***
Изис поселили в комнату к Дие и Эве. Первый вечер вышел напряжённым. Разговоры загнивали сами собой, так и не успев начаться. Эва сидела на краю своей кровати, обняв острые колени, и наблюдала за Дией, которая уже легла спать и за Изис, что как мышь шуршала в дальнем углу. — Ты не снимешь свой тюрбан? — Нет, рано ещё. И обещай мне, что не попытаешься его снять с меня. — Обещаю. Изис устроилась полусидя-полулежа на небольшом самодельном ложе, подложив под голову жёсткий валик и скрестив руки на груди. Эва с интересом разглядывала дочь, чьего лица она не могла видеть. Любопытство съедало ее, а внутренний голос, вопреки данному обещанию, подговаривал хозяйку взять маску шезму, дождаться пока Изис заснёт и… — Мам, не вздумай. — неожиданно сказала Изис. Безликий тюрбан чуть повернулся в ее сторону. — Что? — То, о чем ты подумала. Я хорошо знаю этот взгляд. Ты не сможешь проникнуть в мой сон, магия шезму на меня не действует. — Извини. — Я понимаю твое любопытство, мама. Сама обладаю таким же качеством. Но, поверь мне, лучше, если ты будешь оставаться в неведении какое-то время. В будущем ты меня сама за это отблагодаришь. — Я поняла. — покорно вздохнула Эва. Неловко добавила. — Спокойной ночи, Изис. — Спокойной ночи, мама. Но ночь спокойной не получилась: сна у Эвы не было ни в одном глазу. Она лежала в темноте, глядя как через окно на пол струится холодный лунный свет. Вспомнился Амен, и его белая, как мрамор, кожа. Такие же серые, словно светящиеся изнутри каким-то потусторонним белым светом, глаза. Внимательные, умные, проницательные… Эва помотала головой. Ночью от бессонницы всякая чепуха начинала в голову лезть. В углу раздался какой-то шорох. Шезму приподнялась на локте и пристально вгляделась в темноту. — Изис? Ответом ей послужил слабый недовольный стон. Эва приподнялась. Тело Изис скрючилось как-то совсем неестественно, и жёсткий валик, забившийся под шею, был, по всей видимости, причиной неудобства. Сердце Эвы пронзила жалость, и вдруг возникло желание позаботиться о комфорте человека, которого она знала не больше суток, а казалось, что всю жизнь. Она тихо встала со своего места и подошла к лежанке, на которой спала Изис. Соблазн снять с нее ткань и увидеть, наконец, лицо своей будущей дочери был велик. Но Эва помнила о данном обещании и не собиралась его нарушать. Прикоснувшись к валику, она осторожно попыталась его вытянуть из-под шеи девушки. И за долю мгновения увидела рывок и почувствовала, как холодный металл кинжала прижимается к ее шее. — Мама, ты ведь обещала… — в голосе дочери звенела обида. Она плавно отставила кинжал, и тот незаметно скрылся в широком рукаве. «Я, конечно, не образчик благородной и изнеженной женщины. Но откуда, Анубиса ради, у моей дочери такие повадки?» — удивлялась Эва, потирая шею, которой ещё секунду назад касалось оружие. — Я… Я хотела поправить подушку у твоей головы. Кажется, она тебе мешала. Прости, что потревожила твой сон. — Все в порядке. И… Спасибо, мама. Эва улыбнулась и легко прикоснулась к плечу дочери. — Я собираюсь немного пройтись, подышать свежим воздухом. Хочешь со мной? — Хочу, конечно, хочу! Ты ещё спрашиваешь! Мы всегда… Кхм, впрочем, не столь важно. Они вышли из комнаты, тихо прикрыв за собой двери, чтобы не будить Дию. Эва прихватила с собой накидку. Ночами в Гермополе бывало прохладно. Изис следовала за шезму бесшумно, словно тень. «Целый день уже проходила в этом тюрбане, ни умыться, ни воды испить…» — подумалось Эве. — Изис, здесь есть недалеко фонтан. Ты можешь омыться, если хочешь. Обещаю, что не буду подглядывать. Подумав несколько мгновений, Изис кивнула: — Буду благодарна, если покажешь. Они вышли к небольшому журчащему фонтану, находившемуся в гуще кустов вдали от основго сада. Эва, как и обещала, отвернулась, принявшись разглядывать цветы. Позади слышался тихий плеск воды. — А мы… С твоим отцом любили друг друга? Ответ Эва получает не сразу. — Любили. — твердо отвечает Изис. — Вы уже друг друга любите, просто пока не осознаёте этого. — Любим? Ты хочешь сказать, что мы знакомы? А мы… — Мама, ну хватит, — тихо смеётся девушка. Голос, лишенный помехи в виде ткани, звучит яснее и мягче. Почему Эва не замечала, что их голоса так похожи? — Ну хорошо, хорошо. Тогда скажи, а сколько тебе лет? — Семнадцать. — У тебя есть э-ээ братья или сестры? — Да, два младших брата. — Вас трое?! — восклицает Эва и тут же закрывает себе рот рукой. В ночной тишине ее возглас звучит почти как крик. — Я точно сошла с ума. Как же меня угораздило бросить свои занятия? — Почему же бросить? Отец позволяет, но просит быть осторожнее. — Твой отец — сумасшедший. И я сумасшедшая. Семейка умалишённых, помилуй меня Ра! Изис звонко смеётся. Смех постепенно заглушается надеваемым тюрбаном. — Пойдем, — кладёт она руку на плечо Эве. — Почему ты не снимаешь даже перчаток? — любопытствует шезму, теперь уже следуя за девушкой. — Моя кожа м-мм очень чувствительна. — Ты болеешь чем-то? — Не то чтобы… Эва замерла, услышав за поворотом чьи-то неторопливые шаги. Бежать было глупо, прятаться — поздно, она остановила рукой Изис и жестом приказала молчать. С тяжёлым сердцем шезму слушала, как шаги приближаются и гадала, кого бесы принесли по ее душу. Бесы отличались остроумием — перед ней возник сам Эпистат. — Опять по ночам гуляешь, Эвтида. Меня начинает настораживать регулярность наших встреч. — Так и спали бы себе ночью, тогда не пересекались бы. — пробубнила себе под нос Эва, не поднимая глаз. Изис, стоящая в стороне, послушно молчала. Но, казалось, в своем покорном молчании словно потешалась над происходящим. — Не дерзи, не то прикажу выпороть плетьми. — ответил Амен. Голос его был расслабленным и спокойным, Эва чувствовала — не прикажет. — Кто это с тобой? — Наша новая ученица. — Как зовут? — Изис. — по-прежнему отвечает Эва — А Изис проглотила язык и не может говорить самостоятельно? — усмехается Амен. — Не имею права заговорить с Верховным Эпистатом первой, пока не будет дозволено. — отвечает Изис. — Мое почтение, господин. Амен удовлетворённо кивает. Слова Изис звучат искренне. — Приятно встретить воспитанных девиц. Почему лицо прячешь? — Захворала. — Заразная? — Ни в коем случае. Болезнь… Оставила следы, стыдно на людях показываться. — Верю. Однако смотри мне, коль худое замышлять будешь — узнаю сразу. Обманывать себя не дам. — Конечно, Эпистат. Доброй ночи. — Изис наметила лёгкий поклон и, обогнув Амена, направилась в сторону покоев. Эва поспешила вслед за дочерью, не желая оставаться наедине с охотником. Они успели пройти несколько шагов, когда Амен их окликнул: — Я вас провожу. Нечего молодым девицам шататься ночью по пустому храму. — Здесь безопасно. — ворчливо замечает Эва, желая как можно быстрее отделаться от общества Амена, который не то пугал, не то будоражил ее, вызывая совершенно противоречивые чувства. — Я не спрашивал. — отрезает Эпистат и в два широких шага нагоняет идущих впереди девушек. Эва оказывается между Изис и Аменом и сдвигается ближе к дочери. Какое-то время они идут молча. Между ними ощущается напряжение и только Изис, казалось, чувствует себя свободно и непринужденно. Повинуясь порыву разбавить гнетущую тишину, она заводит светскую беседу с Эпистатом: — Погода в Мемфисе была хороша, когда вы его покидали? — Д-да, светило солнце. Ра благоволил нам. — с небольшой запинкой отвечает Амен, словно удивляясь, что ему задали вопрос. — Бывали в столице? — Да, приходилось. Эва в диалоге не участвовала, все равно ей сказать было нечего — в Мемфисе она не была. Шезму шла, косо поглядывая в сторону Изис, пытаясь понять, отчего она вдруг стала такой словоохотливой рядом с Эпистатом. Так незаметно они и пришли к женским покоям. Изис скользнула в них первая, оставив Эву наедине с Аменом, вынужденную прощаться и расшаркиваться за них обеих. И шезму показалось, что ее хитрая дочь сделала это намеренно. Эпистат задумчиво поглядел на захлопнувшуюся перед ним дверь. Интуиция кричала о том, что с этими двумя девицами было что-то не так. Неспроста, видит Ра, он встречает их ночью. Амен, точно гончая взявшая след, пообещал себе выяснить, что скрывает Эва и новая ученица. И спустя пару дней у него появилась возможность проследить за ними…***
Шли дни. Реммао и другие ученики пытались разгадать причину появления Изис в этом времени. Сама же девушка не спешила им помогать — любые расспросы о будущем или ее личности она обходила осторожным молчанием. Но что действительно Изис любила — так это ходить за Эвой по пятам, словно тень. Поначалу Эву, привыкшую ночами бродить в одиночестве с собственными мыслями наедине это безмерно раздражало, но совсем скоро стало обыденным и привычным явлением. Шезму даже чаще стала оборачиваться через плечо, чтобы видеть не отстает ли дочь. Свыкнуться с появлением дочери оказалось на удивление легко, привыкнуть — еще легче. Эва прожила с ней всего пять дней, а девчонка уже успела заползти в самые дальние уголки сердца шезму. Вскоре исследовать ночной храм им обеим надоело — в любое мгновение можно было нарваться на охотников, а то и на самого Эпистата, который, как оказалось, тоже предпочитал ночное время суток. Тогда девушки рискнули выбраться в город. В Гермополе, в отличие от столицы, проживало куда меньше людей, оттого ночами здесь было гораздо спокойнее и тише. Они гуляли но безлюдным улицам и разговаривали обо всем на свете. Эва и хитростью, и прямолинейностью пыталась выведать у Изис имя ее отца, но вскоре поняла тщетность своих занятий и перешла к более отвлеченным темам. С каждым произнесенным словом и предложением выяснялось, что у них много общего. И в какой-то момент Эва решила, что иметь детей — это не так уж плохо. Особенно если этот ребенок — Изис. Ведя неспешную беседу, они завернули за угол, где у стены топталась какая-то странная компания. Трое мужчин, явно вышедших из таверны неподалеку, были сильно пьяны, и стоило им заметить Эву, как они тут же оживились. Напрягшись всем телом, девушка схватила за руку Изис и попятилась вместе с ней к выходу из подворотни. Спустя несколько шагов она уперлась в чью-то спину. На плечи легли скользкие руки, а в лицо пахнуло мерзким запахом. — Спешишь куда-то, красавица? Развлеки нас… Не давая себе времени подумать или испугаться, Эва со всей дури двинула локтем в солнечное сплетение четвертому пьянице. Тот закашлялся, но рук не разжал. Голос его стал злее: — А мы хотели по-хорошему… На помощь ему уже спешили товарищи. Эва быстро поняла — дело дрянь. Краем глаза она уловила стремительное движение белого пятна. И мгновением позже за спиной раздался дикий вопль и приглушенное булькание. Хватка на плечах моментально ослабла, и шезму тут же отскочила в сторону, оборачиваясь. Мужчина лежал на земле, а вокруг него растекалась лужа багровой крови. Эва в ужасе отшатнулась. Ей приходилось иметь дело с трупами, но видеть, как человек умирает на глазах — доводилось не часто. — Т…Ты убила его? — А ты предпочла бы иной участи для насильника? В руках у Изис был окровавленный кинжал, а голос ее звенел холодным металлом. И эти интонации показались Эве очень знакомыми… Додумать эту мысль она не успела — ее вновь схватили со спины. На этот раз успевшие прибежать на помощь соратники погибшего. — Эта девка убила его! Прикончите ее, братцы! — закричал один из них. Эва лягалась и царапалась, но на большее, увы, была не способна — она изучала черную магию, а не боевые искусства. В отличие, похоже, от самой Изис… Шезму, зажатая двумя бандитами, завороженно наблюдала, как девушка, легко, словно в танце, расправляется с третьим. Как клинок, смертоносной карающей дланью рассекает лицо мерзавцу. Второй разбойник, оставив Эвтиду, бросился к Изис, в его руке она заметила кусок острого обломка от глиняного кувшина. — Изис, осторожно, у него оружие! — закричала Эва. Тут же на рот ей опустилась мерзкая ладонь пьяницы, крепко державшего ее поперек талии. Девушка, превозмогая брезгливость, кусает того за руку, за что тут же получает сильный удар в висок, отчего в ушах начинает страшно звенеть, а в глазах появляются слезы. Оглушенная, она оседает у него на руках. Эва, не в силах выбраться из цепких мужских рук, смотрит на дочь с гордостью и сожалением. Как замечательно, что у нее такая чудесная храбрая дочь и как горько, что она ничем не может ей помочь в рукопашном бою. Шезму, давным-давном отрекшись от всех богов кроме Анубиса, вдруг неожиданно молится им, чтобы Изис не причинили вреда. И на сей раз боги внемлют ее молитвам, но по-своему… — Что здесь происходит? В подворотне появляется высокая широкоплечая фигура, и Эве даже не надо гадать, кто пришел по их души. И в этот момент события начинают нестись со скоростью колесницы, запряженной сразу несколькими лошадьми. Разбойник, держащий Эву, первым замечает Эпистата. Его испуганный крик слышит второй, дерущийся с Изис. Понимая, что удача уже не на их стороне, второй мужчина резко делает выпад вперед и рывком сдергивает ткань с лица Изис, давая звонкую пощечину, и вместе с товарищем со всех ног уносится в спасительную темноту улиц Гермополя. Эва, почувствовав свободу, кидается к дочери. Та, согнувшись пополам, стоит, тяжело привалившись к стене и опустив голову. Первым, что замечает шезму — это волосы. Белые-белые, как облака, от самых корней. Точно такие же, как у Эпистата. Быть того не может. Амен в два стремительных шага подходит к девушкам. Эва оборачивается к нему, инстинктивно закрывая собой Изис. Эпистат с равнодушием переступает через труп убитого мужчины и останавливается перед шезму. На его лице Эва впервые видит искреннее беспокойство и оттенок тревоги. — Целы? Эва медленно кивает. — А она? Амен пытается ее обойти, но девушка не двигается с места. Нельзя, нельзя, чтобы он увидел Изис. Взглянет на ее волосы — и все поймет. Хотя даже сама Эва еще до конца не понимала, как такое возможно. — В порядке, — слышит шезму за своим плечом сиплый, уставший голос и тяжелое дыхание. — Мама была права: семейка умалишенных, зато теперь все в сборе. Изис, судя по звукам, отходит от стены и разгибается. Эва не видит ее лица, так как стоит спиной, но наблюдает, как меняется выражение Амена: удивление его столь велико, что, кажется, впервые так явственно отражается на обычно бесстрастном лице, придавая взрослому мужчине какое-то мальчишеское очарование. Эва не выдерживает и оборачивается сама. У Изис кожа такая же белая, как и волосы, и брови, и ресницы. Сказать, что между ней и Эпистатом есть схожесть — это не сказать ничего. Они похожи друг на друга как две капли воды. Но ее глаза… Один ее глаз как у Амена — серо-голубой, словно выцветшая на солнце ткань, а второй — карий, цвета горького шоколада, как у Эвтиды. — Видели бы вы сейчас свои лица. Одно краше другого, какая потеха! — Изис забавляется. — Как такое возможно? — с трудом выговаривает Эпистат, с которого неожиданно слетела маска ироничной надменности и невозмутимости. Эва вдруг вспоминает, что у Изис есть еще два младших брата. — А двое других… Тоже такие? — осторожно интересуется она. Амен озадаченно переводит взгляд с одной девушки на другую. — Так вас трое? — Двое других, как ты выразилась, мама, пошли все в тебя. — Изис многозначительно играет бровями, и Эва понимает скрытый подтекст. Они тоже шезму. А их отец — охотник на них. Отлично, просто чудесно: по всей видимости она в недалеком будущем все-таки сильно ударится головой и повредится рассудком, что заставит ее выйти замуж за Верховного Эпистата, раскрыть перед ним свою тайну и родить ему троих детей, двое из которых продолжат дело матушки, а третья — будет размахивать холодным оружием, как отец. Эва хочет сказать, что все это — сплошное сумасшествие, поголовное помешательство, апофеоз безумия, но плод ее воспаленного подсознания вполне себе ощутим и даже имеет дерзость нагло ухмыляться. — Ну что, мама, отец, раз с этим мы разобрались, быть может, стоит теперь подумать над тем, как вернуть меня обратно? Вы не подумайте — мне с вами хорошо, но все-таки хочется домой… — …К братьям… Она неожиданно замолкает, улыбка на ее лице делается еще шире. Эва чувствует, что ей не понравится то, что она услышит. Изис добивает ее намеренно: — …И сестре. Которую мы всем очень ждем.