и не думал, что выглядит таким радостным идиотом, когда смотрит на восходы — и закаты, к слову. Но… Было в этом рисунке что-то искреннее. Даже несмотря на то, что видно было только человеческую часть лица, и улыбка привычно была лишь половинной. — А неплохо, хотя, на мой вкус, ты мне слишком польстил. Жаль, в реальности мою рожу не перерисуешь в такого вот красавчика, — Ланн улыбнулся почти так же, как и на рисунке, возвращая блокнот жрецу с такой же осторожностью, с какой взял его. Все-таки, что-то в монгреле никогда не менялось. — Я рад, что тебе понравилось, — Зосиэль тихо рассмеялся, почувствовав, как уходит непонятно откуда взявшееся напряжение. Почему-то ему было важно знать, что думает Ланн. И услышав похвалу, хоть и завернутую в очередную шутку, у жреца словно камень с души свалился. — И я не против встречать рассвет вот так. Ланн усмехнулся своей ломанной усмешкой, повернувшись к Зосиэлю человеческой стороной: — Уверен, что это хорошая идея? Жрец кивнул, всё еще улыбаясь: — Определенно, одна из лучших.